Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Вот тогда-то ты поворуешь...
— Почему бы и нет? Все воруют...
— Если не возражаете, — резко прервал их Борн, опуская обе сумки на землю. — Что случилось? Какие успехи на площади Дзержинского?
— Есть кое-какие... Если вспомнить, что у нас было меньше тридцати часов. Мы сузили круг подозреваемых до тринадцати человек, — все они свободно владеют французским. За ними ведется слежка с использованием как электроники, так и людей; нам точно известно, где они находятся каждую минуту, с кем они встречаются и с кем разговаривают по телефону... Этой работой руковожу я и еще два сотрудника, которые не только не владеют французским, но и по-русски-то как следует говорить не могут. Однако они абсолютно надежны и на сто процентов преданы своему делу. Мы все сделаем, чтобы поймать Шакала.
— Ваша слежка — дерьмо, и ты это прекрасно знаешь, — сказал Алекс. — Ваши ребята проваливаются в унитаз в женском туалете, когда преследуют какого-нибудь мужика.
— Только не в этом случае... — возразил Крупкин. — Каждый из моих сотрудников — участников операции прошел подготовку в «Новгороде», они перебежчики из Англии, Америки, Франции и Южной Африки. В прошлом они все разведчики, и им придется распрощаться со своими дачами, если они опростоволосятся... Я действительно хочу, чтобы меня выбрали в Президиум или в Центральный Комитет. Или назначили резидентом в Вашингтон или Нью-Йорк...
— Там-то ты и поворуешь на всю катушку, — добавил Конклин.
— Ты необычайно порочен, Алексей. Ладно, после шестой рюмки водки напомни мне рассказать тебе об одном домишке, который ухватил в Вирджинии два года назад наш атташе... За какие-то крохи, да и еще в кредит, который банк дал его любовнице в Ричмонде. А теперь ему предлагают продать этот домик в десять раз дороже!.. Пошли в машину.
— Просто не верю, что такой разговор возможен, — пробормотал Борн, поднимая сумки.
— Добро пожаловать в настоящий мир высокотехнологичной разведки, — усмехнувшись, пояснил Конклин. — По крайней мере, с одной точки зрения.
— Со всех точек зрения, — на ходу продолжил Крупкин. — Но лучше не беседовать на эту тему, пока мы будем в служебном автомобиле... Понятно? Кстати, джентльмены, вам забронированы апартаменты с двумя спальнями в гостинице «Метрополь». Это на проспекте Маркса... Там и поговорим — я собственноручно вырубил все подслушивающие устройства.
— Догадываюсь почему... Как тебе это удалось?
— Замешательство, как вам прекрасно известно, — главный враг Комитета. Я объяснил службе внутренней безопасности, что записанные разговоры могут привести в замешательство людей, которые не имеют к ним отношения, и тех, кто прослушает эти пленки, сошлют на Камчатку. — Они подошли к машине, левую заднюю дверцу которой открыл шофер в темно-коричневом костюме. Точно такой был у Сергея в Париже. — Ткань одна и та же, — сказал Крупкин, заметивший реакцию своих спутников. — А покрой другой. Я посоветовал Сергею перешить свой костюм в «Фобуре»...
Гостиница «Метрополь» представляет из себя перестроенное дореволюционное здание в стиле модерн, столь милом царю, посетившему в конце прошлого века Вену и Париж. Высокие потолки, обилие мрамора и случайно уцелевшие мозаики... Роскошному холлу присущ дух отрицания, направленный на правительство, которое позволило оборванцам получить сюда доступ. Величественные стены и сверкающие филигранные канделябры, казалось, и теперь с осуждением взирали на нежеланных посетителей. Впрочем, это не касалось Дмитрия Крупкина, чья импозантная фигура более чем подходила для подобного места.
— Товарищ! — окликнул его администратор, когда офицер КГБ направлялся вместе со своими гостями к лифту. — Вам срочное сообщение, — продолжил он, быстро подходя к Дмитрию Крупкину и подавая ему записку. — Велели передать лично в руки.
— Спасибо. — Дмитрий подождал, пока администратор отойдет, и развернул листок. — Мне надо срочно связаться с площадью Дзержинского, — сообщил он, оборачиваясь к Борну и Конклину. — Я должен позвонить комиссару.
Номер, так же как и холл, принадлежал к другим временам, к другой эре, можно даже сказать, к другой стране... Впечатление слегка портила только немного потускневшая обивка мебели да небрежно отреставрированная лепнина. Впрочем, эти недостатки еще сильнее подчеркивали разницу между прошлым и настоящим. Двери двух спален располагались напротив друг друга, между ними находилась большая гостиная, в которой был бар с несколькими бутылками спиртного того сорта, что редко встречается на полках магазинов в Москве.
