Арсений Замостьянов - Шпион против майора Пронина
— А что, на меня жаловались? — обиженно спросил Лифшиц.
— У меня и свои мозги имеются. Я и без доносов способен составить мнение о сотруднике.
— Все мои несчастья от принципиальности! Не могу удержаться, когда передо мной враг.
— Повторяю в сотый раз. Если разведчик стреляет — значит, он недоработал. Если контрразведчик выбивает показания побоями — значит, он недоработает и проиграет завтра. Бывают, конечно, исключения…
Железнов вел себя у Пронина по-хозяйски: Агаша считала его за племянника, Пронин — за сына. Он съел уже две слойки, вытер губы чистым носовым платком, выпил, на радость Агаше, два кофейника.
— А чем вы займетесь, Иван Николаич? — спросил он с набитым ртом.
— Мне остаются пустяки. Буду общаться с Левицким. По-стариковски. Буду чаще появляться в людных местах, чтобы уважаемому автору доноса служба медом не казалась. Как всегда, себе я придумал самое простое задание.
Архипелаг ГУЛАГ
Пронин никак не мог забыть русый стриженый затылок из магазина «Ноты». И поэтому, несмотря на позднее время, он попросил Адама ехать в ГУЛАГ. Там служил старинный приятель Пронина Гриша Савченко. Работал он до поздней ночи, потому Пронин влетел к нему в кабинет без звонка.
— Опять ты? — Савченко флегматично посмотрел на Пронина сквозь круглые очки.
— Да вот, занесла судьба в ваше царство мрачного Аида.
Гриша Савченко пришел в революцию со скамьи Харьковского университета. Сын приказчика, он рано выучился читать и слыл маленьким профессором. Пройдя через войны и чистки, он так и остался пытливым книгочеем. Дружил с Демьяном Бедным и Алексеем Толстым, подчас конкурировал с ними по части библиофильства. Истый книголюб! Ему бы работать директором библиотеки, а партийная судьба занесла его в гулаговский кабинет. За последние полтора года Гриша выучил древнегреческий язык и теперь усердно штудировал Гесиода, которого считал родоначальником коммунистической идеи.
На дружеский выпад Пронина Савченко ответил незамедлительно:
— Аиды сидят в Наркомпросе, а мы главные весельчаки Москвы! Тонем в бумагах — и смеемся, сортируем документы — и снова смеемся. Нас любят демонизировать. Но разве мы похожи на церберов у врат ада? Помнишь русскую сказку про плакунчиков и хохотунчиков?
— Сказки, Гриша, по твоей части.
— Это верно. Я тут у Демьяна Бедного из-под носа увел первое издание сказок Афанасьева. Смирнов-Сокольский познакомил меня с таким букинистом — просто находка. У него агенты в разных городах Союза — от Минска до Ташкента. Там такие редкости можно найти, каких в Третьяковском проезде не встретишь и даже не закажешь.
— Агенты! Может быть, стоит заняться этим человеком? Разветвленная сеть — это уже по моей части.
— Нет! Я вам его под пыткой не выдам. Такой человек в нашем деле на вес золота.
— Эх, Гриша, библиофилия когда-нибудь доведет тебя до государственного преступления, не в этих стенах будет сказано… Занимаешься таким интересным делом — боевым, творческим. Все лагеря у тебя под рукой! А за хорошего букиниста готов на все пойти. Но я пришел к тебе не за букинистом.
— А за кем? За нумизматом? Есть еще филателисты, эсперантисты, заслуженные артисты. У нас много чего есть.
— Ты помнишь Роджерса? Майора Роджерса?
— Которого ты взял у моря, с каким-то дурачком пилотом? Как забыть! Ты же за ним лет пятнадцать гонялся. Еще со времен дела «Синих мечей», когда белогвардейцы тебя в подвале заперли.
— Его должны были расстрелять, но все оттягивали исполнение приговора. В обмен на жизнь он давал показания. Мое дело — поймать, схватить, заманить. А дальше я потерял его из виду. Данных о его расстреле нет. Значит, он в твоей власти.
— Сейчас поглядим! Возможно, его зарегистрировали под псевдонимом. Мы не любим клиентов по фамилии Роджерс и награждаем их фамилиями, более благозвучными для русского уха.
Пронин победно улыбнулся:
— Я это учел. В некоторых документах он проходил как Сергей Николаевич Васильев 1893 года рождения. Бывший ротмистр белой армии. Так что если не Роджерс — то Васильев.
— Васильевых у нас много. Подожди. — Савченко быстро перелистал амбарную книгу. — Так, четырнадцатая полка, седьмая папка. Это для нас пара пустяков. — Он шмыгнул к нужной папке, ловко достал ее с полки и бросил перед Прониным.
