Чингиз Абдуллаев - Рождение Люцифера
В этот момент снова зазвонил телефон.
– Черный «Ниссан» с номером, который вы мне сообщили, зарегистрирован на имя Вахтанга Гибрадзе, – сообщил Кружков. – Житель Москвы, несудимый, ему сорок пять лет, работает в частном охранном агентстве. Это все, что удалось пока узнать.
– Почему этот Вахтанг решил следить за нами? – нахмурился Дронго. – Как называется его частное агентство?
– «Фемида».
– Немного претенциозно и очень напыщенно, – усмехнулся Вейдеманис.
– Нужно будет заняться и этим агентством, – решил Дронго, – но визит туда мы можем отложить. Поедем, где-нибудь пообедаем перед встречей с Охмановичем.
Они так и сделали. Через два часа на Сущевской у своего «Мерседеса» их ждал Андрей Барасович. Это был высокий мужчина с пышной шевелюрой, породистым, немного вытянутым лицом, голубыми глазами. Одетый в хорошо скроенный костюм и темный плащ, он был похож скорее на киноактера, чем на бывшего чиновника. Увидев подошедших, пожал им руки. Дронго представился сам и представил своего напарника.
– Вы без машины? – спросил Охманович.
– Оставили ее в другом месте, – ответил Дронго, не став уточнять, что за ними наблюдают.
– Тогда давайте поговорим в моей машине, – предложил Андрей Барасович, усаживаясь за руль своего автомобиля.
Дронго и Эдгар устроились на заднем сиденье. Белый «Мерседес» был достаточно новым. Такая модель начала выпускаться всего два года назад. В салоне стоял аромат дорогого парфюма. Охманович с любопытством повернулся к ним:
– Я готов вас выслушать, господа.
– Вы, очевидно, уже в курсе, почему мы хотели с вами встретиться, – начал Дронго.
– «Теория заговора», – усмехнулся Охманович, – я в курсе. Мне звонил Петер; ему кажется, что все неприятности, которые происходят с нами, были чьей-то злой волей или подстроены по чьему-то наущению. Но я в этом сомневаюсь. Ведь в жизни все перемешано. Светлая полоса, темная полоса – по очереди…
– А почему очередь «темной полосы» наступила сразу у всей вашей группы? – спросил Дронго.
– Обычное совпадение, – пожал плечами Андрей Барасович. – Хотя возможны и козни некоторых недоброжелателей. У каждого они свои. Я не думаю, что мои недоброжелатели могли помешать Петеру купить землю или решили закрыть клинику Старовских. Как у Толстого: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Вот и у нас: у каждого свои неприятности, свои проблемы. Меня освободили от занимаемой должности приказом министра. Я же не могу всерьез думать, что моего бывшего министра кто-то уговорил выгнать меня с работы. Чушь какая-то. Хотя в отношении меня и поступили незаконно и абсолютно неправильно.
– Давайте по фактам, – попросил Дронго.
– Мы готовили квартальный отчет, и я отвечал за все цифры. Мы все проверили несколько раз, а потом оказалось, что в итоговом документе все цифры перепутались. И самое обидное, что не был учтен наш прогноз по инфляции и возможному дефициту некоторых товаров после нашего вступления в ВТО. Конечно, кто-то доложил о такой ошибке на самый верх. Мой заведующий пытался меня отстоять, но оказывается, этот документ, даже не заверив его в нашем департаменте, сразу отправили к премьер-министру. Скандал получился знатный. Моему заведующему объявили выговор, а меня сняли с работы.
– Почему вы считаете, что увольнение было незаконным?
– Нужно было все проверить и убедиться, что эти цифры напутали в другом отделе. И тем более не следовало так скоропалительно высылать документ в секретариат премьера. Обычно так не делается, но в этот раз наша заведующая общим отделом отправила документы, даже не показав их нам. И самое неприятное, что мы еще раз проверили все по нашим данным. И информация, и все наши цифры были точны. Очевидно, где-то напутали, но никто не захотел разбираться, где именно. В общем, все совпало, и в результате ваш покорный слуга вылетел с работы, – невесело закончил Охманович.
– Как фамилия вашей заведующей?
– Кокорева. Вера Максимовна Кокорева. Только я не думаю, что она сделала это нарочно. Просто отправила документы, решив не показывать их нам еще раз. Такая неприятная оплошность, которая треснула меня по голове. Ничего страшного, как-нибудь переживу. Сейчас пытаюсь устроиться на другую работу. Возможно, получится, все-таки за эти годы я оброс некоторыми связями.
– Вы знаете, что произошло с вашими друзьями?
