Дональд Гамильтон - Усмирители
Пролетело целое мгновение, прежде нежели Гейл осознала, что же именно творится. Затем она вцепилась в сдергиваемое платье. Воспоследовала безмолвная и малопочтенная борьба между мужчиной и женщиной. Под конец, я исхитрился ухватить оба запястья Гейл в левую руку, а правой сызнова принялся разрушать произведение безвестного швеца. Платье соскользнуло до талии. Покорный слуга резко дернул обойный штоф, стараясь повредить наиболее уязвимые части; на деле проверяя справедливость пословицы "где тонко - там и рвется".
Тонко было сбоку. Я рванул в последний раз - и платье лопнуло до нижней кромки подола. С подрубленной кромкой поделать я не сумел ничего, но и надобности в этом не замечалось. Платье обрушилось на пол.
Я отступил и обозрел плоды трудов своих. Непроизвольно рванувшись вперед, Гейл осеклась, уразумела, что ногти в ход пускать и бесполезно, и небезопасно.
Мы созерцали друг друга. Женщина выглядела почти забавно - в длинных белых перчатках, синих туфлях с каблуками-шпильками, лифчике, пояске, уснащенном подвязками, и чулках. Точь-в-точь одна из идиотских псевдопорнографических открыток, приклеиваемых на стенках дешевых кабачков.
Только модели на упомянутых фото чуток соблазнительнее. Не подумайте, пожалуйста, будто Гейл не блистала красотой и свежестью - напротив! Я вновь неверно выразился: модели на упомянутых фото улыбчивы, задорны и юны. А передо мною стояла женщина взрослая" прелестная и разъяренная донельзя. Я осклабился:
- Будьте добры, донага!
Онемевшая от унижения и злости, Гейл попала в положение, обычно определяемое: куда ни кинь - везде клин. Будучи одета на вышеописанный лад, она и предпринять-то ничего не могла, ибо всякая попытка ругаться или драться оказалась бы одновременно смехотворной и возбуждающей для стоящего напротив негодяя... Повторяю: Гейл была женщиной разумной.
А потому вздохнула - глубоко и прерывисто; заставила себя рассмеяться. Правда, искреннего веселья гораздо больше сыскалось бы даже в хохоте проголодавшейся гиены.
- Ну и ну! - сказала Гейл, утихомирившись. - Да вы и впрямь человек действия!
- Вам честно предоставили все мыслимые шансы. Вам доказывали. Вас умасливали. Перед вами клялись на Библии. Мало, мало, мало!.. В последний раз: отдадите нужную мне вещь по-хорошему, или раздеть силой и обыскать с полной дотошностью?
Гейл скривилась.
- Будьте вы неладны! Платье стоило сто семьдесят пять долларов, а куплено было в Далласе неделю назад. Впервые надела!
Она помолчала и прибавила:
- Не думайте, что я стану вести заведомо проигрышную баталию из-за трусиков и бюстгальтера. Берите.
Гейл сунула два пальца в самое банальное место - под лифчик. Извлекла маленький предмет. Протянула мне.
Предмет оказался крошечным стальным цилиндром, с липкой лентой, позволявшей приклеить вещицу на затылке. И надежно, между прочим, приклеить. И не только на затылке, а где заблагорассудится.
Внутри цилиндра обретался ролик микропленки. Уж и не знаю, как умудрялись орудовать шпионы былых времен, понятия не имевшие о фотоаппаратах "Минске"...
Я поднял взгляд.
Гейл неторопливо стягивала длинные, достигавшие локтей перчатки.
Светская дама, внезапно вылетевшая вон из платья, может служить уморительным зрелищем, однако просто прелестная женщина, которая стоит перед вами в ослепительном нижнем белье - совсем иное дело. Она бывает неотразима. Или поразительна. И никогда не бывает смехотворна.
Отнюдь не смущенная своей полунаготой, Гейл приблизилась - вполне спокойно, - встала рядом, извлекла из белой сумочки сигареты и зажигалку. Я не препятствовал.
- Что здесь? - осведомилась Гейл.
На пленке, столь крошечной, что и развернуть ее было затруднительно, виднелось только пять отснятых кадров. Я лишь угадал, что на первом обретается некая надпись. Прочесть ее невооруженным глазом и мечтать не приходилось. Я скатал пленку, вернул в цилиндр, завинтил крышечку. Спрятал цилиндр во внутреннем кармане.
- Тебя это не касается, да и меня, пожалуй, тоже. В любом случае, без особого проектора не разглядеть. А проектор, сама понимаешь, недоступен.
Последнее утверждение уже отдавало преднамеренной ложью. Бывший профессиональный фотограф, я при всякой возможности беру в путь уйму полезных принадлежностей. В их числе - и ахроматический увеличитель, способный сослужить вполне удовлетворительную службу. Но сейчас надлежало заниматься вещами поважнее.
