Чингиз Абдуллаев - «Гран-При» для убийцы
— Я все-таки не понимаю, что именно вы хотите? И почему считаете, что могу помочь именно я?
Райский посмотрел на Светлицкого, словно попросив у него помощи. Тот понял этот взгляд.
— По нашему договору с Азербайджаном наши представители не имеют права работать в Баку, — сердито сказал генерал, — мы взяли на себя взаимные обязательства не работать друг против друга в рамках стран Содружества. Мы не можем послать в Баку нашего специалиста. Конечно, российский посол в Баку Александр Блохин будет предупрежден, наши специалисты на месте постараются оказать вам любую посильную помощь. Но нам нужен там именно независимый эксперт, который формально не является сотрудником российских спецслужб.
— В таком случае это могли бы сделать наши гости, — предложил Дронго.
— Уже пытались, — мрачно ответил Райский, — он ушел от нас в Баку, а до этого разгромил нашу резидентуру в Ливане и убил нашего агента в Европе. Мы должны точно знать, что он планирует. Если начал активные действия, то времени у нас не так много. Кроме того, нам еще нужно найти человека, который бы ориентировался в местной обстановке.
— Вы не можете найти еврея — выходца из Баку? — засмеялся Дронго. — По-моему, подойдет даже сидящий здесь Павел.
— Я не сказал главного, — продолжал Райский, — этот человек должен будет отправиться в Иран и попытаться убедить их спецслужбы сотрудничать с нами. А для такой задачи наш агент не совсем подходит. Нам нужен независимый и нейтральный посредник. Но самое важное, что на его месте должен быть аналитик, который сумеет понять, действительно ли иранцы хотят остановить Ахмеда Мурсала, или их разногласия — всего лишь надуманная форма маскировки для оправдания будущих террористических акций. И почему он появился именно в Баку, рядом с Ираном.
— А вам не кажется, что вы возлагаете на будущего посредника слишком непосильную ношу? — спросил Дронго.
— Не кажется, — вмешался на этот раз Светлицкий, — все гораздо сложнее, чем вы думаете, Дронго. Гораздо сложнее. И мы не просто так собрались на этой даче, чтобы обсуждать проблему террориста-одиночки, пусть даже и такого гениального, как Ахмед Мурсал. Мы бы справились с этой проблемой и без вашей помощи. Дело совсем в другом.
Он почему-то посмотрел на Мовсаева, потом на Райского и наконец сказал:
— Он готовит крупную террористическую акцию, на что ему выделены большие деньги… — генерал явно медлил, не решаясь сказать то, что должен был сказать. Все с некоторым напряжением следили за ним. — Ему выделили очень большие деньги, — повторил генерал с некоторым усилием. Вздохнул и, словно решившись наконец «прыгнуть в воду», быстро добавил:
— Мы не знаем, где и как собирается нанести свой удар Мурсал, но если он появился в пределах СНГ, то это уже само по себе достаточно серьезно. И мы обязаны принять меры к тому, чтобы остановить террориста.
— Вы думаете, он планирует террористический акт в Баку, — спросил Дронго, — чтобы свалить все на иранцев?
— Это было бы слишком просто, — вздохнул Райский, — и слишком примитивно. Вряд ли он собирается предпринять что-то серьезное в Баку, если это, конечно, не нападение на наше посольство в этой стране. Мы на всякий случай усилили меры безопасности, но для такого террориста, как Ахмед Мурсал, нападение на наше посольство слишком локальная задача. Он наверняка придумал нечто более неприятное. И в первую очередь — против нас.
Дронго не понравилось выражение лиц сидящих за столом. Как будто Светлицкий все-таки что-то недоговаривал, а сотрудники МОССАД знали об этом, но предпочитали молчать, соблюдая правила игры. В свою очередь представители МОССАД явно хотели уточнить многие детали без своих российских коллег. Это было видно по тому напряжению, которое возникло в конце беседы. Он хотел уточнить еще многие детали, но решил промолчать, поняв, что каждая из сторон хотела бы поговорить с ним наедине.
— Хорошо, — сказал Дронго, — я согласен. Райский быстро поднялся. За ним встали остальные.
— Мы будем ждать вас в отеле «Савой», — сказал представитель МОССАД и, кивнув всем на прощание, вышел из комнаты. Павел поспешил за ним.
— Вы не могли бы задержаться? — с улыбкой спросил Светлицкий. — Я только провожу гостей.
— Конечно, — любезно ответил Дронго, — я так и полагал, вы захотите угостить меня чаем.
Мовсаев неожиданно улыбнулся. Первый раз за все время беседы.
