Чингиз Абдуллаев - На стороне бога
— Я буду сидеть тут до утра, — упрямо сказала Толдина. — Это мой долг.
— А почему у вас горит только одна свеча? — спросил Дронго. — Мне сказали, что вам дали три свечи.
— Одна на кухне у Нани, — пояснил Буянов. — Все голодные, и Нани с Людмилой пошли туда, чтобы подогреть ужин. Хорошо, что газ еще есть. А третью свечу мы отдали Отари. Он снова решил рисовать. Считает, что в такой обстановке и в такую погоду лучше рисовать. Заодно он дежурит у постели Гасана. Повар может прийти в себя, и поэтому нужен человек, который постоянно находился бы около него.
— Это, наверное, придумал Мамука, — усмехнулся Дронго. — Он считает, что несчастный повар может всех нас обманывать. Создать себе ложное алиби, чтобы безнаказанно убивать. Очевидно, он начитался детективных романов.
— Что случилось? — спросил подоспевший Алтынбай, — Ничего, — ответил Дронго. — Просто одной женщине померещилась нечто неприятное. В такую погоду рядом с убитой может померещиться все, что угодно.
— Эта ночь никогда не кончится, — прошептал Буянов.
— В этом доме есть еда? — крикнул Алтынбай в коридор. — Хоть какая-нибудь?
— Мы сейчас принесем вам еду! — закричала Нани, услышавшая его восклицание.
— Может, нам пойти и помочь им? — предложил Шарай.
— Я останусь с Наташей, — твердо сказал Буянов, — мне не хочется есть.
— Если разрешите, я посижу с вами, — попросил Дронго и, обернувшись к Вейдеманису, сказал ему:
— Эдгар, спустись вниз и побудь с остальными. В такой обстановке у любого могут сдать нервы.
Мужчины повернули обратно, а Дронго вместе с Буяновым сели на стулья рядом с Толдиной. Она взглянула наконец на Дронго.
— Что вам нужно? — раздраженно спросила она. — Ну, я испугалась как последняя дура. Нервы совсем сдают. А вы пришли еще и издеваться.
— Нет, — ответил Дронго, — иначе я бы не поднялся. Я понимаю ваше состояние.
— Что вообще вы можете понять! — крикнула она. — О чем тут говорить?!
Сережа, дай мне сигареты…
— У меня кончились, — виновато сказал Буянов. — У вас есть сигареты?
— спросил он, обращаясь к Дронго.
— Я не курю.
— Извините. Наташа, сейчас я принесу сигареты, — сказал Буянов, поднимаясь со стула и выбегая в коридор.
— Осторожнее! — крикнул Дронго. — Там темно! Когда они остались одни, Дронго вдруг сказал, обращаясь к Толдиной:
— Не нужно так нервничать. Если вы соберетесь и поможете мне, может, мы и найдем убийцу.
— Как это найдем? — спросила она, взглянув на Дронго. — Он уже давно убежал.
— Убийца в доме, — возразил Дронго, и она вздрогнула.
— Что? Что вы сказали?
— Убийца в доме, — повторил Дронго, — и мы должны его найти.
— Господи! — выдохнула она. — Как вы можете так спокойно говорить?
— Вашу подругу убили, и мы должны понять мотивы убийства. Скажите мне, почему она вдруг так плохо почувствовала себя, попав сюда. Почему?
— Не знаю, — очень тихо ответила Толдина, — я ничего не знаю. Почему вы думаете, что сможете найти убийцу? — Я его все равно найду, — твердо сказал Дронго, и очень нужно, чтобы вы мне помогли. Мы должны наказать убийцу вашей подруги.
— Наказать, — иронически произнесла она. — Почему вы считаете, что можете казнить и миловать по своему желанию? У вас есть права Бога? Кто вы такой, чтобы судить других людей?
— Нет, — ответил Дронго, — я, конечно, не Бог. Но иногда мне кажется, что я сражаюсь на его стороне.
В комнату вошел Буянов. Он протянул Толдиной одну сигарету и спички.
— Больше не нашел, — чуть виновато сказал он. — Все экономят — боятся, что нам придется здесь долго сидеть. Женщины принесли еду. Может, ты хочешь поесть?
— Нет, — ответила она. — Спасибо, мне ничего не нужно.
Буянов вопросительно взглянул на Дронго.
— Мне нужно знать, почему Катя внезапно почувствовала себя плохо, попав в этот дом, — настойчиво сказал Дронго. — Поймите, я должен это знать! Вы можете мне помочь. Почему?
— Я не знаю, — растерянно произнес Буянов. — Когда я приехал сюда, она уже была в таком состоянии. Толдина молча курила сигарету.
— Вы говорили, что у нее были неприятности, когда погибли двое людей.
Это было не в Душанбе? — спросил Дронго у Буянова.
— Почему в Душанбе? — вдруг уточнила вздрогнувшая Толдина.
— Я не у вас спрашиваю, — строго оборвал ее Дронго, — вы ведь не хотите мне помогать.
— Трагедия случилась во время съемок в Киргизии, — сказала Толдина. — Тогда и погибли двое людей. Она все видела… Это было ужасно… Просто ужасно.
