Йоханнес Зиммель - Пятый угол
Нет, никаких особых трудностей не возникло. Контрразведке потребовалась всего неделя, чтобы установить: капитан Уоллес и штурмфюрер СА Эдер одно и то же лицо. После путча он и в самом деле сбежал в Штаты и переменил фамилию. Уоллес, он же Эдер, был арестован, то же самое произошло и с капитаном Хорнблю из Контрольного управления собственностью. Позднее обоих приговорили к большим срокам тюремного заключения.
Оставим на время нашего друга Ливена и в нескольких словах расскажем о конце крупнейшего черного рынка Центральной Европы. 20 мая 1947 года писатель Вальтер Липперт был выпущен из-под ареста. 29 мая по поручению военного статс-секретаря Кеннета Ройала для расследования крупномасштабных спекуляций из штата Северная Каролина в Германию прилетел судья Эрл Райвс. 5 июня были арестованы и допрошены четырнадцать американских солдат и двадцать пять немцев, среди них и Черная Люси. Черную Люси выпустили на свободу 2 июля под подписку о невыезде. Но она никуда и не собиралась выезжать, а продолжала заниматься коммерцией. Похоже, она несколько переусердствовала в этом, так как 23 декабря ее обнаружили в спальне с перерезанным горлом. Из вещей ничего не пропало. Убийцу так и не нашли.
12 января 1948 года американская солдатская газета «Старс энд Страйпс» писала:
«РАСКРЫТА ГИГАНТСКАЯ СЕТЬ НАРКОТОРГОВЛИ В БАВАРИИ
Франкфурт, 12 янв. — Крупнейший скандал, связанный с черным рынком в послевоенной Германии, в котором оказалась замешанной международная банда торговцев наркотиками… грозит сегодня разразиться непосредственно в лоне американской военной администрации. Дело получило огласку благодаря жестокому преступлению в отношении некой немки Люси В., убитой три недели назад. Как сообщается, тяжкие обвинения выдвинуты против двух офицеров американской военной администрации в Баварии. Скандал грозит испортить германо-американские отношения. Речь идет о сумме от 3 до 4 миллионов долларов…»
Ну, с этим все.
А теперь вернемся в год 1947. 9 мая Бастиан Фабр покинул своего друга Томаса и отправился в Чехословакию. Он собирался вернуться не позднее 15 мая. Однако не возвратился ни 15-го, ни в последующие дни. Господина Марека это обеспокоило еще больше, чем Томаса:
— Там что-то случилось… никогда такого не было… корректные люди, мои заказчики…
— Марек, если с моим другом что-нибудь случится, молитесь Богу…
22 мая к Мареку приехал соотечественник. Он передал ему письмо и спешно распрощался. При чтении письма Марек становился все бледнее и бледнее.
— Что случилось? — нетерпеливо спросил Томас, не сводивший с него глаз.
Господин Марек от волнения едва мог говорить: «О боже, о боже!»
— Что случилось? Говорите же, наконец!
— Вашего друга арестовали русские.
— Русские?
— Узнали, что чехи хотят купить прибор. Русские запрещают. Сажают вашего друга. Говорят, хотят иметь прибор сами. О боже, о боже.
— В какой тюрьме русские держат моего друга?
— В Цвикау. Ваш друг, наверное, ехал через советскую зону.
— Господин Марек, — сказал Томас. — Собирайтесь в дорогу.
— Вы хотите… Вы хотите в Цвикау?
— Ясное дело, — ответил Томас.
7Северо-западнее баварского города Хоф, непосредственно рядом с деревней Бланкенштайн, 27 мая 1947 года на лесной опушке лежал на животе некий симпатичный господин. Это был бывший банкир Томас Ливен. Из чувства самосохранения он называл себя теперь Петером Шойнером.
Перед ним на мху лежала карта местности. С ней Томас и сверялся в очередной раз. Там, где кончался лес, начинался цветущий луг. На лугу по самой его середине весело побулькивала небольшая речушка. Может, она и не показалась бы ему такой уж веселой, если бы он знал, что она отделяет американскую зону Германии от советской.
У этой речушки заканчивалась одна Германия и начиналась другая. Карта демонстрировала это с помощью штриховки коричневого цвета — будем надеяться, подумал Томас, для того чтобы напомнить, кто виновен в расколе Германии… Томасу было назначено время: 27 мая, 12 часов пополудни. И место: три дерева позади речушки. Там должен был находиться солдат Красной Армии[22], который и встретит Томаса. Однако его там не было…
«Ну и ну, — подумал Томас Ливен, — какое жуткое разгильдяйство! Я послал своего друга Бастиана в Цвикау для ведения переговоров с чехами о поддельных чертежах самонаводящегося чудо-прибора. Советы повязали Бастиана. Ясно, что мне нужно его вытащить! Ясно, что из-за этого я и лежу здесь в полдень упомянутого 27 мая в ожидании красноармейца, который проводит меня из одной Германии в другую. Я готов. С собой у меня папка с поддельными чертежами. Но парня все нет. Да, неужто в этой жизни ничто не может пройти гладко, без нервотрепки?»