- Выкладывай остальное, - потребовал я. Неторопливо ухмыльнувшись, Гейл затянулась, выдохнула дым. Прямо в лицо вашему покорному слуге. Она была красивой, при данных обстоятельствах чересчур тепло одетой женщиной... И сознавала это.
- Попробуй, заставь, - молвила Гейл. Я обреченно махнул рукой:
- Жизнь тебя хоть чему-нибудь учит? Глаза женщины сузилась:
- Поясни!
- Неужто не понимаешь? Ведь не мытьем, так катаньем я из тебя вытрясу все до последнего словечка.
- Похоже...
Новая струя пущенного мне в физиономию табачного дыма.
- Похоже, кто-то кого-то намеревается истязать? Как лю-бо-пытно! Любо-пытки... Любовные пытки...
- Слушай, дура, - назидательно изрек я, - давай не будем ерничать по этому поводу. Сперва узнай, что значит "пытки", а потом шути. Ежели не передумаешь...
Гейл широко улыбнулась:
- Покажи... Может, и не передумаю! Я, разумеется, временно ошарашил ее, встряхнув и вышвырнув из платья вон. Однако милая особа восстановила душевное равновесие с поразительной быстротой. Лишиться дорогой одежды - невелика трагедия. Вне сомнения, Гейл уже не раз и не два изорвала, измарала, повредила чудесное, с иголочки, платьице... Образ жизни должен был сказываться... И всякий раз она заставляла мужчину горько пожалеть о причиненном ущербе. Заплатить. И от меня попытается требовать платы - сейчас или попозже. А пока что разгуливает перед провинившимся полуголая, игриво болтает к нагло дымит сигаретой.
Дразнит, стало быть...
- Ну, расскажи хотя бы! - промурлыкала Гейл. - Расскажи о пытках?
- Отлично. Имеются две главные разновидности. Первая - безотказна. Правда, требует, определенных условий и времени. Заключается она в том, что допрашиваемого сламывают постепенно, причиняя невыносимую боль и страшные, однако не смертельные увечья. Долгие, нескончаемые часы, день за днем... Истязания сопровождаются преднамеренными унижениями и лишениями. Это значительно усиливает воздействие, оказываемое на психику. Выстоять не способен никто. Россказни о несгибаемых героях - лживая пропаганда, процветающая, как правило, во время войны, дабы солдаты, угодившие в плен, равнялись на вымышленных сверхлюдей и молчали подольше...
Гейл слушала с неподдельным любопытством.
- Я упомянул войну. Отважные, стойкие подпольщики выдавали всех товарищей поголовно, сведя достаточно продолжительное знакомство с гестапо. Это, разумеется, учитывалось, и задания поручали маленьким отрядам или группам, члены которых рассыпались кто куда и ускользали, едва лишь немцы захватывали хоть одного из диверсантов.
Гейл поднесла сигарету к губам:
- Продолжайте, профессор.
- Продолжаю. Никто не вправе порицать, а тем паче - судить человека, заговорившего под жестокими и продолжительными пытками. Упрекнуть его можно лишь в одном: угораздило же попасться противнику живым! В нашем деле агент, располагающий секретной либо просто важной информацией, обязан при неминуемой угрозе пленения покончить с собой. Для каковой цели снабжается всеми нужными средствами. Единственный надежный способ не выдать государственной либо военной тайны.
- Получается, - осведомилась Гейл, - ты намерен пытать меня сутки напролет?
Голос женщины прозвучал немного натянуто. Самую малость.
Я покачал головой.
- Невнимательная вы студентка... Получай за "профессора"...
- Ибо, повторяю: для этого нужны определенные условия и время. Ни тем, ни другим, увы, не располагаю. Но я ведь упомянул две главные разновидности.
- Что это значит?!
- Можно обойтись безо всяких ужасов. Да ты бы и не выдержала продолжительного допроса. Красивые женщины хрупки, легко уязвимы... В этом, кстати, заключается разновидность вторая.
- ?!
- Пытка сводится к обоюдному соглашению.
- Не понимаю.
- Допрашиваемому - или допрашиваемой, - поясняют во всех подробностях, что именно с ним либо с нею, сотворят, если упрется и возьмет рот на замок. Доказывают: мы готовы, способны и жаждем это проделать. А потом ставят перед выбором: выкладывай немного сведений - возможно, совсем пустячных - или сноси адскую боль и получай непоправимые телесные повреждения. Уразумела?
- Ты, видимо, не считаешь мои сведения пустячными, - резко возразила Гейл.
Она дышала прерывисто, но старалась говорить с уверенностью:
- Ты не посмеешь! Особенно, если ты и впрямь правительственный агент!
