Лен Дейтон - Лошадь под водой (Кровавый круг)
Шарлотта сказала, что она пойдет в дом и приготовит чай. И тут я заметил, что по берегу к нам приближается мускулистый, пожалуй, немного полноватый человек, загорелый до цвета старинной деревянной мебели, как и местные рыбаки. Его черные волосы были коротко подстрижены, а на груди волос казалось определенно больше, чем на голове. Маленький крестик висел на тонкой цепочке на шее. Только желтые шорты и полотенце указывали на то, что он приезжий.
Гость прокричал:
– Не кусочек ли старой доброй Англии я вижу здесь?
– Кусочек? – сказала Шарлотта, сморщив свой носик и надув губы.
– Кондит, – представился он и протянул Джорджо большую волосатую руку.
Тот переспросил:
– Кондит?
– Да, Гэрри Кондит. – Он засмеялся. – Я из США. Услышал, что в Албуфейре объявилось несколько зимних отдыхающих. Смотрите, солнце на сегодня кончилось, почему бы вам, милые мои, не пойти со мной выпить? Я зайду домой, оденусь и заскочу за вами через полчаса. «Заскочу через полчаса» – в Англии, кажется, так говорят? Ха-ха-ха!
Шарлотта высказалась за это предложение, и Джорджо, казалось, тоже не возражал нарушить монотонность своих занятий.
– Он словно бульдозер, этот человек, – усмехнулся Джо. – Как я понял, Гэрри – американец.
– Он очень славный. Наведи о нем справки, – попросил я.
* * *«Джул-бар» – самый современный бар в Албуфейре. Он весь отделан хромированными деталями и украшен мозаикой, в нем есть холодильник, огромный, как телефонная будка, и машина «Эспрессо» для приготовления кофе. Бар находится на полпути по широкой лестнице, ведущей к так называемым «Садам», представляющим собой центральный рынок и главную площадь. По дороге Гэрри Кондит («зовите меня просто Гэрри») все нам объяснил.
На рынке стоял большой автобус, принадлежавший Транспортному коллективу, который привозил в город фермеров и их продукцию. Они сидели тут же около маленьких кучек розового сладкого картофеля, зеленых лимонов, коричневых в крапинку бобов и помидоров.
Сверху крестьяне выглядели как черная масса. Хотя в черное целиком одевался редко кто, но почти у всех на головах красовались черные фетровые шляпы. Пожилые женщины носили их поверх головных платков. Лошадь со сбруей, украшенной осколками зеркала и позванивающими колокольчиками, протопала мимо нас, как тамбурин Армии спасения. Под деревьями местные парни заводили свои «Перфекты» и «Дианы», и те, издав сердитый рев, проносились в злой браваде по ступеням булыжной мостовой. Один промчался мимо нас с таким шумом, будто участвовал в финале гонок на кубок, и Гэрри Кондит, который, казалось, знал всех в городе, крикнул ему:
– Джорджи-Порджи, как насчет выпивки, парень?
Маленький мотоцикл остановился. На нем сидел белолицый человек с большими усами и очень светлыми глазами, в непременной черной фетровой шляпе с загнутыми сзади полями и серой куртке испанского стиля с длинными рукавами и расшитой грудью.
Мотоцикл не успел еще остановиться, а он уже сорвал шляпу с головы и прижал ее к груди как щит.
– Позвольте мне представить вам, – произнес Гэрри Кондит, – сеньор Джорджо Фернандес Томас. Я могу так отрекомендовать тебя, Ферни?
– Конечно, – кивнул Ферни, худой, невротического типа человек лет сорока.
Хотя встретились мы в поздний послеобеденный час, Ферни выглядел свежепобритым, как это принято в Южной Европе. Его длинные волосы, зачесанные на сторону, закрывали маленький шрам около уха.
– Мы направляемся в «Джул-бар», Ферни. – И Гэрри Кондит двинулся дальше, уверенный, что тот последует за нами.
Ферни прислонил свой мотоцикл к стене пекарни. Через стекло я видел разгоряченных людей, нарезанные буханки хлеба и пылающую печь.
Мы поднялись по каменной ступенчатой дороге в маленькое сверкающее кафе. Ярко раскрашенные металлические стулья протестующе визжали, когда Гэрри Кондит выставлял их на тротуар. К этому времени Гэрри Кондит взял под свое крыло Шарлотту. Он быстро выяснил, что школьные друзья называют ее Чарли. И теперь уже никто больше не называл ее иначе.
Гэрри Кондит не страдал скромностью, рассказывая о себе:
– Я сказал себе: Гэрри тебе скоро стукнет пятьдесят, а что ты собой представляешь? Мелкий издательский работник, зарабатывающий двадцать пять тысяч в год, и у тебя очень мало шансов, что эта цифра перевалит за тридцать. Что ты имеешь за это? Три недели во Флориде в год и, если повезет, поездку на охоту в Канаду, повторяю, если повезет. Итак, что я сделал?
