Роберт Ладлэм - Предупреждение Эмблера
Семьдесят пять долларов за комнату. Он уже подумал было, что денег может и не хватить, но вовремя вспомнил про бумажник убитого. Зарегистрировавшись под наспех придуманным именем, Эмблер из последних сил добрел до номера. Накапливавшаяся весь день усталость в сочетании с остатками карфентанила грозила свалить его с ног. Больше всего на свете ему был нужен отдых.
Комната не обманула ожиданий — совершенно безликая, ничем не примечательная, обставленная без какого-либо намека на стиль или хотя бы фантазию. Эмблер быстро проверил содержимое бумажника. Из двух удостоверений ему больше понравились водительские права, выданные в Джорджии, где компьютерные системы внедрялись в жизнь со значительным отставанием от других штатов. Выглядели права обычно, однако, присмотревшись и повертев их в руках, Эмблер понял, что сделаны они с расчетом на легкую подделку. Например, на замену фотографии. Достаточно зайти в любой торговый центр, где есть фотоавтоматы, сделать карточку размером с почтовую марку, приклеить ее на место прежней — и вот вы уже обеспечены сносным документом. Правда, цвет глаз и рост не совсем те, но кто обращает внимание на такие мелочи? Завтра... Сколько же дел ему предстоит сделать завтра! Но в любом случае думать о делах сейчас он не мог.
Эмоциональный стресс наложился на физический, и Эмблер чувствовал, что вот-вот отключится. И все же он заставил себя дойти до душевой и включить горячую воду, а потом долго стоял под обжигающей струей, смывая пот, кровь и грязь до тех пор, пока от куска мыла не остался жалкий обмылок. И только тогда он выключил воду и принялся растираться белым хлопковым полотенцем.
Мысли настойчиво стучали в виски, но Эмблер гнал их — не сейчас, не сегодня.
Закончив вытираться и высушив волосы, он подошел к зеркалу над раковиной. Стекло запотело, и ему пришлось подсушить его феном, чтобы получить небольшую овальную прогалину. Эмблер уже не помнил, когда смотрел на себя в последний раз — сколько же прошло месяцев? — и ожидал увидеть худое, изнуренное лицо.
Но стоило ему поднять глаза...
В зеркале было чужое лицо.
Он почувствовал, как пошла кругом голова, как подогнулись, став ватными, колени, но не успел даже ухватиться за раковину и оказался на полу.
Человек в зеркале был ему не знаком. И дело вовсе не в том, что почти двухлетнее заключение изменило его до неузнаваемости. Просто человек с морщинистым лбом и темными кругами под глазами не был Эмблером.
Высокие угловатые скулы, острый, с горбинкой нос — вполне симпатичное лицо, лицо, которое многие сочли бы более привлекательным, чем его собственное, если не принимать в расчет несколько жестокое выражение. Его собственный нос был округлее, шире, мясистее на кончике, щеки — пухлее, на подбородке — ямочка.
Он — не я, подумал Эмблер, и, осознав всю нелогичность такого вывода, глухо застонал.
Кто этот человек в зеркале?
Да, он не мог узнать лицо, но мог его прочитать.
И то, что он прочел, полностью соответствовало тому, что он чувствовал. В его груди, как и в лице чужака в зеркале, притаился страх. Нет, даже не страх, а нечто более сильное. Ужас.
Мозг его — словно хлынув из открывшегося вдруг крана — заполнили фразы, которые на протяжении всех месяцев заточения в клинике повторяли обследовавшие его психиатры: диссоциативная самоидентификация, фрагментация личности и так далее, и тому подобное. Голоса медиков сливались в негромкий хор, настойчиво убеждающий, что он перенес психический срыв и принимает себя за кого-то другого.
Неужели они были правы?
Неужели он все же сумасшедший?
Часть II
Глава 5
Сон, долгожданный и целительный, наконец-то пришел к нему. Но и сон не принес успокоения. Подсознание унесло Эмблера в далекую страну. Образы вспыхивали и гасли...
Чжаньхуа, Тайвань. Горы окружали старинный город с трех сторон; на западе он смотрел на Тайваньский пролив — широкую полоску воды, отделяющую остров от материка. Первыми, в семнадцатом веке, в эпоху династии Цин, здесь поселились эмигранты из провинции Фуцзянь; потом за ними последовали другие. Каждая новая волна приносила что-то свое, но город сам, как некий разумный организм, решал, что из занесенного следует принять и сохранить, а что оставить в архиве истории. В парке у подножия гор Багуа стояла массивная черная статуя Будды, охраняемая двумя каменными львами. Приезжие засматривались на Будду, горожане же с равным почтением относились ко львам, могучим, с бугрящимися мышцами и острыми клыками, хищникам, олицетворяющим защитников города. Когда-то, много лет назад, Чжаньхуа был крепостью, фортом. Теперь этот крупный город стал крепостью иного рода. Бастионом демократии.
