Эрик Амблер - Маска Димитриоса
— Простите, — сказал Латимер, — что разбудил вас.
В серой полутьме купе улыбка на лице толстяка показалась Латимеру клоунской маской.
— Напрасно тревожитесь, — ответил мистер Питерс, — я все равно не спал. Я только хотел вам сказать, что лучше всего остановиться в отеле «Славянская беседа».
— Благодарю за совет, но я уже заказал номер по телефону из Афин в отеле «Гран-палас». Мои друзья рекомендовали мне именно этот отель. Вы его знаете?
— Конечно. Это очень хороший отель. — Поезд начал тормозить. — До свидания, мистер Латимер.
— До свидания.
Как и любому пассажиру, Латимеру очень хотелось добраться поскорей до отеля, принять ванну, позавтракать, и только потом, случайно вспомнив слова мистера Питерса, он задумался над тем, каким образом тому стала известна его фамилия.
Глава пятая
Год 1923-й
Латимер много думал над тем, какие задачи придется решать ему в Софии. В Смирне и в Афинах все сводилось к тому, чтобы получить доступ к документам. С этой работой легко мог справиться любой достаточно компетентный работник сыскного агентства. Здесь дело было совсем в другом. Очевидно, софийская полиция знала о Димитриосе, но, как верно заметил полковник Хаки, это знание было весьма незначительным. Это подтверждал тот факт, что только после того, как поступил запрос полковника, полиции удалось разыскать женщину, знавшую Димитриоса, и получить от нее сведения о нем. Познакомиться с документами из архива полиции было интересно главным образом для того, чтобы выяснить, чего не знала полиция. Латимер вспомнил слова полковника, что при расследовании покушений важно найти не того, кто стрелял, а того, кто субсидировал покушение. Латимер очень сомневался, чтобы полиция додумалась до этого.
Значит, первое, что предстояло ему выяснить: кому было выгодно убийство премьер-министра Александра Стамболийского. Только получив хоть какую-то информацию об этом, можно было строить предположения о роли Димитриоса в покушении. Разумеется, Латимер не исключал возможности того, что этой информации не хватит даже на небольшую коммунистическую брошюрку. Но ему очень не хотелось, чтобы все так обернулось. Он начинал входить во вкус задуманного эксперимента и ни за что бы с ним не расстался. Во всяком случае, отказ от него вряд ли прошел бы безболезненно.
Во второй половине дня он отправился к Марукакису. Тот оказался смуглым поджарым брюнетом с умными, слегка выпученными глазами. Каждая его фраза завершалась иронической усмешкой, точно Марукакис сожалел о своей излишней откровенности. Он беседовал с Латимером тем вежливым тоном, каким обычно ведутся переговоры о вооруженном перемирии. Разговор шел на французском.
— Какая информация вас интересует, мсье?
— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о событиях, происходивших в 1923 году и связанных с покушением на Стамболийского.
— Вот как? — удивился Марукакис. — Это было так давно, что мне придется напрячь память. Мне это нетрудно, и я буду рад помочь вам. Но вам придется немного подождать, ну, скажем, часок-другой.
— Если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером в отеле, где я остановился, я был бы просто счастлив.
— А где вы остановились?
— Отель «Гранд-палас».
— Я знаю место, где готовят лучше и ужин обойдется намного дешевле. Если хотите, я зайду за вами в восемь часов вечера. Вы не возражаете?
— Разумеется, нет.
— Очень хорошо. Тогда встретимся в отеле. До свидания.
Он появился в вестибюле отеля минута в минуту, и они, выйдя из отеля, прошли по бульвару Марии-Луизы, потом вверх по Алабинской и затем свернули в узкую боковую улочку. Не дойдя шагов десять до лавки зеленщика, Марукакис вдруг остановился и, немного смутившись, обратился к Латимеру:
— Несмотря на неказистый вид, кормят здесь очень хорошо. Но, может быть, вам хочется пойти в другое место?
— Нет-нет, я целиком полагаюсь на вас.
Марукакис с облегчением вздохнул.
— Ну, что ж, с вашего позволения, — сказал он и толкнул дверь лавки — где-то внутри нее мелодично прозвенел колокольчик.
В лавке было тесно, словно в телефонной будке. Вдоль стен шли чисто выскобленные сосновые полки, до отказа забитые бутылками, колбасами и какими-то пахучими травами. С потолка свисали колбасы самой разнообразной формы. Посреди лавки, прислонившись к груде мешков, стояла позади весов женщина и кормила ребенка грудью. Увидев их, она улыбнулась и что-то сказала. Марукакис ответил ей и, жестом пригласив Латимера следовать за собой, шагнул к двери, возле которой стояла бочка с солеными огурцами.