– Знаю, конечно. У Кродерса перекупили землю, у Старовских закрыли клинику, у Бориса Райхмана проблемы с банком и с женой. Мне еще повезло, что с женой у меня все в порядке, – снова усмехнулся Охманович. – Ну, а про Фазиля я даже не говорю. Там просто трагедия. Большое, очень большое горе. И у Делии страшные неприятности. На их фоне наши проблемы кажутся глупыми и надуманными.
– И вы считаете, что вся эта цепь событий – сплошные совпадения?
– Я теперь уже не знаю, что считать. Про себя могу сказать, что это была цепь трагикомических совпадений. Меня уволили, даже не узнав моего мнения, даже не дав мне возможности оправдаться. Я ведь понимаю логику министра. У нас все чиновники сидят на «кормлении».
– Каждый имеет то, что охраняет, – кивнул Дронго, – так, кажется, говорил Жванецкий.
– Верно. И все об этом знают. Поэтому, выгоняя меня с работы, меня отрезают от льгот, которые я могу иметь. А это и есть главное наказание.
– И в «теорию заговора» вы не верите?
– Не верю. Знаете, есть такой анекдот, когда одна корова говорит другой на бойне: «По-моему, нас не просто так откармливали в последние месяцы и не напрасно сюда привезли. Как ты считаешь»? А вторая ей отвечает, что не верит в теорию заговора. Смешно?
– Не очень, – ответил Дронго. – А вы не пытались сами переговорить с Кокоревой?
– Какой смысл? Документы ведь были уже в секретариате премьера. Сначала премьер устроил выволочку министру, затем «на ковер» вызвали нашего руководителя, ну, а потом уволили меня. Мой любимый руководитель сдал меня сразу и не раздумывая, иначе бы уволили его. Все правильно. Когда он почувствовал, что может «утонуть», бросил меня под ноги, чтобы самому выплыть. Ничего страшного, постараюсь выкрутиться.
– Вы знаете человека по имени Вахтанг Гибрадзе?
– Первый раз слышу. А кто это?
– Один наш знакомый. Мы подумали, что вы можете его знать.
– Нет, не знаю.
– Может, слышали о Николае Алексеевиче Моисееве или Василии Павловиче Бочкареве?
– Нет, никогда не слышал. Вы считаете, что я должен знать всех этих людей?
– Не обязательно, но, возможно, что-нибудь о них слышали?
– Нет. Хотя сейчас мне трудно сказать навскидку… Я общался с огромным количеством людей. Может, среди них и были Моисеев с Бочкаревым, но я их не помню.
– Вы работали в «почтовом ящике» вместе с Кродерсом?
– Да. И со всеми остальными. И потом часто встречались. Можно сказать, что мы дружим уже много лет. Так получилось, что в отделе собрались почти ровесники, с разницей в два-три года. И руководитель у нас хоть и был намного старше, но относился к нам по-дружески, старался всегда поддержать. Жаль, что старик Лейтман умер, иначе мы бы собирались одной большой компанией, – оживился Охманович.
– И вы оставались там практически до закрытия предприятия?
– Да, верно, оставался. Ушел примерно за год до закрытия. Уже тогда было ясно, что все кончено. Наши разработки уже никому не были нужны, а оставшиеся сотрудники получали нищенскую зарплату, которую платили просто из жалости, перед закрытием. Я был тогда уже заместителем директора. Мы с трудом находили какие-то непонятные заказы, чтобы элементарно выжить. Средняя зарплата была на уровне шестнадцати долларов. Сейчас об этом даже невозможно вспоминать. Вообще непонятно, как люди выживали. Спасал натуральный обмен, свои огороды, помощь родственников из сел… Но время было сложное. Это уже про девяностые, когда я уходил, а в начале восьмидесятых наш «почтовый ящик» был одним из самых престижных предприятий. С большой зарплатой, еще платили надбавки за секретность. Многие мечтали сюда попасть. Один из наших инженеров даже переехал на работу в Звездный городок. Можете себе представить? Работал с космонавтами.
– Он жив?
– Нет. Умер еще лет пятнадцать назад. Да, пятнадцать… Я просто хочу вам объяснить, насколько престижным и перспективным считался наш «ящик». Ну, а потом все развалилось.
– Кродерс считает, что все произошедшее с вами – чья-то злая воля.
– Я знаю, что он считает, – улыбнулся Охманович. – Я ему уже говорил, что он не прав. Но Петер упрямо стоит на своем.
– Вы работали в Министерстве экономики, а в Министерстве здравоохранения у вас не было знакомых? – поинтересовался Дронго.
– Кажется, нет. А почему вы спрашиваете?
– Дело Старовских. Сначала им разрешили работать, а потом клинику закрыли. И, судя по их адвокату, им не удастся доказать в городском суде обоснованность своего искового заявления.
