Александр Авдеенко - Над Тиссой (Иллюстрации Б. Козловского)
Алена засмеялась. Она отлично знала характер Волошенко: ни друга, ни недруга не пожалеет, посмеется над ним, была бы только маленькая к тому зацепка. Случись ему пожар тушить, и там, в огне, наверно, действовал бы с веселым словом, с шуткой, с прибауткой. Алена помахала рукой перед лицом Волошенко…
— Прекрати свои басни, Тарас! Не до них мне сейчас. Смолярчук на заставе?
— Прошу вас, гражданка, выбирать выражения. «Тарас»! Какой я вам Тарас, если я при исполнении служебных обязанностей! — Он резко сдвинул каблуки, приложил руку к козырьку фуражки: — Разрешите представиться во всем своем величии: дежурный по заставе рядовой Волошенко!
— Болтун ты, а не дежурный!
— Правильно, — неожиданно, широко ухмыляясь, согласился Волошенко. — Приветствую суровую товарищескую критику. — И уже другим, серьезным, деловым, тоном добавил: — Так, значит, мужем интересуешься? Смолярчук, на твое счастье, еще здесь, на заставе. Позвать?
— Позови. Скорее!
— Случилось что-нибудь?
— Ну да. Разве ты не знаешь? — Алена повернулась лицом в ту сторону, где резко снижались Карпаты и где небо раскалывали длинные, извилистые, как горные реки, молнии. — Наводнение. Тисса вышла из берегов.
— А!… Уезжаешь на спасательные работы? Мобилизована? Хочешь проститься с мужем? Сейчас, сейчас позову твоего Андрея.
Размахивая электрическим фонарем, Волошенко хлопнул калиткой. С той стороны высокого забора донесся дробный цокот каблуков о каменные плиты, потом наступила тишина. Так было тихо, что Алена явственно слышала, как шумели в горах необыкновенно полноводные потоки, как жалобно стонали под свирепым ветром вершины деревьев, как дождевые струи барабанили о железную крышу казармы заставы, как ворчала дальняя, равнинная гроза. И вдруг все это — и горные потоки, и гроза, и шум леса, и дождь — бесследно исчезло. Ничего больше не слышала Алена. Все заглушил новый звук, донесшийся со двора заставы. Кованые каблуки быстро-быстро пересчитывали каменные плиты — одну, другую… пятую… десятую… Алена перестала дышать. Кованые каблуки стучали все быстрее и быстрее. Алена уже не могла устоять на месте. Забыв обо всем на свете и чувствуя только приближение Андрея, она рванулась ему навстречу. Калитка распахнулась, и на ее пороге вырос Андрей Смолярчук. Он так спешил к ней, что забыл накинуть на плечи плащ, а на голову надеть фуражку. Высокий, плечистый, с могучей грудью, на которой сияли, отражая молнии, ордена и медали, встревоженный, остановился он на пороге калитки. Зорко вглядываясь в лицо жены, он старался угадать по его выражению, что случилось. Волошенко не сказал ему, чем вызвано внезапное, посреди ночи, появление Алены на заставе.
Алена как зачарованная смотрела на мужа. Пройдет год, десять, тридцать лет, вся жизнь промелькнет с ее большими радостями, и все равно никогда не забудется вот этот Андрей, каким видит она его сейчас…
— Аленушка!… — Он переступил порог калитки, протянул руки и обхватил жену за скользкие, мокрые плечи. — Ты чего? Дома что-нибудь?
— Ничего, Андрей, честное слово, ничего! — горячей скороговоркой произнесла она. Когда его руки перестали сжимать ее плечи, Алена добавила с усмешкой: — А ты, оказывается, пугливый! Вот не ожидала! Я думала, пограничник готов к любому происшествию.
«Я пограничник здесь, на границе, а дома… дома я простой смертный», — так хотел ответить Алене Смолярчук. Но только спросил:
— Что, соскучилась? Пришла проведать?
Алена оглянулась на часового. Отстранив от себя мужа, сказала с безжалостной насмешкой:
— Смотри, какой наивный муж! Не дождешься, чтобы я к тебе на заставу в такой дождь зря бегала! Пришла сейчас в виде исключения… попрощаться. — Она засмеялась, стиснула его руки, прильнула к его груди лицом: не верь, мол, не верь моим словам!
Но он все-таки поверил.
— Попрощаться? — голос его прозвучал тихо, почти испуганно.
— Ну да. Мобилизована райкомом. Уезжаю на спасательные работы. Наводнение на равнине. Видишь, вот и машины ждут меня.
И тут только Смолярчук увидел за спиной жены черную громаду грузовика и понял, зачем Алена явилась сюда в такой неурочный час. Но и поняв, он не сразу примирился с тем, что она покинет его.
— С кем же ты едешь? — растерянно спросил он.
— Да вот с ними… с моей бригадой. — Алена повернулась к машине и кивнула на черный крытый брезентовый кузов. — Нас четырнадцать человек. Я назначена бригадиром.
