Лен Дейтон - Секретное досье
— Очень приятно, Долби, очень приятно.
На протяжении трапезы разговор практически не выходил за пределы тем о погоде, саде или лошадях, в основном о лошадях, и старый Адем быстро закончил и пошел наверх, чтобы не пропустить прогноз погоды. Миноносец не спеша курсировал вдоль берега в сгущавшихся сумерках; зрительный контакт будет не самым простым делом, хотя, располагая топливом больше чем на три сотни миль, вертолет имел солидные пределы безопасности для поиска.
Они разместились в большом плексигласовом куполе SE-3130 «Алюэтт-2», как золотые рыбки в ожидании кормежки. Саймон Пейнтер расположился рядом с безжизненным Вороном на раскладном сиденье сзади. Долби сел на переднее левое пассажирское сиденье, выслушав несколько заключительных слов из короткой лекции Адема о том, как пользоваться радионавигационной системой «Декка». Лицо Адема стало серьезным, когда он взялся за похожий на джойстик механизм управления циклическим шагом винта. Он тревожился, как удастся посадить этот «Алюэтт» на временную посадочную платформу, которая будет не больше находящейся в передней части корабля орудийной башни, где ее в эту минуту и обустраивали. На корпусе я увидел памятку «Берегись винта» и серийный номер, а внутри кабины имелась маленькая пластмассовая панель с выгравированными на ней инструкциями на случай пожара. Слова раздвоились перед глазами, когда заработал двигатель. Как отскакивает звук выстрелов от зданий, окружающих Трафальгарскую площадь, так его звук отозвался стрекотом тысячи винтов, разрезающих воздух, стучащих по долине и эхом возвращающихся к нам. Блок питания «Турбомека» мощностью 400 лошадиных сил ожил, и тридцатифутовые лопасти несущего винта брили над моей головой лицо ночи. Сигнальные лампы приборной доски точками желтого света отразились в очках Адема, и наш необычный гость легко, как король, махнул нам вялой рукой.
«Прощай, Ворон, от тебя одно беспокойство», — подумал я.
Левой рукой Адем потянул на себя общий рычаг, при этом мягко поворачивая дроссель. Центробежная сила мотора привела обвисшие лопасти в горизонтальное положение, а стрелка тахометра медленно поползла по круговой шкале. Большие несущие винты выгнулись в ответ на перемещение Адемом «общего» и принялись вколачивать нам в уши тяжелый вечерний воздух. Словно нескладный Билли Бантер[14], аппарат проворно поднимался в воздух. Одно прикосновение к штурвалу, и хвостовой винт мягко повел вертолет в сторону, и, вырисовываясь на фоне пятичасовой щетины на подбородке сумерек, они пошли на бреющем полете при скорости 100 миль в час по направлению к морю. Всадник Адем в прекрасной форме перепрыгнул через кедры.
По дороге домой я решил попробовать в слове «диферамб» вместо «е» — «и». Тогда десять по вертикали будет «иго», а не «яго» или «ого». Теперь у меня действительно начало получаться.
8
Водолей (20 января — 19 февраля). Сохраняйте беспристрастность. Вы лучше узнаете старого друга. Избегайте деловых встреч и сосредоточьтесь на финансовых вопросах. А главное — не принимайте спонтанных решений.
Находиться в Лондоне в апреле хуже некуда, и в тот вторник мне предстояло ехать в Шеффилд, чтобы встретиться там кое с кем из наших людей. Встреча была долгой, и по вопросу о соотношении систем регистрации документов мы почти ни о чем не договорились, однако нам пообещали, что позволят задействовать их персонал на наших телефонных и телеграфных линиях. В четверг я составлял задним числом отчет о новых сведениях по Сойке, когда вошел Долби. Я не видел его с того времени, как он улетел на вертолете. Загорелый, красивый, в темно-сером костюме, белой рубашке и галстуке школы Святого Павла, который составлял часть его снаряжения при общении с личными секретарями министров обороны. Он поинтересовался, как у меня дела. На этот чисто риторический вопрос я ответил, что мне по-прежнему не выплатили зарплату за два месяца и довольствие — за три, что я все еще не уладил вопрос о дате с моим новым повышением по службе, а требование на 35 фунтов стерлингов в счет оплаты зарубежной командировки просрочено на десять с половиной месяцев.
— Ладно, — сказал Долби. — Вместо того чтобы удовлетворить все ваши требования, я возьму вас пообедать.
