Роберт Ладлэм - Директива Джэнсона
А весь мир узнает, что к Фронту освобождения Кагамы следует относиться серьезно, уважать его требования, бояться его угроз.
Пролитая кровь. Жертвоприношение живой легенды. Как еще заставить глухих слушать?
Халиф не сомневался, что среди кагамцев все, кому надо, узнают о случившемся. Другое дело международные средства массовой информации. Для скучающего западного зрителя высшей ценностью является развлечение. Что ж, борьба за национальную независимость ведется не ради того, чтобы кого-то позабавить. Халифу был знаком образ мыслей жителей западного мира, ибо он сам какое-то время жил среди них.
Большинство его последователей — малообразованные люди, бросившие плуг, чтобы взяться за оружие; они никогда не летали на самолете и знают об окружающем мире только то, что передается вещающими на кагамском языке радиостанциями, подвергающимися жесткой цензуре ФОКа.
Халиф уважал чистоту их душ, однако его личный жизненный опыт был значительно богаче; но иначе и быть не могло. Для того чтобы разрушить неприступную крепость, нужны мощные орудия. Закончив университет в Хайдарабаде, Халиф проучился два года в университете штата Мэриленд, в Колледж-Парке, и получил диплом инженера. Как он любил повторять, он побывал в самом сердце мрака. Время, проведенное в Штатах, позволило Халифу — или Ахмаду Табари, так его звали тогда — понять, как жители Запада смотрят на весь остальной мир. Он познакомился с мужчинами и женщинами, родившимися и выросшими в могущественных и богатых странах, привыкшими тратить силы только на то, чтобы нажимать клавиши на пульте дистанционного управления. Самой большой опасностью, с которой сталкивались эти люди, была скука. Для них такие уголки земного шара, как Анура, Шри-Ланка, Ливан, Кашмир и Афганистан, превратились в пустые, ничего не значащие названия, простые символы бессмысленного варварства нецивилизованных народов. И в каждом случае Запад наслаждался великим даром забвения: забывал о своем соучастии, забывал о том, что, в сравнении с его собственными преступлениями, все остальное меркло.
Сытые, богатые! Халиф понимал, что западный мир для большинства его последователей остается абстракцией, призрачной и даже демонической. Но для Халифа западные люди были реальностью; он видел и чувствовал их, ибо ему уже приходилось встречаться с ними. Он знал, как пахнут эти люди. Взять, к примеру, не находящую себе места от безделья супругу заместителя декана, с которой Халиф познакомился во время учебы в университете. На вечеринке, устроенной администрацией для студентов-иностранцев, она выпытывала у него рассказы о невзгодах жизни на Ануре, и он, отвечая, видел, как округляются ее глаза и наливаются краской щеки. Её было лет под сорок; светловолосая, сохранившая остатки былой красоты, она одуревала от скуки; ее безоблачное, уютное существование стало для нее клеткой. Разговор, начавшийся у чаши с пуншем на вечеринке, получил продолжение за чашкой кофе у нее дома, а потом последовало и многое дру roe. Скучающую женщину восхищали рассказы о преследованиях за вероисповедание, подкрепляемые ожогами от сигарет, загашенных о его грудь; несомненно, ее просто завораживала его экзотичность, хотя в открытую она признавалась только в притягательной силе его «неукротимого пыла». Когда он обмолвился о том, что однажды ему к гениталиям прикладывали электроды, перезрелая красавица пришла в ужас, но в то же время была очаровала. «Остались ли после этого необратимые последствия?» — совершенно серьезно спросила она. Рассмеявшись над столь неумело прикрытым любопытством, он ответил, что с радостью предоставит ей возможность судить об этом самой. Ее муж, с вечно исходящим изо рта зловонием помойки и нелепой подпрыгивающей походкой, вернется домой не раньше чем через несколько часов.
Вечером того дня Ахмад сотворил «шалат», ритуальную молитву, не успев смыть с ладоней соки ее тела. Вместо молитвенного коврика ему пришлось использовать наволочку.
