Лев Самойлов - Таинственный пассажир
— Ну как, действительно знакомый?
— Нет... Я ошибся...
Хепвуд поглядел на второго соседа, в очках. Накрывшись газетой, тот безмятежно спал.
...Гостиница «Черноморская» заслуженно считалась гордостью городка. Это было здание отличной архитектуры. Пятиэтажное, белокаменное, с двумя боковыми пристройками, оно издали напоминало огромный белый корабль, который вот-вот поплывет по улице.
Напротив гостиницы был разбит небольшой сквер. На его широких голубых скамейках отдыхали прохожие и возвращавшиеся с берега моря курортники.
Джим Хепвуд тоже часто посещал этот сквер. Здоровье матроса постепенно улучшалось. Его перевели в отдельную комнату, специально освобожденную для него. Врачи разрешили ему небольшие прогулки. Утром и вечером он совершал здесь свой моцион. Сегодня, как вчера и позавчера, Джим опять пришел в сквер и на одной из дорожек столкнулся со своим старым знакомым мичманом Бадьиным.
Был предвечерний час, и мичман, закончив служебный день, торопился домой. Но, увидев матроса, которого он уже дважды навещал в больнице, Бадьин решил посидеть с ним несколько минут, раскурить папиросу, потолковать о житье-бытье.
Довольные встречей, они уселись на скамейке напротив гостиницы и закурили.
— Значит, плаваем? — дружелюбно спросил Бадьин, поглаживая усы. Его лицо светилось радушием.
— Плаваем?.. Ах, понимаю... Да, уже по земле понемногу плаваю. Ноги еще слабые, голова кружится.
— У нас есть такая поговорка: все пройдет, до свадьбы заживет.
— Я уже женат, — улыбнулся Хепвуд. — И мальчишка есть, как твой Андрейка. Ждет меня, соскучился... А жена, наверное, волнуется.
— Разве ты еще не написал домой? Ведь собирался.
— Написал, конечно... Все рассказал... И как на меня напали... И как меня спасли. А самое главное...
Хепвуд сделал паузу, и Бадьин переспросил:
— Что самое главное?
— Как ко мне отнеслись советские люди. Этого я никогда не забуду.
Хепвуд помолчал, отбросил попавший под ботинок камешек, затем добавил:
— Только не знаю, хватит ли у меня денег расплатиться с больницей — за лекарства, за питание... Ведь у матроса — какие сбережения!
Бадьин громко расхохотался.
— Чудак ты, Джим! Это тебе не будет стоить ни копейки. У нас лечат бесплатно.
Хепвуд был удивлен и обрадован.
— Неужели? Ты говоришь правду? Это очень хорошо... Это замечательно, черт возьми! Перфектли!..[5]
— А как же! — протянул Бадьин, хотя и не знал толком, что означает это английское слово.
Завязался степенный разговор о здоровье, о семьях, о море. Мичман очень интересовался, как поставлена морская служба за границей, и Джим охотно обо всем рассказывал, восполняя недостаток русских слов энергичной жестикуляцией. Однако разговор неожиданно оборвался. Хепвуд внезапно встал, взглянул на часы и заторопился.
— Гудбай!.. До скорой встречи, товарищ. Врач будет сердиться. Я опаздываю.
Крепко пожав руку мичману, Хепвуд зашагал из сквера.
Бадьин изумленно смотрел ему вслед: что случилось, что за спешка?! Странный парень этот Джим. Чудной! Видно, его действительно крепко стукнули.
Мичман Бадьин не знал, что ровно минуту назад из гостиницы «Черноморская» вышел журналист Гарольд Лидсней и, не торопясь, — ему некуда было торопиться, — пошел вниз по улице, к морю. Гарольд Лидсней только что поужинал и, очевидно, захотел немного поразмяться. Вечерние прогулки очень полезны и рекомендуются тучным и пожилым людям. После такой прогулки легче работается и лучше спится. Через полчаса можно будет уединиться в своем номере и приступить к писанию очередной статьи в газеты, которые ждут его, Лидснея, сообщений из СССР.
Джим Хепвуд пошел тем же путем, что и Лидсней. Матрос видел, когда тот вышел из «Черноморской», и поэтому поспешил распрощаться с мичманом Бадьиным.
Матрос следовал за журналистом, не упускал его из виду, однако догнать его не старался. Они миновали один квартал, второй...
Все ближе доносился шум моря, потянуло свежим ветром — спутником вечернего прибоя. Прохожих на улицах, которыми шли Лидсней и Хепвуд, становилось все меньше и меньше. Хепвуд ускорил шаги, будто решившись нагнать Лидснея. Одновременно, не останавливаясь, он сунул руку в карман, тут же вынул ее и поднес к лицу. На какую-то долю секунды в широкой ладони матроса мелькнуло овальное, слегка вогнутое зеркальце. Но только на одно мгновенье. Хепвуд сразу же сунул зеркальце обратно в карман брюк и снова замедлил шаги. Он дошел до первого переулка и свернул в него. А через одну-две секунды вслед за Лидснеем тем же путем прошел, видимо, тоже направляясь к морю, Владимир Петрович Сергиевский.