Пройдя по коридору, они вошли в небольшой зал, в котором стояло всего пять столиков. Два из них были заняты — несколько мужчин и женщин, громко чавкая, если суп. Когда они сели за один из свободных столиков, к ним подошел одетый в белую рубаху с зеленым передником усатый официант и что-то долго говорил по-болгарски.
— Заказ придется делать вам, — сказал Латимер Марукакису.
Выслушав заказ, официант подкрутил усы и, подойдя к проему в стене, что-то крикнул. Слышно было, как кто-то там, за стеной, повторил заказ. Официант вернулся и поставил на стол бутылку и три рюмки.
— Я заказал водку, — сказал Марукакис. — Думаю, вам понравится.
— Очень.
— Прекрасно.
Официант наполнил рюмки и, взяв одну из них, поклонился Латимеру. Потом, запрокинув голову, одним глотком осушил ее и отошел от столика.
— Ваше здоровье, — Марукакис поднял рюмку. — Ну а теперь, — произнес он, ставя рюмку, — когда мы стали товарищами, я хочу быть с вами откровенным. — Он поджал губы, нахмурился. — Терпеть не могу, — вспылил он, — когда хитрят и что-то пытаются скрыть. Я ведь грек, а греки сразу чуют, где ложь. Недаром они такие удачливые бизнесмены, особенно в Англии и во Франции. А от письма, которое вы мне вручили, так и несет ложью. Но это еще полбеды, а вот предположение, что вам это нужно для полицейского романа, просто оскорбительно для умного человека.
— Прошу меня простить, — сказал Латимер, смутившись, — но я не решился сообщить подлинные причины, которыми обусловлен мой интерес к этой информации.
— Последний человек, с которым я поделился информацией по этому вопросу, — Марукакис помрачнел, — писал что-то вроде справочника по европейской политике для американцев. Когда я прочитал то, что он написал, я чувствовал себя больным целую неделю. Вы, конечно, понимаете, что речь идет о моем духовном здоровье. Книга самым гнусным образом извращала факты, перед которыми я преклоняюсь.
— Я не собираюсь писать книгу.
Марукакис расхохотался.
— Вы, англичане, такой стеснительный народ. Послушайте! Давайте договоримся: вы получите нужную информацию, а я узнаю подлинные причины. Идет?
— Идет.
— Очень хорошо.
Официант принес суп. Суп был густой, пряный, щедро забеленный сметаной. Латимер ел суп и слушал рассказ Марукакиса.
В тяжелобольном обществе престижные посты достаются не тем, кто, подобно проницательному врачу, поставил правильный диагноз, а тем, кто ведет себя у постели умирающего самым тактичным образом. В таком обществе невежественное большинство обычно наделяет властью какую-нибудь посредственность. Впрочем, политическим влиянием может обладать также либерально мыслящий лидер партии, вступивший в конфликт с доктринерами и экстремистами. В таком конфликте есть немного патетики: независимо от того, победят доктринеры или экстремисты, он обречен быть либо символом ненависти для тех и других, либо умереть мученической смертью.
Именно такая судьба выпала Александру Стамболийскому, лидеру аграрной партии, занимавшему посты премьер-министра и министра иностранных дел. Аграрная партия, столкнувшись с организованной реакцией, не смогла дать ей отпор, потому что внутрипартийные разногласия делали ее совершенно бессильной. Партия исчезла с политической арены, так сказать, не произведя ни единого выстрела по своим противникам.
Все началось, когда Стамболийский вернулся в Софию в начале января из Лозанны, где проходила международная конференция. 23 января 1923 года правительство Югославии (тогда еще Сербии) обратилось к болгарскому правительству с нотой протеста, в которой указывало на неоднократные нарушения югославской границы вооруженными отрядами так называемых комитаджи. Не прошло и двух недель, и 5 февраля в Софии на торжестве, посвященном открытию Национального театра, на котором присутствовал царь с дочерью, в одной из театральных лож, где сидели члены правительства, взорвалась бомба. Несколько человек были тяжело ранены.
В области внешней политики правительство Александра Стамболийского с самого начала намеревалось установить и поддерживать с Югославией мирные, дружественные отношения. Югославская сторона с пониманием отнеслась к этому — отношения между двумя странами улучшались с каждым днем. Однако такое положение дел не устраивало македонских националистов, добивавшихся автономии. Во главе их стоял так называемый Македонский революционный комитет, хорошо известный как в Болгарии, так и в Югославии. Националисты понимали: улучшение отношений между двумя странами может привести к тому, что правительства обеих стран предпримут совместные действия против них. Они старались любыми средствами отравить эти отношения и уничтожить своего главного врага — Стамболийского. Нарушения границы и взрыв бомбы в театре были сигналом к началу вооруженной борьбы.
