Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница
Илья — мы уже стояли на земле — подбежал к Фаруку, единственному человеку, которого мы здесь знали. Объясниться он пытался по-русски, руками дублируя смысл происходящего. Я впервые слышал от него столь длинную речь.
— Е-мое! Кто это такие налетели? Фарук, слышишь, куда они наши вещи-то расхватали?
Фарука его судорожная пантомима искренне забавляла, и отвечать он не спешил.
— Успокой его! — сказал он мне по-английски. Напомню, русского Фарук официально не понимал, но при мимике Ильи этого и не требовалось. — Это наши люди. Они отвезут вас в гостевой дом, где вы будете жить.
— Ничего не пропадет? Ты уверен?
— Ничего не пропадет, — заверил Фарук — Вы гости Масуда, и все это знают.
Он подвел нас к забрызганной грязью «Тойоте», стоящей у края поля. В ней был обычный, на пять человек, салон, а сзади — небольшой кузов. В Штатах такие пикапы — любимая машина жителей сельской местности. В кузове уже сидело трое «духов» — как раз на нашей аппаратуре, наполовину скрытой под длинными полами их чапанов.
Илья, не церемонясь, стал передвигать их ноги и пересчитывать места: камера, штатив, тубус со светом, сумка с аккумуляторами и зарядником, сумка с кассетами и всякими мелочами. Наш капитал был на месте. Мы побросали в кузов свои вещи — мой чемоданчик на колесиках, маленький, с такими пускают в салон самолета, и две дорожные сумки ребят — и сели в салон.
— Я не могу поехать с вами, — сказал, прощаясь, Фарук — Вас отвезут в дом, где вы будете жить, разместят и покормят. Боюсь, там говорят только на дари. Ну ничего, как-нибудь разберетесь! Я постараюсь найти переводчика с английским и сразу подошлю его вам.
Сомнений не было: его вся эта ситуация очень забавляла. Но не подло! Он просто осознавал, насколько нам будет сложно ориентироваться в этом новом мире, и ему было интересно, удастся ли нам выйти из этого испытания с честью. Фарук был мужчиной, уже прошедшим обряд посвящения, а мы в его глазах — юношами, кому этот обряд еще только предстоял.
Мне не нравится, когда ко мне относятся снисходительно.
— А где мы можем снимать?
— Зачем вам сейчас снимать? Отдохните, осмотритесь, а завтра будет переводчик, и начнете!
— Нет-нет, у нас слишком мало времени! Я бы хотел все светлое время суток что-то делать.
Фарук рассмеялся. У него был веселый нрав, и вообще весь он излучал здоровье и уверенность в себе. Волосы у него были густые, толстые, явно помытые хорошим шампунем, зубы — ровные и белые, глаза светились. Нет, он, в сущности, был неплохим парнем, только его искренне забавляли иностранцы, еще не понявшие, в какой передряге они оказались.
— Хорошо! Вы можете снимать, где хотите. В городе безопасно. У меня только две просьбы: за город не выезжать и с наступлением сумерек возвращаться домой.
— Замечательно! А эта машина останется с нами? Мы заплатим!
Фарук покачал головой.
— К сожалению, нет. С машиной вообще у вас будет проблема. Еще с бензином проблема, с электричеством будет проблема. Я попытаюсь вам помочь. Главное, найти вам переводчика.
— Темнеет в шесть. С шести мы дома и ждем его.
— Хорошо!
Фарук дождался, пока я сел в машину рядом с водителем, и захлопнул за мной дверцу. Стекло было опущено.
— Да, и еще одно. Ходите вместе, не разбредайтесь по одному. Вы — люди заметные, и так вас всегда легко будет найти.
Ворочаясь на промерзшей веранде, я перебирал в уме причины, по которым мои два задания стали казаться мне еще более неосуществимыми. Страхи же ведут ночной образ жизни! Во-первых, я всюду должен буду таскать за собой Илью и Димыча. Как прикрытие они были очень удобны. Но дураками они, по крайней мере Димыч, не были. Я, конечно, буду стараться придумывать какие-то легенды. Однако предусмотреть все ситуации невозможно, и рано или поздно они могут сообразить, что меня интересуют не только съемки. Они думают, что я — немецкий журналист. Сколько времени понадобится им, чтобы решить, что я на самом деле — немецкий шпион?
Это раз. Вторая проблема — язык. Это была настоящая катастрофа! Почему мне не пришло в голову, что без переводчика в Афганистане все мои действия будут в сто раз сложнее? Я знаю, почему: я все-таки говорю на шести разных языках, и этого мне хватало, в какой бы стране я ни оказался. Самонадеянность и беспечность! Но почему это не пришло в голову Эсквайру? Возможно, объяснение очень простое — по той же причине! Конечно же, вместо бесполезного и для съемок, и для моих заданий Димыча мне в напарники должны были дать нашего сотрудника. Человека, знающего Афганистан, возможно даже, тоже повоевавшего здесь, прошедшего специальную подготовку и, главное, говорящего хотя бы на дари, но лучше также и на пушту. Без языка я был как без рук!
