Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски - Другов Александр

— Из-за таких упрямых козлов все проблемы.

Поставив сумку на середину комнаты, Джой огляделась. Несмотря на предупреждение Соловьева, она заехала домой, чтобы взять одежду. Все необходимое она могла купить по дороге к Шам Шан, но несколько вещей, привезенных весной из Лондона, она решила забрать из дома. Таксист остался ждать ее у входа в дом, и она не собиралась задерживаться больше чем на несколько минут.

Постояв несколько секунд, Джой открыла дверцу шкафа и быстро отобрала платье и две пары брюк. Сложив, убрала их в сумку и туда же бросила флакон духов. Еще раз оглядев комнату, решительно задернула «молнию» сумки. И вздрогнула от голоса за спиной:

— Опять уезжаешь?

Джой повернулась и молча посмотрела на неслышно появившегося в спальне мужа. Как многие грузные люди, Ван Айхен двигался на удивление легко и отлично танцевал. Очень часто он пугал жену, возникая как будто ниоткуда.

Джой искала и не находила на его лице признаков надвигавшегося скандала. Ван Айхен смотрел на нее абсолютно спокойно, без гнева и обиды. Сев на кровать, он обвел взглядом спальню.

— Ты опять была с ним?

Не отвечая, Джой потянула на себя сумку. Ван Айхен неторопливо вытянул руку и перехватил ее.

— Я ведь просил тебя не ездить туда. Тебе плевать на меня.

— Ты хочешь, чтобы я всю жизнь лизала тебе руки зато, что ты сделал меня своей женой? Продавщицей в книжном магазине мне было лучше!

Кивнув, Ван Айхен сказал грустно:

— Самое плохое, что ты действительно так думаешь. Сейчас так думаешь. Но ты просто забыла, что это такое — быть бедной.

Проведя ладонью по сумке, которую он отобрал у Джой, Ван Айхен добавил:

— Я хочу, чтобы ты уехала на несколько дней. Можно на юг Франции или в Италию. Куда ты хочешь?

— Я никуда не хочу. Вернее, я сама решу, чего я хочу.

Рванув на себя сумку, Джой почувствовала безнадежную силу мужа, который не разжимал рук. Все так же спокойно глядя на жену, Ван Айхен повторил:

— Я хочу, чтобы ты уехала.

Замерев, Джой подумала о чем-то, потом медленно спросила:

— Так это ты?… Того человека на острове? Ты хотел Алекса? Устало хмыкнув, Ван Айхен ответил:

— Как странно все перепуталось. Ты совсем не понимаешь, как все обстоит на самом деле.

Сжав губы, Джой метнулась к двери. Ван Лихен даже не успел рассердиться. Он вообще не собирался причинять ей боль. Поймав Джой на лету за кисть, он только слегка подтолкнул ее в сторону кресла. Он не рассчитал силы. От толчка Джой провернулась на одной ноге, отлетела в сторону, заваливаясь набок, попыталась ухватиться за стену, не удержалась, ударилась виском об угол изящного резного трельяжа и мягко, неудобно упала между кроватью и окном.

Собственно говоря, первые подозрения о том, что вокруг затевается какая-то странная игра, возникли у меня на следующий день после разговора на кухне с Воропаевым. Восстановив поутру напрочь порушенную тяжким похмельем способность размышлять, я пришел к выводу, что не могу себе представить сотрудника разведки по-приятельски выбалтывающим служебные тайны. Его болтливость либо санкционировалась руководством, либо была его собственной инициативой, нацеленной вато, чтобы подвигнуть меня к тем или иным шагам.

Это заключение позволило яснее представить ход дальнейших событии, который поначалу развернулся не в мою пользу. В общем и целом понимая, что происходит, я практически не оказывал никакого влияния на ход событий и находился под угрозой ударов с двух сторон.

Помогло, однако, что Сибилев, несмотря на устойчивую неприязнь ко мне и общую интеллектуальную ограниченность, на удивление трезво оценивал ситуацию. Довольно скоро он пришел к справедливому выводу, что охота идет за ложным объектом. Наша с ним встреча без свидетелей, которая, кстати, произошла именно по его инициативе, помогла найти правильные решения. То, насколько оперативно противник оказывался информирован о наших шагах, заставило подозревать всех причастных к операции. Однако очень быстро мы сосредоточили внимание на Воропаеве, моем искреннем, хотя и несколько навязчивом доброжелателе и помощнике. С первого своего появления и до конца он делал все, чтобы убедить меня скрыться от преследований «конторы», чем укреплял подозрения в отношении себя.