Люди иногда бывают как звери.
— В каком году?
— Не знаю. Кажется, в девяносто втором. Господи, ну о чем мы сейчас говорим?! Разве все это так важно? Разве все это интересно? Кати уже нет на свете, а вы говорите о каких-то глупостях. Вам мало ее смерти, вам еще нужно ее опозорить. Как все это гадко! Господи, как гадко и страшно! — Она разрыдалась.
— Уйдите, — попросил Буянов. — Вы же видите, в каком она состоянии!
Дронго вышел из комнаты. Приблизился к лестнице и заглянул в комнату, где лежал Гасан. Повар беспокойно спал, ворочаясь во сне. В углу комнаты сидел художник, который что-то рисовал. Рядом стояла его жена. Дронго невольно залюбовался Людмилой. Она была высокого роста, стройная и красивая, ее длинная тень падала на стену, вырастая до потолка. При одной горевшей свече в этой картине было нечто библейское. Он подумал, что Отари прав, рисуя именно при подобном свете и в такую ночь.
— Как наш больной? — спросил Дронго.
— Спит, — ответил художник. — Мне кажется, что ему плохо. Он может прийти в себя, и тогда боль снова напомнит о себе. Нани иногда заходит к нам, но у нее нет никаких лекарств.
Из соседней комнаты донеслись сдавленные рыдания Толдиной.
— Что там случилось? — спросил Отари.
— Это, кажется, я довел ее своими расспросами, — мрачно сознался Дронго. — Мне пришлось задать ей некоторые вопросы.
— Я понимаю, — сказал Отари. — Вы хотите найти истину.
— Кстати, насчет истины, — вспомнил Дронго, подвигая к себе стул. — Я случайно слышал, как вы разговаривали со своим другом. Он советовал вам ничего не рассказывать. Говорил, что это совсем не обязательно, а вы убеждали его, что не можете молчать.
— Вы слышали наш разговор, — понял художник.
— Извините, но я случайно услышал. Вы можете сказать, о чем шла речь?
— Могу, конечно, — взглянул на супругу Отари. Она сжала ему руку. — Я ведь не всегда был художником. Я служил в наших пограничных частях. Но когда в Грузии началась гражданская война и мне предложили сделать выбор, я отказался.
Я не мог стрелять в других грузин только потому, что одни из них любят Гамсахурдиа, а другие хотят сражаться за Шеварднадзе. Я считал диким выбор, при котором я должен стрелять в своих братьев. Я тогда отказался выполнить приказ своего руководства и ушел из отряда. Но у нас. погибли двое молодых парней.
Сейчас прокуратура проверяет, как они погибли, и Мамука советовал мне молчать, не вспоминать, что я служил в этом отряде. А я не хочу молчать и не могу.
— Ясно, — вздохнул Дронго, — все как всегда. Везде идут войны, везде свои трагедии. Я все время думаю, как спят люди, которые в Беловежской Пуще устроили миллионам людей такую жизнь? Или они об этом даже не вспоминают?
— Не знаю, — признался художник. — Мне иногда кажется, что политики вообще не думают о людях. Мы для них — абстрактная категория.
Дронго тяжело вздохнул. Он не знал, как ответить на подобные вопросы.
Вот уже столько лет не знал.
— Вы ничего не слышали? — спросил он, меняя тему разговора.
— А вы сами верите в неизвестного маньяка, который ходит вокруг дома? — ответил Отари вопросом на вопрос.
— Нет, — мрачно сказал Дронго. — Теоретически я могу допустить, что подобное возможно. Но только теоретически. В такую погоду маньяки не бегают вокруг дома, чтобы убивать людей. Здесь должны быть другие причины, более глубокие, если хотите. А если это вообще не маньяк? Или, еще хуже и еще вернее, если это кто-то из нас?
— Не говорите так, — попросил художник. — Мне страшно даже подумать об этом. Мамука считает, что мы сойдем с ума к утру, если к нам не приедут люди.
— Может, он и прав, — равнодушно заметил Дронго. — В конце концов, ничего не бывает просто так. Возможно, что начавшийся ураган был предопределен, как и убийство, которое здесь произошло.
При этих словах сидевшая рядом с художником Людмила вздрогнула и прижалась к мужу. Тот обнял ее покрепче, притягивая к себе.
— Я все время думаю, чем можно оправдать такие преступления с точки зрения Бога, — вдруг сказал Отари. — Ведь любое убийство — это не просто насилие, а вызов Богу.
— Не всегда, — возразил Дронго. — Когда солдаты защищают свою родину или когда отец убивает насильников своей дочери — это не совсем убийство. Это библейская мера, которой нужно отвечать на насилие.
— Убийство не может быть воздаянием, — возразил художник. — Любое убийство отвратительно. Я — верующий человек. И мы с Людмилой венчались в церкви. Посмотрите, какие у нас кольца, — поднял руку Отари. — Это старинные кольца нашего рода, передаваемые уже в двенадцатом поколении. Говорят, что они немного сплавились в огне, когда одного из моих предков заперли в горящем доме.