Я заметил, что Чарли старается пересчитать в уме двадцать пять тысяч долларов в год на фунты в неделю.
– Вы что, служили здесь в армии, мистер Кондит? – прервала она его рассказ с женским невниманием.
– Нет, не здесь. Вы помните, как генерал Макартур сказал жителям Филиппин: «Я вернусь!» Так я вернулся на восемь часов раньше, чем он. Они ждали на берегу с сухими штанами, пока я справлялся с прибоем. Ну что же, сэр, вы не пьете! Я закажу еще вина! Шеф!..
Я видел, как молодой официант удивленно взглянул на Ферни, который со странным произношением изрек помпезную книжную фразу по-португальски. Нам принесли вина.
Мы отправились к Гэрри Кондиту, чтобы выпить еще перед обедом. Он жил довольно далеко на Прака-Мигель-Бомбарда в простом доме с холлом, выложенным красной и белой плиткой. Темная мебель плясала, когда мы проходили по неровному дощатому полу. От входа прямо насквозь через дом виднелось светло-серое море, темные облака и выбеленный балкон, который висел как национальный флаг над задней дверью. Из кухни доносился аромат оливкового масла, лука, красного перца и сепии. Там хлопотала высохшая женщина лет шестидесяти, по-видимому служившая у Гэрри Кондита. Женская рука чувствовалась в том, что вокруг в терракотовых горшках стояли гортензии.
– Привет, Мария! Проходите сюда, – обращаясь к нам, пригласил Гэрри. – Я единственный американец в мире, у которого нет холодильника.
Патио в его доме украшали зеленые растения, и на нем стоял зонт. С балкона открывался вид на строившийся отель. Гэрри Кондит с грустью покрутил свой стакан с напитком и заметил:
– Боюсь, что, когда эту крошку достроят, она будет мне не по карману.
Ферни, молчавший до сих пор, попросил у Джорджо сигарету, и тот протянул ему черную сигару. Те несколько слов, которые мы услышали от Ферни, были произнесены на четком беглом итальянском, и Гэрри Кондит заметил, что я прислушиваюсь.
– Этот парень говорит по-немецки и по-испански так же, как ты и я говорим на своем родном языке, правда, Ферни? – Гэрри любовно похлопал его по плечу. – Он имел три собственные лодки, но власти отобрали их у него. Однажды утром отправляется на причал и видит на дверях своего офиса замок, и два человека в сером стоят у его лодок. Никакого решения суда, ничего – просто взяли и отобрали.
– А как они это объяснили? – спросил Синглтон.
– Никак, – усмехнулся Гэрри.
– Но они должны были что-то сказать!
Гэрри Кондит рассмеялся.
– Ты, сынок, не жил долго в Португалии. Здесь правительство будет давать объяснения, лишь когда мужья начнут рассказывать своим женам, где они провели ночь. Нет, сэр, в этой стране ничего подобного не бывает.
– Но какая-то причина все же существовала, как ты думаешь? – спросил Синглтон.
– Я? Ну, это совсем другое дело. Я уверен, что все произошло потому, что Ферни воевал в Испании против сукиного сына Франко. Он участвовал в осаде Малаги.
– Да? – вклинился я в разговор. – В Испании воевало очень немного португальцев.
– Они воевали везде, эти португальцы, – уточнил Гэрри Кондит. – Знаешь, что мне кто-то сказал? Бог дал португальцам маленькую страну в качестве колыбели и весь мир в качестве могилы.
Ферни Томас не подал виду, что понимает, о чем идет речь.
– Если он воевал в Испании, это, пожалуй, может послужить объяснением, – согласился Синглтон, заинтересованный беседой.
– Объяснением? – воскликнул Гэрри. – Ты хочешь сказать, что тогда это понятно?
– В какой-то мере понятно, – уточнил Синглтон.
– Позволь мне возразить тебе, мальчик, – начал мягко Гэрри Кондит. – Очень много моих друзей сражалось в бригаде Авраама Линкольна но они не были коммунистами. Эти простые парни шли на смерть, чтобы ты не носил черную рубашку и не бил стекол в еврейской кондитерской по пути в школу. «Наша война» – так говорят в Испании, но это не только их война. Это была его война, моя война и, знаешь ли ты или нет, твоя война, война тех, кто стоял на стороне государства и вдруг обнаружил, что есть люди, которые хотят поступить с ними так, как соотечественники Ферни поступили со своим народом или еще хуже. Но им это не удалось, к счастью для всех, потому что те, кто в 1942 году готовил гробы для фашистов, снова вышли на арену. Поэтому нельзя быть таким терпимым и понимающим; кто знает, когда придется сойти со сцены.
Гэрри Кондит продолжал говорить тихо и спокойно, но все прочие разговоры прекратились. Вечерний северный ветер начал шевелить листья маленького пальмового дерева. Гэрри покровительственно дотронулся до плеча Синглтона и произнес уже шутливым тоном:
