Эндрю Йорк - Координатор
Кристофер Морган-Браун пожал плечами, — этот жест казался более свойствен молодому субъекту, нежели человеку его возраста.
— Не совсем. На самом деле я вполне бы мог управлять своими делами и из Лондона, но мне нравится путешествовать. Правда заключается в том, что Скандинавия в феврале стимулирует мои силы, тогда как Лондон кажется мне просто унылым. Так что уик-энд в Копенгагене — это хорошее средство укоротить зиму. Мы вернемся назад во вторник.
— А что такое «Мораль обезьяны», мистер Льюис? — спросила Ингер Морган-Браун.
— Боюсь, мистер Ист просто отпускает шутки на мой счет, — ответил Льюис. — Я бы предпочел поговорить о Китсе.
— А я бы предпочла еще один «Дайкири», мистер Льюис.
— Вы когда-нибудь летали самолетом? — спросил Уайлд у мистера Моргана-Брауна.
— Нет, ненавижу летать.
— А где вы собираетесь остановиться в Копенгагене? Простите, если я излишне любопытен.
Морган-Браун улыбнулся:
— Вы действительно слишком любопытны, молодой человек. Но я не вижу в этом ничего плохого. Обычно мы останавливаемся в гостинице «Фредерик Христиан». Загляните к нам как-нибудь в воскресенье вечером, и мы угостим вас выпивкой. Ты ведь не будешь против, Ингер?
— Разумеется нет, мой милый. И вы тоже приходите, мистер Льюис.
— Вы очень любезны, — сказал Льюис.
— Так вы придете? — спросил Морган-Браун. — О, это замечательно. Мы будем ждать этой встречи. Всегда приятно пообщаться с англичанином, когда находишься в чужой стране.
— Спасибо, но я не думаю, что моему мужу следует пить еще шерри, мистер Льюис, — сказала Ингер Морган-Браун. — Сегодня прекрасная ночь, не правда ли? Но все почему-то считают, что в этом году выдалась ужасная зима.
— Вся Балтика промерзла до костей, — мрачно заметил Льюис. — А мне еще предстоит ехать в Хельсинки.
— Вас совсем не беспокоит холод, мистер Морган-Браун? — спросил Уайлд. — Мне кажется, если корабли начнут замерзать во льдах, а поезда будут повсеместно задерживаться, это может иметь очень серьезные последствия. По крайней мере, меня это выведет из себя. Впрочем, я всегда тороплюсь.
Кристофер Морган-Браун изобразил одну из своих натянутых улыбок.
— Меня это нисколько не беспокоит, мистер Ист. Я бывалый путешественник. Кроме того, я в очень хороших руках. Ингер заботится обо всем. Правда, Ингер?
— Разумеется, милый. Но мне кажется, с тебя уже довольно впечатлений на этот вечер. Стюард! Вы не поможете мне с коляской?
— Позвольте мне, — оживленно вскинулся Льюис.
— Мы справимся, не беспокойтесь.
Ингер Морган-Браун перекинула норку через руку.
— Еще совсем рано, — сказал Уайлд. — Может быть, вы позволите вашей жене присоединиться к нам чуть позже, чтобы пропустить стаканчик на ночь?
— С удовольствием, мистер Ист, — отозвалась, не скрывая радости, Ингер. — Как только уложу своего мужа.
Глава 10
— Очаровательная девушка, — сказал Льюис. — Не помню, когда я в последний раз встречал женщину, которая могла бы процитировать Китса.
— Вы считаете это большим достоинством? — спросил Уайлд. — Тогда, может быть, позволите и мне сегодня вечером немного повысить свой культурный уровень?
— Если для вас это так важно. — Льюис допил свой бокал. — Хотя вообще-то она замужем.
— О, я уверен, мистер Морган-Браун придерживается широких взглядов. Я советую вам предпринять что-нибудь в отношении нее, когда мы прибудем в Копенгаген. Например, сводить ее в оперу.
— Надеюсь, я не прерываю деловой беседы?
Ингер Морган-Браун оставила внизу накидку и головной убор, но по-прежнему была с сумочкой.
Они встали.
— К сожалению, мистер Льюис собирается нас покинуть.
— Вы уходите, мистер Льюис? Как жаль.
— Завтра утром в Эсбьерге у меня будут дела, поэтому мне надо как следует выспаться. Но я задержусь в городе и постараюсь воспользоваться вашим любезным приглашением.
— Буду очень рада. Кстати, может быть, вы оставите мне один экземпляр этой книги… «Мораль обезьяны», если не ошибаюсь?
Она села рядом с Уайлдом:
— Вы не говорили, чем вы занимаетесь, истер Ист…
— Пляжные костюмы, — ответил он и испытующе взглянул на Ингер.
— Значит, вы едете на зимний показ Гуннара Моеля? Это очень интересно. Он создает чрезвычайно оригинальные модели.
— Только не говорите, что вы носите один из его купальников…
— Разумеется, ношу. Правда, мне редко представляется возможность его надеть.