Владимир Петрович шел шаркающей старческой походкой. На нем была неизменная широкополая соломенная шляпа и большие темные очки.
Глава VII
ВТОРОЙ ВИЗИТ ХЕПВУДА
Подполковник Рославлев только что закончил телефонный разговор с Москвой и сейчас расхаживал по своему кабинету, обдумывая события последних дней. Снова многое ему казалось странным и неясным. Загадка с таинственным пассажиром «Виргинии» так и осталась до сих пор неразгаданной. Наблюдения и поиски ни к чему не привели. Несколько раз сотрудники докладывали Рославлеву о появлении каких-то подозрительных личностей. Однажды гражданин невысокого роста, круглолицый, в сером, заграничного покроя костюме, пришел на почту и спросил, нет ли писем до востребования на имя Аршинова. Получив письмо, он вышел, а через некоторое время опять вернулся и спросил, нет ли письма на имя Цурадзе. Сотрудники заинтересовались этим гражданином. Однако оказалось, что он — действительно Аршинов, служит в одном из министерств, приехал из Москвы поездом уже три недели назад. Вторично на почту он приходил по просьбе своего больного товарища, который живет с ним в одном санатории...
В другой раз за таинственного пассажира приняли какого-то старичка, который несколько раз увязывался за иностранными экскурсантами. А он оказался бухгалтером из далекого сибирского совхоза, в котором жил и работал уже много лет. Старику интересно было понаблюдать — нравятся ли иностранцам наши санатории и вся наша советская, жизнь...
В общем, успеха не было. Иногда Рославлеву начинало казаться, что Хепвуд что-то напутал, ошибся или преувеличил и вообще никакого пассажира, сошедшего с «Виргинии», в Черноморске не существует. Джим Хепвуд, конечно, хотел помочь... он честный пролетарий... Ну что ж, спасибо ему и на этом... А вот сегодня, сейчас, вся эта история опять представилась ему запутанной и сложной — после того как у него второй раз побывал Джим Хепвуд.
Матрос вошел в кабинет Рославлева, тяжело дыша. Вид у него был растерянный и взволнованный. Сейчас он был взволнован куда больше, чем тогда, когда «Виргиния» еще стояла в черноморском порту, а он пришел сюда чтобы сообщить о приезде таинственного пассажира.
Из сбивчивого рассказа матроса Рославлев понял главное. С группой иностранных туристов в Черноморск приехал Гарольд Лидсней. Это — фашиствующий литератор, корреспондент реакционных газет и журналов, сторонник сенатора Маккарти.
Хепвуд рассказал Рославлеву о том, что Лидсней выступал свидетелем обвинения против «нелойяльных» американцев в городе Сан-Франциско. Среди обвиняемых был Гарри, тоже матрос, старый приятель Джима — не коммунист, а просто честный парень. Джим и Гарри вместе посещали митинги, вместе изучали русский язык... Джим слышал этого продажного писаку Лидснея на суде, инспирированном ФБР. Лидсней — враг демократии, враг коммунистов. — Почему же он у вас? — недоуменно спрашивал Хепвуд подполковника Рославлева.
— Сегодня утром на пляже я впервые увидел здесь Лидснея, — взволнованно продолжал Хепвуд, не ожидая ответа Рославлева. — Но я не был уверен, что не обознался. Тогда я подошел ближе и убедился, что не ошибся. Это был он, Гарольд Лидсней... корреспондент... А вечером я снова увидел его. Лидсней вышел из гостиницы «Черноморская» и отправился в сторону моря. Он пошел не туда, куда ходят гулять все честные люди... где шумное веселье, где играет музыка. Он отправился в пустынные переулки, в почти безлюдные места...
Глаза Хепвуда потемнели от гнева.
— Я хорошо знаю повадки этих господ. Если они ищут одиночества, значит должны кого-то встретить. А если этот кто-то прячется, значит он куплен ими, значит он — наш общий враг. Поверьте мне, что все это неспроста.
Хепвуд с шумом вдохнул воздух, наклонился ближе к Рославлеву и заговорил почти шепотом:
— Мне кажется, я не ошибся. В отдалении за Лидснеем шел какой-то человек. Я его обнаружил не сразу, но все же узнал... Да, да... Этого человека я уже видел второй раз. Когда первый раз я встретил его, на пляже, он говорил со мной по-английски, а сейчас недалеко от гостиницы в пустынном переулке он шел за Лидснеем. Именно за ним, или будь я проклят! — не выдержал и выругался матрос.