Последующие недели стали для него экспресс-курсом западных нравов, оказавшимся не менее ценным, чем все остальное, чему он выучился в Мэриленде. Он брал себе все новых любовниц, точнее, они брали его, не догадываясь, что до них уже были другие. Все как одна пренебрежительно отмахивались от своего безоблачного существования, но никто даже не мечтал о том, чтобы покинуть позолоченную клетку. Краем глаза следя за голубоватым свечением экранов телевизоров, эти избалованные белые сучки смотрели новости дня, размахивая руками, чтобы быстрее высушить лак на ногтях. В мире не происходило ничего такого, чего американское телевидение не могло бы сжать до пятнадцатисекундного информационного сюжета: нарезанные тонкими ломтями кадры кровавого насилия, перемежающиеся рекламой новых диетических продуктов, разглагольствованиями о защите прав домашних животных и предупреждениями об опасности дорогих игрушек, которые могут проглотить маленькие дети. Насколько же Запад богат материально, и насколько же он беден духовно! Неужели Америка является путеводным маяком для всего остального мира? Если так, то этот маяк ведет корабли на смертельные скалы!
Двадцатичетырехлетний выпускник университета вернулся к себе на родину, одержимый жаждой деятельности. Чем дольше продолжается несправедливость, тем страшнее она становится. А единственным ответом на насилие — Халиф не уставал это повторять — является новое насилие.
Весь следующий час Джэнсон изучал собранные материалы и знакомился с помощниками Марты Ланг. Большинство сведений было ему знакомо; в некоторых докладах даже имелись ссылки на его собственные отчеты, переданные за пять с лишним лет до этого из Калиго. Двое суток назад, ночью, повстанцы захватили базы правительственных войск, напали на блокпосты и в кратчайшие сроки взяли в свои руки контроль над провинцией Кенна. Несомненно, все было тщательно спланировано заранее, вплоть до непреклонного условия проводить переговоры именно в мятежной провинции. В последнем обращении, адресованном своим сторонникам, ФОК официально отрекся от кагамской делегации, принимавшей участие в переговорах, назвав ее членов предателями, действовавшими без ведома руководства Фронта. Разумеется, это была ложь, одна из многих.
Были и новые подробности. Ахмад Табари, человек, которого называли Халифом, за последние несколько лет значительно усилил свое влияние на кагамцев. Как выяснилось, некоторые его продовольственные программы позволили ему найти сторонников даже среди крестьян-индусов. Халифа прозвали «Истребителем» — не за массовые убийства мирных жителей, а за проводимую им кампанию по искоренению сельскохозяйственных вредителей. На территориях, контролируемых ФОКом, неизменно начиналась борьба с крысой-бандикутом, местным грызуном, уничтожающим зерновые и корма. На самом деле Ахмадом Табари двигало древнее суеверие. Его клан — обширное семейство, к которому принадлежал и отец Ахмада, — считал бандикута олицетворением смерти. И сколько бы сур Корана ни выучил наизусть Ахмад Табари, у него в сознании оставалось укоренившееся с раннего детства поверье.
Однако в настоящий момент внимание Джэнсона было всецело поглощено реалиями действительности, а не психологическими догадками. В течение двух часов он изучал подробные топографические карты, зернистые фотографии, сделанные со спутников, отражающие различные стадии многоходовой операции повстанцев, и старые синьки с чертежей бывшего дворца генерал-губернатора колонии, а до того крепости — здания на вершине Адамовой горы, прозванного голландцами Штеенпалейс, Каменным дворцом.
Снова и снова Джэнсон обращался к планам Адамовой горы и Каменного дворца, переходя от кадров аэрофотосъемки к техническим чертежам и обратно. Один вывод был неизбежен. Отказ правительства Соединенных Штатов послать на Ануру отряд «Морских львов»[8] объяснялся соображениями политики лишь отчасти. Главная причина заключалась в том, что операция по освобождению Петера Новака имела катастрофически мало шансов на успех.
И помощники Ланг это понимали. Джэнсон видел это по их лицам: его попросили выполнить задачу, обреченную на провал с самого начала. Но, вероятно, ни у кого не хватало решимости сказать об этом Марте Ланг. А может быть, ей все объяснили, но она отказалась признать очевидное. Несомненно, Марта видела в Петере Новаке человека, ради которого стоит умереть. Сама она без колебаний отдала бы за него жизнь; такие люди всегда готовы пожертвовать и жизнями других. Однако ему ли ее судить? Жизни американцев нередко приносились в жертву призрачным целям — таким, как, например, возведение моста через реку Дак-Нге, в десятый раз, который будет в десятый раз уничтожен еще до рассвета. Петер Новак действительновеликий человек. Ему обязаны жизнью многие. И, как бы Джэнсон ни пытался избавиться от этой мысли, он сам был в их числе.