— Вы должны быть щедрее к нам, недостойным мужчинам. Кофе «Кирш» вам подойдет?
— Кажется, я никогда его не пробовала. — Она пригубила из чашки и кивнула. — Что ж, неплохо. Вы на редкость гостеприимны.
— К вашим услугам. Скажите, вы датчанка или шведка?
— Я должна вас разочаровать, мистер Ист. Я родилась в Дрездене.
— Никогда бы не подумал.
— Я не единственный человек, которому это удалось, уверяю вас.
— Я имею в виду ваш английский. Вы прекрасно говорите.
— В этом нет ничего удивительного. Кроме того, я говорю на всех скандинавских языках, а также на французском, итальянском, русском и венгерском, не говоря уже о своем родном немецком, причем делаю это с равной легкостью. Начиная с четырех лет.
— Как Фрэнсис Галтон?
— Надеюсь, что лучше, чем Фрэнсис Галтон. В детстве его успехи были действительно впечатляющими, однако свой главный труд о способностях разума он написал, когда ему было уже за сорок. Моя же работа почти уже закончена, хотя мне всего тридцать два.
На ее лице не было заметно ни капли юмора. Уайлд спросил себя, смеялась ли она вообще хоть раз в своей жизни. Единственное, чем она его одарила, — это легкой улыбкой, как снисходительная мать, беседующая со слаборазвитым ребенком.
— Обычно таких людей, как я, называют гениями.
— Звучит просто ужасно. И давно вы это поняли?
— Вы думаете, что я… как это говорят по-английски? Что я приукрашиваю? Между тем я использую слово «гений» просто для сравнения, поскольку оно соответствует моему коэффициенту интеллектуального развития, который составляет сто восемьдесят три балла. А сколько у вас?
Уайлд кивнул стюарду:
— Я думаю, нам надо пропустить еще по стаканчику. Честно говоря, я понятия не имею, какой у меня коэффициент интеллекта, миссис Морган-Браун. Думаю, он оставляет примерно половину от вашего. Пусть будет, скажем, семьдесят пять.
— Это означает, что вы умственно отсталый.
— Ах, так вот, значит, в чем проблема? А я всю жизнь не мог понять, что со мной не так. Но если уж мы начали обсуждать столь интимные проблемы, может быть, пора покончить с «мистером» и «миссис»?
— Меня зовут Ингер.
— Майкл.
— Иудейское имя, означающее «тот, кто любит Бога». Для друга Вальтера это звучит весьма парадоксально. Ну что ж, Майкл, чем бы вы хотели заняться в этот вечер?
— Я как раз рассчитывал, что вы меня об этом спросите, — сказал Уайлд. — Но здесь очень уж многолюдно, а на верхней палубе, пожалуй, слишком холодно. В каюте у меня есть бутылочка отличного вина.
— Салон скоро опустеет. Вы играете в шахматы?
— Это моя любимая игра.
— Прекрасный способ провести время. У меня в сумочке лежит карманный набор. Мы можем сесть вон за тем столиком. Там будет спокойно.
Они пересели, и Уайлд перенес напитки. Ингер поставила на столик маленькую доску:
— Хотите играть белыми?
— Лучше вы.
— Хорошо, вы можете играть за белых во второй партии.
Она уперлась локтями в колени, наклонилась, сосредоточенно глядя на доску, и на лбу у нее появилась легкая морщинка. Она пошла пешкой от короля. Уайлд предложил сицилийскую защиту и вскоре обнаружил, что против него развернули дебют Эозина. Через пятнадцать ходов, потеряв королевскую пешку и поставив под удар одновременно короля, ферзя и слона, он сдался. На протяжении часа, пока длилась игра, Ингер сидела неподвижно, наклонившись вперед, уперев локти в колени и приподняв плечи, с бесстрастным выражением лица, если не считать слегка нахмуренных бровей, и лишь время от времени протягивала руку, чтобы передвинуть фигуру. Когда он проиграл, она подняла голову:
— Теперь ваша очередь играть белыми.
— А стоит ли? Я чувствую себя как опозорившийся мальчишка.
Сказав это, он почувствовал, что говорит уже без всяких шуток.
Она откинулась на стул и одарила его одной из своих холодных улыбок.
— У вас нет причин расстраиваться. Вы довольно хороший игрок. — Она задумчиво потерла подбородок. — Ваш десятый ход пешкой на Ь5 был лишним, вместо этого следовало разменять слонов. А когда вы отступили конем на e8, это была грубейшая ошибка. Вы могли бы разменять пешки и попытать счастья в центре, хотя белые все равно бы выиграли. Эта игра повторяет партию, сыгранную гроссмейстером Гелларом и гроссмейстером Васюковым на советском чемпионате… кажется, в пятьдесят первом году. Или в пятьдесят втором. Тогда у меня был сложный период, и я не могла уделять шахматам столько времени, сколько сейчас. Однако вы играли не так хорошо, как гроссмейстер Васюков.
