Чингиз Абдуллаев - На стороне бога
— Тогда это был убийца, который залез через окно, — решительно произнес Мамука.
Внезапно моргнул свет, словно ветер задел где-то провода, вызвав внезапное колебание.
— Только этого не хватало, — громко сказал Усманов. — Если останемся без света, вообще будет тяжело.
— Здесь должен быть движок, автономный свет. Нужно проверить, — предложил Алтынбай. — Иначе, если погаснет свет, мы ничего не сумеем сделать.
Вместо того чтобы ждать, лучше попытаться найти движок.
— Верно, — согласился Усманов. — Олег, помоги Алтынбаю. А мы поищем в доме свечи, вдруг действительно свет погаснет. И посмотрите наконец на кухне, готов ли чай. В такую погоду нельзя сидеть без чая.
— Может быть, что-нибудь более крепкое? — предложил Погорельский. — Чаем мы не согреемся.
Усманов удивленно взглянул на Погорельского и покачал головой.
— Я верующий человек, — мягко сказал он, — и поэтому спиртное не употребляю. Извините, но мне больше нравится чай.
— Каждому свое, — пожал плечами Погорельский, — а я пойду выпью. В такую ночь лучше напиться до чертиков. Иначе можно сойти с ума.
Нуралиев поднялся и вышел вместе с Олегом Шараем. Погорельский, напротив, остался сидеть в кресле, очевидно ожидая Усманова. Усманов прошел в бильярдную, куда отправился Мамука. В бильярдной горел камин и было достаточно тепло. Свет моргнул еще раз, на этот раз более ощутимо.
— Кажется, скоро мы останемся без электричества, — невесело заметил Отари. — Можно мне пойти наверх и забрать свою картину? — спросил он, обращаясь к Дронго.
— Почему вы спрашиваете меня? — ответил вопросом на вопрос Дронго. — Конечно, идите и соберите свои вещи. Боюсь, что мы действительно останемся без света при таком ветре.
Отари пошел наверх, когда Дронго встал и вместе с Вейдеманисом подошел к окну. Было уже совсем темно, но разгулявшаяся непогода, казалось, собиралась буйствовать всю ночь.
— Что ты думаешь делать? — спросил Вейдеманис.
— Не знаю, — признался Дронго. — Боюсь, что из-за дождя мы еще не скоро дождемся помощи.
— Ты веришь в неизвестного убийцу?
— А ты как думаешь? — спросил Дронго, не поворачивая головы.
— Зачем ты разыграл этот спектакль с режиссером? Ты ведь прекрасно понимаешь, что никто всерьез тебя не обвиняет.
— Мне важна была их реакция, — признался Дронго. — Очень важно, что именно они скажут или подумают. Впрочем, я почти убежден, что убийца один из них. Просто нужно немного времени, чтобы разобраться с этим. Мне необходимо поговорить с Буяновым. Ты постарайся отвлечь внимание Погорельского, а я поднимусь наверх.
— Он, по-моему, не прочь выпить, а мне после операции нельзя, — напомнил Вейдеманис.
— Пей минеральную воду, — пошутил Дронго, направляясь к лестнице.
Сверху спускались Людмила и Буянов, которые несли подносы со стаканами чая.
— Я не буду пить чай, — громко заявил Погорельский.
Отари, поднявшись с места, взял у жены поднос.
— Сергей, — позвал Дронго актера, — можно вас на минуту?
Буянов удивленно оглянулся, но поставил свой поднос на столик и подошел к Дронго.
— Я хочу с вами поговорить, — тихо заявил эксперт. — Давайте отойдем к окну. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Думаете, что я ее убил? — спросил Буянов.
— Нет, не думаю. Но у меня есть несколько вопросов. Вы можете со мной поговорить?
— Конечно, могу. — Буянов отошел к окну вместе с Дронго.
— Сегодня утром я случайно слышал ваш разговор, — сообщил Дронго. — Вы стояли над обрывом, где я сидел, и я услышал, как вы жаловались на своего режиссера.
— Подслушивать некрасиво, — чуть покраснел Буянов.
— Это получилось случайно, — пояснил Дронго. — Вы действительно не ладите со своим режиссером?
— С ним в последнее время трудно ладить, — ответил Буянов. — Он, кажется, сам не знает, чего хочет. И у него все чаще бывают «творческие простои».
— В смысле запои?
— Вот именно. Он раньше такого себе не позволял. Кажется, поэтому он и снимает гораздо хуже, чем прежде.
— Разговаривая со своими подругами, вы сказали, что он обязан помнить о том, что пережила Катя. Вы можете мне сказать, что она пережила? Почему вы так выразились?
— У нее были неприятности, — хмуро пояснил Буянов, — семь лет назад.
Она тогда жила в Ташкенте, и Погорельский впервые пригласил ее на съемки своего фильма. Вы его, наверное, видели. «Хищники» назывался. Очень известный был фильм.
— Может быть, — вежливо согласился Дронго. — Что там произошло?