— А что же ты там будешь делать? Где будешь жить? И вообще, как же это так? Мне ничего не сказали, не предупредили…
Алена задорно рассмеялась:
— Не беспокойся, Андрюша! Встретишь меня в таком точно виде, в каком провожаешь. До свидания!
— Постой, Аленушка!
Он продолжал крепко держать ее руки. Он хотел, чувствовала Алена, сказать ей что-то очень важное. Алена с нетерпением ждала этих слов, а он медлил, молчал. Так и стояли они под неутихающим ливнем, прижавшись друг к другу мокрыми от дождя лицами. Подумать только, неделю или две суждено им не видеться! Через год или через пять лет расставания, возможно, будут чаще и длительнее, но все они легче перетерпятся, чем это, первое. Тяжело разлучаться именно теперь, когда до конца присмотрелись друг к другу, когда загладили все заусеницы и шершавины характеров.
…Дождь усиливался. Там, далеко на равнине, где бушевала вышедшая из берегов Тисса, не утихал гром и полыхали яркие молнии. По одубевшей брезентовой крыше грузовика стекали черные струйки. Шофер включал и выключал подфарники, заводил и глушил мотор, а Смолярчук и Алена все еще прощались.
Загремела калитка, и на ее пороге с фонарем в руках, в широченной плащ-палатке на плечах показался Волошенко:
— А, вы все еще никак не расстанетесь!
Алена засмеялась, уперлась руками в грудь мужа, пытаясь оторваться от него. Он не отпускал ее, шептал:
— Так смотри же!
Волошенко направил луч фонаря прямо на старшину:
— Товарищ муж, имейте великодушие, отпустите свою жинку на волю, а то, видите, даже неодушевленный грузовик рычит от нетерпения и ярости.
Алена, наконец, вырвалась из объятий Смолярчука, побежала к машине, размахивая дождевиком.
— До свидания, Андрей! — крикнула она, вскакивая на подножку грузовика.
Шофер отпустил педаль сцепления, дал газ, и машина резко, как застоявшийся конь, понеслась от заставы, распарывая темноту двумя длинными мечами лучей. Смолярчук, Волошенко и часовой молча смотрели вслед сигнальным огням уходящей машины, и каждый, наверно, думал о том, что нельзя пересказать словами.
— Эх!… — воскликнул Волошенко.
Он надвинул на глаза фуражку, поскреб затылок, вздохнул и направился на заставу. Ушел и Смолярчук.
А часовой, обойдя заставу, вернулся к воротам и здесь остановился. Он посмотрел на то место, где недавно стояли Смолярчук и Алена, улыбнулся и пошел дальше…
Семь дней и ночей боролись люди с Тиссой. Ливни на восьмой день внезапно прекратились. К этому времени в горах растаял весь снег. Карпаты уже чернели и зеленели под весенним солнцем, светившим и гревшим так, будто ничего не случилось. На ясном небе от зари до зари не показывалось ни одного облачка. Вошли в свои берега и посветлели бурые воды Тиссы. Иссякали с каждым часом горные потоки. На равнинных местах обнажались каменные глыбы, занесенные сюда из ущелий Верховины. Прибрежные поля, сады, дороги и деревенские улицы были густо, как градом, покрыты речной галькой. В стальных переплетах мостов, переброшенных через Тиссу, торчали застрявшие деревья с вымытыми до бела корнями: ивы, тополя, яблони, груши, орех.
Сколько бы еще натворила бед обезумевшая Тисса, если бы люди не преградили ей путь!
Как только спасательные работы были закончены, Алена откомандировала бригаду. Через день, отчитавшись перед главным штабом по борьбе с наводнением в проделанной работе, она и сама отправилась домой. Добиралась на попутной машине.
Незабываемы закарпатские дороги тех дней! Колонна — за колонной, как журавли по весне, тянулись домой, в соседние области, грузовые машины: на Львовщину и Тернопольщину, в Дрогобыч и Станислав, в Черновицы и Кишинев. Проползли, сверкая белыми гусеницами, задрав к небу свои стрелы с ковшами, отлично поработавшие экскаваторы. Если бы не они, не были бы воздвигнуты так быстро на пути Тиссы защитные дамбы. Мощные амфибии, управляемые солдатами, пронесли по закарпатским дорогам свои огромные, цвета хаки панцыри. Сколько людей они спасли! Проплыли друг за другом китообразные понтоны, погруженные на прицепы тягачей. Неисчислимые потоки людей, машин и скота перекатились по этим упругим понтонным телам. С песнями на устах, с лопатами на плечах покидали притисскую землю батальоны пехотинцев и саперов. Какие бои они выиграли!
Несчитанные полки добровольцев со всех городов Закарпатья, Прикарпатья, восточных и юго-западных областей Украины разъезжались по домам, увозя с собой выросшую веру в то, что люди-братья непобедимы, что они могут творить чудеса, недоступные разъединенным людям.