На окраине Чжаньхуа, возле бумажной фабрики и цветоводческого хозяйства, воздвигли самодельную платформу. Многотысячная толпа ждала появления человека, которого прочили в президенты Тайваня. Человека по имени Ван Чан Люн. Из соседних городов на митинг прибыли сторонники кандидата, и их маленькие запылившиеся автомобили заполнили прилегающие улицы и переулки. Никогда еще в истории страны политик, претендент на высший государственный пост, не возбуждал к себе такого интереса со стороны простых тайваньцев.
Во многих отношениях он был необычной для политической сцены фигурой. Во-первых, намного моложе прочих кандидатов — всего-то тридцать семь лет. Выходец из зажиточной семьи, сделавшей состояние на торговле, но при том истинный, харизматический популист, сумевший всколыхнуть надежды менее обеспеченных. Основатель и ярчайший лидер быстро растущей и набирающей вес политической партии. Островная республика не испытывала недостатка в партиях и организациях, но партия Ван Чан Люна с первых дней своего существования заняла особую позицию, открыто и ясно заявив о приверженности реформам. Проведя несколько громких и успешных антикоррупционных кампаний на местном уровне, он просил теперь дать ему власть, чтобы заняться борьбой с поразившими политику и торговлю продажностью и кумовством уже на общенациональном уровне. Но и это было еще не все. В то время как другие кандидаты играли на давнем и прочно укоренившемся в обществе страхе перед материковой «Китайской империей», Люн предпочитал говорить о «новом отношении к новому Китаю», делая упор на примирение, развитие торговли и идею разделенного суверенитета.
Многие из тех в Государственном департаменте, кто давно занимался Китаем, относились к молодому политику с недоверием, полагая, что он слишком хорош. Материалы досье, с немалым трудом собранного Подразделением политической стабилизации, подкрепляли это мнение.
Вот почему Эмблер оказался в Чжаньхуа в составе специально сформированной «ударной группы». А это означало, что он был на Тайване не как Хэл Эмблер, а как Таркин — именно такой оперативный псевдоним присвоили ему в самом начале карьеры в Отделе консульских операций. Он и чувствовал себе Таркином, не вымышленной, а реально существующей, полноправной личностью. Выполняя оперативное задание, Эмблер становился Таркином. Это было в своем роде формой психической компартментализации, позволявшей ему делать то, что приходилось.
Один из очень немногих белых иностранцев в море азиатских лиц — а следовательно, как автоматически предполагали многие, западный репортер, — Таркин пробирался через плотно сбившуюся толпу, не спуская глаз с платформы. Тот, кого все ждали, должен был вот-вот появиться. Величайшая надежда нового поколения Тайваня. Молодой идеалист. Харизматический провидец.
Чудовище.
Досье Подразделения политической стабилизации содержало тщательно подобранные, проверенные факты. Из них следовало, что под маской умеренного лидера и доброжелательного оппонента скрывалась личина опаснейшего фанатика. Документы изобличали идеологическую связь Люна с красными кхмерами, его личную вовлеченность в наркоторговлю, одним из мировых центров которой издавна считается Золотой треугольник, и причастность к серии политических убийств на Тайване.
Разоблачить его, вывести на чистую воду было невозможно, не скомпрометировав при этом десятки людей, которым грозили бы пытки и смерть от рук тайных пособников Люна. Но и позволить ему одержать победу на выборах, прийти к власти и занять место у руля Национального конгресса Тайваня тоже было нельзя. Защита жизненных интересов страны, сохранение демократии требовали устранения опасного популиста с политической арены.
Именно на такой работе и специализировались «ударные группы» Подразделения политической стабилизации. Жестокость, неразборчивость в средствах, проявляемые оперативниками в ходе некоторых операций, вызывали неодобрение и даже протесты мягко-сердных и благодушных аналитиков Государственного департамента, не желавших понимать, что порой предотвратить катастрофическое развитие событий можно только с помощью решительных и не всегда безболезненных средств. Глава ППС, Эллен Уитфилд, никогда не изменяла этому принципу, чем, возможно, и объяснялась эффективность работы ее подчиненных. Там, где другие начальники отделов и подразделений предпочитали анализировать, оценивать и вырабатывать рекомендации, Уитфилд действовала, не дожидаясь, пока потенциальная угроза перерастет в реальную. «Раковую опухоль удаляют прежде, чем пошли метастазы» — таков был ее девиз, и им она руководствовалась, когда речь заходила о той или иной политической угрозе. Эллен Уитфилд не верила в бесконечные дипломатические переговоры и компромиссы, когда сохранить мир представлялось возможным с помощью быстрого хирургического вмешательства. Редко, однако, ставки были столь высоки.