Ну, вот простой пример. Мы выгрузили вещи в гостевом доме, взяли камеру и вышли в город. Насколько мы заметны, подтвердилось сразу. Похоже, европейцев здесь не видели уже годы. Прохожие застывали на месте, не стесняясь, выпучивали на нас глаза и провожали взглядом, пока мы не оказывались к ним спиной. Хотя, возможно, и дальше, пока мы не исчезали из вида, — мы не оборачивались. Стоявшие у порога своих домов кому-то кричали во двор, и на улицу посмотреть на диковину выбегали и дети — обоих полов, и взрослые — разумеется, только мужчины.
Это был праздник, наш приезд! Подкрепляя это впечатление, по улице время от времени проезжали конные пролетки с бубенцами, весело украшенные красными бумажными розами. Все было в цветах: край верха, оглобли, хомут, а над головой лошади покачивался в такт цоканию копыт панаш с золотой звездой.
Мы прошли квартал в сторону центра и оказались на большой улице, где была пара магазинчиков, сколоченных из фанеры с кусками целлофана вместо дверей. Колонны поставленных друг на друга консервных банок разных форм и размеров, горка апельсинов, еще одна — яблок, сплошь покрытых коричневыми пятнами — от мороза или от долгого лежания.
Рядом работал лудильщик, латавший чайник с длинным, причудливо изогнутым носиком. Еще чуть дальше совсем молоденький подмастерье чеканил новый чайник с таким же носиком. А вокруг стояла праздная толпа мужчин и ребятишек. Знаете, что первое бросается в глаза в Афганистане? Обувь. Все люди вокруг нас без исключения носили галоши на босу ногу.
Увидев, что мы начали снимать, толпа стала плотнее. Каждый старался обратить на себя внимание и попасть в кадр. Дети, гримасничая, высовывая язык, растопыривая пальцы, подпрыгивали, чтобы оказаться перед объективом. Взрослые заходили с флангов. А я не мог сказать им самой простой вещи. Например, «пожалуйста». В смысле, пожалуйста, не мешайте!
Я попытался разговаривать с толпой на смеси русского и английского, надеясь больше на язык жестов и интонации.
— Друзья! Ну, друзья мои! Зачем вы сюда лезете? Вы, вы, я вас имею в виду! Вы же видите, мы работаем. Нет-нет, а вы как раз не уходите! — Это был роскошный старик с седой бородой и винтовкой за плечом, с которой его дед в прошлом веке воевал с англичанами. — Сидите, как сидели! И винтовку свою поставьте, как она была. Да-да, вот так! — Ну а ты-то зачем сюда прилез? Друг мой! — Я, свято веря в язык интонаций и жестов, старался быть максимально вежливым. — Дедушка просто сидит и курит. А ты-то зачем нам нужен, чтобы ковырять в носу и глазеть в камеру?
Все было бесполезно! Едва я расчищал свободный сегмент перед объективом и заходил за оператора, чтобы не попасть в кадр самому, свободное пространство в считанные секунды захватывалось людьми. Так в заросшем пруду ряска тут же затягивает круг воды от брошенного камня. Я призывно посмотрел на Димыча.
— Ты хоть знаешь пару ключевых слов, чтобы закрыть этот цирк? Типа, разойдитесь, дайте нам работать!
Но Димыч, с тех самых пор, как мы чуть не грохнулись с вертолетом, был каким-то тихим.
— Я слов не так много знаю. А те, которые знаю, контакт с населением наладить не помогут.
Нужен был переводчик. С его помощью я составлю себе словарик самых необходимых слов, штук пятьдесят. Я пожалел, что не позаботился об этом в Москве или в Душанбе. Надо ли уточнять, что, несмотря на обещание Фарука, вчера вечером никто так и не появился?
Попросить помочь нам Малека? Ну, того хирурга, который летел с нами в вертолете? Он сказал нам, что живет на территории городской больницы. Русский у него великолепный. Но будет ли у него время, чтобы заниматься не больными, а нами? Конечно же нет!
Новая мысль опять заставила меня поискать более удобное положение на твердой лежанке. Но даже если у нас появится переводчик, как это поможет мне связаться с пленным пакистанским офицером и найти «Слезу дракона»? Я впервые понял, насколько языки все-таки облегчают жизнь. Впервые в жизни я оказался беспомощным, немым, глухим, со связанными руками и ногами. И, самое ужасное, переводчик был для меня одновременно необходимостью и помехой. В одно мгновение без него я не мог ничего сделать, а в следующее я ничего не мог сделать при нем.