— Располагайтесь, — предложил Крупкин, направляясь к телефону, стоявшему на псевдостаринном столике — каком-то гибриде мебели эпохи королевы Анны и одного из поздних Людовиков. — Сейчас я закажу чай... Или, лучше, водки...
— Не надо, — отрезал Конклин, забирая у Джейсона одну из сумок и направляясь в спальню. — Хочу помыться: в самолете было ужасно грязно.
— Ну... А что ты хотел за такие деньги? — отпарировал Крупкин, набирая номер. — Кстати, неблагодарные вы люди, ваше оружие лежит в тумбочках у кроватей. Это автоматические пистолеты тридцать восьмого калибра типа «буря»... Не тушуйтесь, мистер Борн, — добавил он. — Вы не абстинент, полет был долгим, а мой разговор с комиссаром номер два может оказаться весьма продолжительным.
— Хорошо, — сказал Борн, поставив сумку у двери в спальню. Он подошел к бару, выбрал знакомую бутылку и налил немного выпить. Пока Крупкин говорил что-то по-русски, Борн подошел к высоким, как в церкви, окнам, которые выходили на широкий проспект.
— Добрый день... Да, да... Почему?.. Тогда Садовая. Через двадцать минут. — Крупкин раздраженно покачал головой и повесил трубку. Борн обернулся и посмотрел на советского разведчика. — Комиссар в этот раз не стал много болтать... Он приказал, мы должны выполнять...
— Что вы имеете в виду?
— Мы должны немедленно уйти. — Крупкин повысил голос: — Алексей, выходи! Быстро!.. Я пытался втолковать ему, что вы только что приехали, — продолжил сотрудник КГБ, вновь поворачиваясь к Джейсону, — но он ничего не желает слушать. Я даже сказал ему, что один из вас принимает душ, а он в ответ: «Пусть заканчивает и одевается». — В дверях спальни показался Конклин в расстегнутой рубашке и с полотенцем в руках. — Извини, Алексей... Мы должны идти!
— Куда идти? Мы только что приехали.
— У нас есть квартира на Садовой... Это московский Большой бульвар, мистер Борн, — не Елисейские поля, конечно, но все равно... не такой уж он плохой. При царях строить умели...
— И кто нас ждет там? — спросил Конклин.
— Комиссар номер один, — ответил Крупкин. — Там будет — как же это по-английски? — наша штаб-квартира. Небольшое приложение к площади Дзержинского... За тем исключением, что о ней не знает никто, кроме нас пятерых. Что-то произошло, — мы должны ехать немедленно...
— Мне достаточно, — сообщил Джейсон, убирая стакан в бар.
— Можешь допить, — сказал Алекс, неловко захромав в спальню. — Мне еще надо промыть глаза и пристегнуть протез.
Борн вновь взял стакан. Он то и дело поглядывал на советского резидента, который, сдвинув брови, с печальным удивлением смотрел вслед Конклину.
— Вы ведь знали его до того, как он потерял ногу? — тихо спросил Джейсон.
— Да, мистер Борн... Мы знакомы больше двадцати пяти лет. Стамбул, Афины, Рим... Амстердам. Он был великолепным противником. Конечно, мы тогда были молоды... Такие стройные и ловкие, уверенные в себе, желающие во что бы то ни стало соответствовать образам, которые придумали для себя. Да, давно это было... Знаете, мы оба были классными резидентами. Если честно, то он был лучше меня... Только не говорите ему об этом. Он всегда видел шире и дальше, чем я. Разумеется, благодаря его русскому нутру.
— Почему вы используете слово «противник»? — спросил Джейсон. — В нем чувствуется дух спортивного состязания, словно это какое-то соревнование. Разве он не был врагом?
Крупкин холодно взглянул на Борна.
— Разумеется, он был моим врагом, мистер Борн... Должен заметить, что он и сейчас мой враг. Прошу вас не принимать мою сентиментальность за нечто иное... Человеческие слабости могут мешать вере, но они не преуменьшают ее. У меня нет того преимущества, которым располагаешь в католической исповедальне: искупаешь грех покаянием и можешь грешить дальше, несмотря на веру. Я по-настоящему верю... Моих дедов и бабок вешали — вешали, сэр, — за то, что они воровали цыплят из поместья Романовых. Немногие из моих предков могли ходить s начальную школу, не говоря уже о том, чтобы получить настоящее образование. Величайшая революция, задуманная Карлом Марксом и осуществленная Владимиром Лениным, положила начало новой жизни. Были сделаны тысячи и тысячи ошибок — многие из них неоправданны, многие жестоки... Я сам — живое свидетельство и ошибок и оправдания.