— Не знаю. Они были на съемках в горах, и там случилась неприятная история. Двое сотрудников съемочной группы погибли на глазах у Кати. Кажется, их убили. У нее был нервный срыв, она попала в больницу, а через год переехала из Средней Азии в Москву.
— Так вот почему у нее миндалевидные глаза. Очевидно, мать у нее была узбечка? — Нет, — невесело улыбнулся Сергей. — Отец у нее был украинец, а мать — казашка. Они познакомились на целине, еще в начале шестидесятых. У Кати с братом восемь лет разницы.
— Вы ее любили? Извините, что я вас спрашиваю, но мне нужно это знать.
— Она мне нравилась, — дрогнувшим голосом ответил Буянов. — Очень нравилась, — добавил он мгновение спустя.
— Вы не знаете, что конкретно произошло на съемках? — уточнил Дронго.
— Я не расспрашивал. Ей было неприятно, и она никогда не говорила со мной на эту тему.
— Понятно. Последний вопрос. У нее действительно были сложные отношения с Погорельским? Или он иногда срывался?
— Какие отношения? — недовольным голосом переспросил Сергей. — У них не было вообще никаких отношений. Погорельскому нравится Толдина, которую он снимал уже в четырех фильмах. Все знают, что она его «прима». А Катя была не в его вкусе, но на этот фильм он почему-то согласился ее взять. Наверное, из-за Толдиной. Они вместе с Катей работают в одном театре.
— Понятно. Спасибо вам, Сергей. И примите мои соболезнования.
Буянов как-то неопределенно кивнул головой и вернулся к столику. Дронго прошел в бильярдную комнату. Усманов торжественно показал ему коробку свечей.
— Теперь мы не останемся без света, — сказал он.
— Надеюсь, что до этого не дойдет, — пробормотал Дронго. — Лучше бы ваши друзья сумели найти и запустить движок.
— Найдут, — убежденно заявил Усманов. — Вы недооцениваете Нуралиева. Он такой дотошный, найдет все, что угодно.
— Я пойду и посмотрю, как они там, — сказал Дронго, надевая куртку.
В этот момент свет моргнул в третий раз, и на целую секунду они остались во тьме. Секунда показалась долгой.
— Хорошо, что мы нашли свечи, — сказал Усманов. Дронго взял свою куртку и, надев ее, вышел из дома. Ветер несколько стих, но дождь только усилился и теперь лил сплошным потоком. Дронго обошел дом и поспешил в подвал, где, очевидно, должен был находиться движок, рассчитанный на автономное обеспечение светом. Внизу он обнаружил Нуралиева, сидевшего на стуле, и стоявшего рядом Олега Шарая. В подсобке было темно, лампочка едва освещала все пространство, и фигуры людей, казалось, расплывались в полумраке.
— Движок нашли, а бензина нет, — невесело объяснил Нуралиев. — Олег, иди в дом, может быть, на кухне есть бензин. Посмотри как следует.
— Откуда там бензин? — лениво спросил Шарай. — Может быть, спирт там и есть, но его лучше в себя заливать.
— Ступай и посмотри, — недовольно повторил Алтынбай, — давай быстрее.
Хочешь, чтобы мы без света сидели?
Когда Шарай вышел, Дронго сел рядом с Нуралиевым.
— Думаете, там будет столько бензина?
— Не знаю. Может, и не будет, — равнодушно ответил Алтынбай. — Все равно нужно посмотреть и успокоить людей немного, чтобы не так волновались.
Главное — чтобы не было паники. Это хуже всего.
— А вы опытный человек, — сказал Дронго.
— Конечно, — кивнул Алтынбай. — Мне тридцать четыре, из них половину жизни я воевал. Будешь тут опытным.
— Я думал, вам больше, — признался Дронго. — Вы кажетесь старше.
— Это из-за контузии. Я обрил череп после ранения и настолько привык ходить лысым, что теперь уже регулярно ношу эту прическу, если можно так выразиться.
— Где вы были ранены?
— У нас в Таджикистане во время гражданской войны. Прямо в Душанбе меня и ранило. Я потом несколько месяцев в госпиталях валялся. Странно даже: я две войны прошел, а так глупо подставился.
— Где вы воевали до этого?
— Сначала в Афганистане, — сообщил Алтынбай, — а потом у нас в Таджикистане. Будешь тут опытным человеком.
— Вы ведь говорили, что были борцом? — напомнил Дронго.
— Был, — невесело кивнул Алтынбай, — был и сплыл.
— Не понял.
— Не дали мне завершить мою борцовскую карьеру, — усмехнулся Алтынбай.
— Еще в восемьдесят шестом, когда я стал чемпионом Таджикистана по борьбе. Мне тогда двадцать один год был. Казалось, что впереди карьера, удача, награды. Мне говорили, что я легко стану чемпионом Европы. Я ведь не всегда был таким тяжелым. Тогда в моем весе конкурентов у меня не было. Но все получилось по-другому. Все рухнуло в один день…