— Вот здесь все Васильевы, Василевские, Василевы, Василевичи и Васильчиковы. Остальных, извини, пока не охватили. Но. они, кажется, не зарекаются. Я тебе мешать не буду.
Савченко — товарищ деликатный, воспитанный на психологизме Льва Толстого. Он пошел в кухоньку, где можно было вскипятить чаю и поесть докторской колбасы. Он твердо знает, что Пронин наведет справку за пять минут. Через пять минут Савченко вернется на рабочее место, вытирая платком губы, пахнущие микояновской колбасой.
Пронин быстро нашел Сергеев Васильевых — их было человек шестьдесят. Из них семеро — Сергеи Николаевичи. Но, увы, год рождения не совпал ни в одном случае. Да и краткие данные биографии разительно отличались от «белогвардейской» легенды про Роджерса. Был партийный работник Сергей Николаевич Васильев, запачканный связями с Троцким. Был проворовавшийся директор бакалеи шестидесяти лет. Был двадцатилетний студент Пензенского пединститута, участник мутной молодежной организации «Истинных марксистов». Все это — не в цвет. Ну, вот и Савченко.
— С утра ничего не ел. На завтрак проглотил два яйца без соли — и до сих пор не успел толком перекусить.
— А почему без соли?
— Оказывается, у меня кончилась соль. А соседи еще спали. Будить спящего без достаточного основания — это немыслимая жестокость!
В быту Савченко был рассеянным и неорганизованным, как музыкант или художник. Всю свою дотошность тратил на службе. Забывал пообедать, забывал купить соль, почистить ботинки или пришить пуговицу. Иногда, к ужасу влюбленной в него секретарши Томочки, являлся в ГУЛАГ небритым.
— Не нашел я своего Васильева. Давай-ка для очистки совести посмотрим еще Роджерса.
Покладистый Савченко тут же достал папку с фамилиями на «Род». Оказалось, что в советских исправительных лагерях за последние десять лет заключенных по фамилии Роджерс не регистрировали…
Через минуту Пронин уже вызывал Коврова к телефону. Савченко (его деликатность не знала границ!) снова удалился есть колбасу.
— Ковров? Мне нужно знать все про Роджерса. Расстреляли его или нет. Если нет — где он сейчас пребывает. Это срочно.
Иногда Пронин, забывая о субординации, начинал разговаривать с Ковровым командным тоном. В таких случаях Ковров не обижался. Напротив, он становился послушным. Потому что знал: без веской причины Пронин не станет так с ним разговаривать.
— Я выясню. У меня есть полтора часа?
— О чем ты говоришь? — Пронин умел быть и благодушным.
Что бы ни доложил Ковров про майора Роджерса — ясно, что Пронину в ближайшие дни придется работать по двадцать часов в сутки. А ведь он планировал перечитать статьи Энгельса о войне, подготовиться к докладу на партийном семинаре… Грезил и о доброй зимней рыбалке. Теперь эти планы придется похоронить. Теперь — только работа.
— Ну, что, Гриша, отрицательный результат — это тоже результат. Будем надеяться, что Роджерса все-таки расстреляли.
— Неужели он всплыл? — Савченко как начал уплетать колбасу, так уже и не смог остановиться: аппетит приходит во время еды. Он постелил бумагу на письменном столе и ел прямо на рабочем месте, даже Пронина попытался угостить.
— Разобраться надо.
В лубянском кабинете Пронина ждал Кирий. Улыбка до ушей, румянец во всю щеку — сразу видно, что наш богатырь прибыл из Рязани не с пустыми руками.
— Иван Николаич, по всем признакам «эмка» — та! — начал он, потирая руки. — Та самая! Мне шофер товарища Левицкого все приметы рассказал. Там дверцу подкрашивали, в сиденье карман проделали. Все сходится. Да мы «эмку»-то сюда прикатили, во внутреннем дворике она. Шофер придет на опознание. — Кирий посмотрел на часы. — Ровно через семь минут.
От такой удачи молодой чекист не мог успокоиться, не мог присесть. Пронин улыбнулся, глядя, как двухметровый детина переминается с ноги на ногу и размахивает руками.
— Молодца, Кирий, молодца. Большой камень с души моей снял. Ты уж тогда до конца это дело раскручивай и ко мне с показаниями.
Пронин отправился прямиком к Левицкому.
— Ну, Борис Иосифович, вот вы меня разлюбили, а я вам добрые вести принес.
— Да чтоб вас так жена любила, как я вас разлюбил!
— Ваш любимый шофер сейчас опознал «эмку». Поздравляю вас, у вас снова есть автомобиль!
— Что я слышу? Вы умеете работать! Продегустируем по этому поводу наливку!
На столике появились рюмки из цветного немецкого хрусталя. И хорошо знакомая Пронину херсонская наливка.