Насчет расходов Долби ничуть не изменился; мы пошли в «Уилтонс» и выбрали все самое лучшее. Охлажденная на льду израильская дыня была сладкой, нежной и холодной, как блондинка официантка. Морщинистые владельцы металлургических комбинатов и слабохарактерные сотрудники рекламных служб делили радости нашего общества, предоставляемые средствами, отпущенными на представительские расходы, с похожими на зомби дебютантками, которых сопровождали дядюшки в итонских галстуках. Приятное разнообразие после сандвич-бара на Шарлотт-стрит, где каждый обеденный перерыв я играл в подобие регби в компании всего двух докторов философии, трех физиков и специалиста в области медицинских исследований, мужественно выдерживая сандвич с поджаренным беконом и чашку бурды, ничем, кроме цены, не напоминавшей кофе.
За омаром Долби спросил у меня, как подвигается работа по Сойке. Я сообщил, что идет она прекрасно и я надеюсь когда-нибудь узнать от кого-нибудь, чем занимаюсь. Я вообще не запомнил бы тот четверг — разве что отличный салат с омаром и тщательно приготовленный майонез — если бы не сказанные под занавес слова Долби. Он налил мне еще немного шампанского, с треском сунул бутылку в ведерко со льдом и произнес:
— Вы работаете с той же информацией, что и я. Если не ошибаюсь, мы движемся с противоположных концов к одному и тому же выводу.
Затем переменил тему.
Однако моя жалоба на работу вслепую возымела, должно быть, некий эффект, поскольку в пятницу ко мне начали поступать сведения.
С утренней почтой пришел счет за электричество более чем на 12 фунтов и неприятное письмо на типографском бланке, извещавшее о том, что, как им известно, вышепоименованный предмет собственности Военного ведомства удерживается вами (т. е. мной) вопреки какой-то там статье Закона об армии. Его следует вернуть сотруднику, в данном случае — в кабинет по особым вопросам: Военное министерство, Лондон. Слово «вернуть» было вычеркнуто и вместо него вписано «доставить лично»; сверху было нацарапано: «личное офицерское оружие пистолет „кольт“ 45-го калибра». Послание заканчивалось так: «В установленном порядке вам сообщат, будут ли предприняты дальнейшие действия». Я аккуратно отправил это в мусорное ведро под раковиной и налил себе чашку крепкого чистого кофе «Блу маунтин». Я стоял там в то холодное апрельское утро, держа в ладонях горячую чашку с кофе, и тупо смотрел на трубы, покалеченные и горбатые, на блестящие покатые крыши, на задние дворы, где высились деревья с набухшими почками и висели простыни и рубашки в цветочек. Я взвесил заманчивую мысль, не вернуть ли мое все еще не проснувшееся тело во все еще теплую постель. Неохотно включил душ.
Около одиннадцати часов утра Элис вошла в мой кабинет с треснувшей, в розочки, чашкой «Нескафе», со взглядом василиска и новой папкой с зеленым шнуром. Вручив мне все эти три предмета, забрала авторучку, которую я позаимствовал у нее неделю назад, и вышла из комнаты. Я отложил в сторону цепочку из скрепок, над которой трудился, и начал листать папку. На ней стоял обычный штамп бюро занятости и крупная надпись фломастером «14143/6/С». Отпечатанное на светло-зеленой бумаге, это было еще одно досье на человека, которого мы называли Сойкой. Я никогда раньше не видел зеленых досье, но оно имело более высокую категорию допуска к секретным материалам, чем обычные белые. Я прочел о его успехах в университете и о занятиях психологией по Юнгу (отчислен после двух лет обучения), и о безуспешной попытке пристроиться в деревообрабатывающей промышленности. Папка содержала обычное изложение карьеры Сойки до июня 1942 года, затем, вместо пробела в истории, я прочел о Сойке, в то время Христиане Стаковски, завербованном польской армейской разведкой, базировавшейся в Лондоне. Он совершил два очень рискованных путешествия на юг Польши, во второй раз самолет, который должен был забрать его, на связь не вышел. Следующее появление Сойки из ниоткуда состоялось в Каире, где он отчитался перед Польской армией, наградившей его в декабре сорок второго года орденом «Виртути милитари»[15].
Его отправили назад в Англию, где он прошел восьмимесячный курс обучения в заведении, находившемся в Хорсеме. К этому времени сеть ячеек, с которой он работал в Польше, была уничтожена, и из фотостата в досье явствовало, что контрразведка Польской армии не исключала возможности сделки Сойки с немцами. Новое письмо, датируемое маем сорок третьего года, еще больше убеждает в такой возможности, указывая, что аресты в его цепи осуществил один и тот же отдел немецкой разведки.