С этого момента моя главная задача заключалась в том, чтобы растрясти организацию Ван Айхена в мере, необходимой для получения материалов на Воропаева, и при этом по возможности уцелеть самому. В конце концов эта цель была достигнута. Одних записей телефонных и личных споров Воропаева с Ван Айхеном и его подручными о том, стоит ли сворачивать мне шею, и если стоит, то как это сделать половчей, я наслушался достаточно, чтобы лишиться сна на пол года.

Но даже если этих записей не было бы, точку в этом деле поставило сообщение Воропаева о том, что меня собираются отправлять в Москву. Никакие добрые отношения никогда не подвигнут сотрудника разведки на преступление, подобное этому.

Во время нашей последней встречи накануне комедии с отлетом в Москву Сибилев в своей обычной непреклонной манере заявил:

— Ну что ж, спасибо тебе за помощь. Можешь быть уверен: я непременно обо всем расскажу в Москве.

Этот покровительственный тон разрушил и без того хрупкое взаимопонимание, возникшее за несколько недель кропотливой совместной работы, и я не сдержался:

— Что вы, что вы, не стоит благодарности. Я, собственно, не для вас, я для себя старался. Не хотел, чтобы вы меня посадили.

— Тебя посадишь, как же.

Сожаление, прозвучавшее в этих словах, было столь легко уловимым, что я даже не стал отвечать.

Подумав, Сибилев добродушно добавил:

— И еще одно — ну оставь ты эту свою индонезийскую девицу. Конечно, мы на нее ничего не обнаружили, но, поверь мне, до добра она тебя не доведет.

Увидев, как покривилось мое лицо, он поспешно добавил:

— А вообще говоря, если ты решил увольняться из органов — дело твое. Но мой тебе добрый совет: здесь засиживаться не стоит. На Воропаеве ведь дело не закончилось. Организация Ван Айхена осталась фактически нетронутой, и они тебе шагу не дадут сделать.

Не заметив на моем лице особых следов страха, Сибилев со вздохом полез в портфель и достал большой темно-желтый конверт.

— Раз уж ты такой настырный, вот тебе то, что ты просил, — дополнительная информация по Ван Айхену. При Воропаеве мы передавать ее тебе не стал и. Надеюсь, материалы тебе пригодятся.

Помявшись, Сибилев добавил:

— Вообще-то говоря, несмотря на наши с тобой, э-э-э, сложные отношения, я с самого начала не очень верил, что ты виноват. Но сам знаешь, работа у нас такая.

— Ну при чем тут работа? Работа тут ни при чем.

— Ты это брось. Я всегда оставляю записи о каждом своем шаге, включая намеченные встречи, полученные от начальства поручения и бумаги. Молодой ты еще, жизни не знаешь. Думаешь, если на трех языках болтаешь, так уже Бога за бороду подержал? Ничего подобного. По нашей работе всяко может случиться. И я это помню на каждом шагу. Кто знает, когда и кто меня подставит? Во все времена за все отвечает прежде всего младший по чину.

Помолчав, Сибилев нагнулся ко мне и добавил:

— Знаешь, сколько раз я получал от начальства, и начальства самого высокого, резолюции на документах: «Действовать в соответствии с договоренностью»? А какая именно была договоренность, это ты уж будешь доказывать, когда что-нибудь пойдет наперекосяк и тебя за шиворот поволокут пред светлы очи. Только чье слово верх возьмет, твое или начальника, это, дорогой мой, еще посмотреть надо. Так что ради своей веры в твою порядочность мне голову подставлять резона нет.

После короткой паузы он заключил:

— Если тебе потребуется экстренная помощь, обратишься к нашим, я их предупредил. Но учти: как только обнаружится, что сталось с их агентом, люди Ван Айхена постараются отыграться. И лучшего, чем ты, объекта для того, чтобы отвести душу, не найти. Во всяком случае, я на их месте обязательно бы тебя прихлопнул. Просто так, чтобы другим неповадно было.