Севилья. 25 марта 1997 года
Весь день дул противный ветер, и он не стал выходить из дома раньше условленного времени. К половине пятого он наконец поднялся с постели, начал медленно одеваться. Глядя в зеркало на свою мрачную физиономию, он с отвращением отвернулся. Ему не понравилось собственное выражение лица. «Как у покойника, — зло подумал он, — бледное и застывшее».
Давал о себе знать перенесенный гепатит. Он прилетел из Африки только три месяца назад и все это время болел, проведя половину срока в больнице.
Гепатит, который он получил, протекал особенно неприятно на фоне его полуразложившейся печени, ослабленной дикими дозами алкоголя, которым он часто и много злоупотреблял. Получить такую болезнь, как гепатит, — это наверняка обречь себя на скорое развитие такой болезни, как цирроз печени. А к чему это могло привести, он хорошо знал. Его отец умер от этой болезни, да и дед, кажется, не был никогда особым трезвенником. Деньги к тому времени почти кончились — за больницу и лечение приходилось платить огромные суммы.
Он так не хотел ехать в эту проклятую Намибию. Но его уговорили, пообещав большой процент с предстоящей сделки. Сделка сорвалась, уговоривший его Луис остался навсегда в Намибии с пробитым черепом, а ему самому с трудом удалось выбраться из Видхука, где его уже искали. Перебравшись в Ботсвану, он умудрился подцепить эту проклятую болезнь и уже там каким-то чудом сесть на самолет, летящий в Марокко. Еще повезло, что его пустили в Испанию, не обратив внимание на желтые белки глаз. Иначе ему пришлось бы проходить карантин в гораздо худших условиях и он должен был бы лечиться где-нибудь в марокканском госпитале, где шансы на выживание и смерть были неравны. Примерно один к пяти.
С подобной перспективой он мог очутиться в госпитале и навсегда остаться в Африке, которую он так ненавидел.
На кредитной карточке оставалось не больше пяти тысяч долларов, когда ему позвонил Арман. Это был единственный человек, который знал, куда звонить и как его искать. Он сам дал ему свой телефон, едва прибыв в Севилью, словно предчувствуя, что развитие болезни будет долгим и неприятным.
Он отложил свою кожаную куртку, собираясь надеть ее перед тем, как выйти. Затем он еще раз с отвращением взглянул на себя. Если Арман увидит его в таком виде, он, вполне возможно, захочет отказаться от сотрудничества с ним и тогда ему придется что-нибудь придумывать, прежде чем возвращаться домой в Цинциннати, имея жалкие несколько тысяч долларов и «приятную» перспективу остаться вообще без денег.
Майкл Уэйвелл в третий раз посмотрел на себя в зеркало и вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. Собственно, это и не было квартирой. Это была всего лишь небольшая комнатка на третьем этаже, которую он снимал в старой части города, на тихой улочке. Выйдя из дома, он поспешил на юг, в сторону нового города, торопясь быстрее покинуть эти запутанные кривые улочки старой Севильи.
Уэйвеллу было сорок восемь лет. Половину жизни он провел в разъездах, вербуясь в наемники, нужные по всему миру. Он успел дважды повоевать в Африке, побывать в охране одного президента маленького островного государства, помочь устроить переворот в другой, еще меньшей, но уже южноамериканской стране, и даже попытаться поймать удачу во французском «иностранном легионе». Он был типичным представителем того многочисленного племени ловцов счастья, которые рыскали по всему свету в поисках удачи и денег. Иногда можно было сорвать огромный приз, и тогда покупка домика на родине и безбедное существование были гарантированы. Еще чаще выигрыш оказывался столь незначительным, что на него можно было лишь провести время, прожигая жизнь несколько месяцев, чтобы потом опять с головой окунуться в какую-нибудь авантюру.
Уэйвелл не был наемным убийцей, выполняющим заказы клиентов. Конечно, во время странствий ему много раз приходилось убивать, спасая собственную жизнь, но он был скорее авантюристом, чем киллером, хотя Эррера знал, что Уэйвелл никогда не откажется от любого поручения. Лишь бы оплата соответствовала его представлению о риске.
Они договорились встретиться у собора Ла Хиральда, одного из самых известных храмов города. Собственно, сама колокольня собора была в двенадцатом веке минаретом главной мечети мусульманского города. Почти полтысячи лет продолжалось здесь господство арабов, наложившее неизгладимый отпечаток на саму архитектуру города. Но владычество арабов не прошло бесследно и для населения самого города, где можно было встретить перемешанные типы различных народов, когда лавочник или бакалейщик походил одновременно на испанского кабальеро с севера и арабского шейха с востока.