Томас Ливен лежал на лесной опушке до 12.28. Когда его желудок первый раз заурчал, на другой стороне речушки появился советский солдат. На груди у него висел автомат. Оказавшись у трех деревьев, он остановился и стал озираться. Ну наконец-то, подумал Томас. Он поднялся и пошел через луг. Красноармеец, молодой парень, изумленно смотрел на него.
— Алло! — крикнул Томас, продолжая идти, и дружески помахал солдату. На берегу он остановился, снял обувь и носки. Затем высоко закатал штанины и зашагал по ледяной воде к другому берегу, высоко поднимая ноги. Оказавшись на середине речки, он услыхал хриплый крик и недоуменно взглянул наверх.
— Стой! — проорал молодой красноармеец, добавив что-то еще по-русски. Томас его не понял, дружелюбно кивнул, продолжая брести по воде и, наконец, добрался до другого берега. Юный красноармеец ринулся к Томасу. У того внезапно словно пелена спала с глаз: «Господи Иисусе, это же не тот красноармеец, который должен был прийти за мной! Это другой! Который понятия не имеет, что меня встречают!» Солдат что-то хрипло кричал.
— Мой дорогой юный друг, теперь послушайте-ка меня, — начал Томас. И тут почувствовал, что ствол автомата уткнулся ему в ребра. Он уронил обувь, носки и папку и поднял руки вверх. «Скверно, — думал он. — В моей яркой жизни только Красной Армии и не хватало…»
Вспомнив давние, но великолепные французские уроки джиу-джитсу, он тут же применил так называемый двойной захват бабочки. Спустя долю секунды красноармеец с криком взлетел в воздух и рухнул в речушку вместе со своим автоматом. Томас подобрал обувь, носки и папку, чтобы бежать — вглубь советской зоны.
И в этот момент Томас почувствовал, как задрожала и загудела земля. Он со страхом поднял голову. С лесной опушки с советской стороны луга ринулись не менее пятидесяти человек — мужчины, женщины, дети. Словно обезумев, они мчались к реке, преодолели ее и рванули дальше, вглубь американской зоны Германии.
Томас растерянно смотрел им вслед, догадываясь, что помог этим людям бежать на Запад. Все они здесь, на Востоке, находились в засаде, как и он, сидел в засаде на Западе. Томас дико рассмеялся. Затем, увидев, что русский поднимается из воды, пытаясь отдышаться, он рванул прочь. Позади себя он слышал рев юного красноармейца. Затем стрельбу и даже свист пуль. (Заметим: советские автоматы стреляют и после того, как попадают в воду!)
На дороге, ведущей вверх, показался русский джип. Какой-то капитан сидел рядом с водителем. Капитан вскочил, ухватился за лобовое стекло и стал выкрикивать русские проклятия красноармейцу, беспорядочно стрелявшему на вершине холма. Юный солдат моментально прекратил пальбу. Джип затормозил возле Томаса Ливена.
— Господин Шойнер? — на гортанном немецком обратился капитан. — Извините, опоздание. Скаты — дрянь, совсем капут! Но теперь — добро пожаловать, господин, сердечно добро пожаловать!
8«Паласт-кафе» в Цвикау было таким же унылым, как и все остальное в городе со 120-тысячным населением. Шесть часов спустя после споспешествования крупному коллективному бегству Томас сидел в уголке упомянутого заведения и пил лимонад, отдававший химией.
Больше заняться в этом день 27 мая ему было нечем. Капитан, встретивший его на границе, доехал с ним до комендатуры Цвикау. Советский комендант города, некий полковник Меланин, попросил через переводчика извинить его и пригласил Томаса прийти на другой день в девять часов.
Так Томас оказался сперва в унылом отеле, а потом забрел сюда. Он разглядывал грустных людей в допотопных двубортных костюмах и потрепанных рубашках, женщин без следов косметики в шерстяных чулках, старых туфлях на пробковой подошве и с обвисшими прядями волос и думал: «Боже, а там, откуда я приехал, жизнь снова бьет ключом. Спекулируют, мошенничают, обогащаются. А вы, бедняги, выглядите так, будто только вы одни и проиграли войну».
За столиком напротив сидела солидная пара: единственная, на которую Томас обратил внимание в Цвикау. Женщина — подтянутая красотка с пышными формами, великолепными волосами цвета спелой пшеницы, чувственным славянским лицом и сияющими голубыми глазами. На ней было зеленое летнее платье в обтяжку. Через стул переброшено леопардовое манто.
