Чингиз Абдуллаев - Камни последней стены
— Что думаете делать?
— Ничего, — зло ответил Дамме, — будем сидеть и ждать, пока сюда придут и повесят нас на деревьях рядом с нашим зданием. Ты знаешь, как это было в Будапеште, в пятьдесят шестом. Сначала сотрудников госбезопасности избивали, а затем живыми вешали на деревьях, чтобы все видели. Вот так будет и с нами. Будем качаться на уровне второго этажа.
— А у меня страх высоты, — горько пошутил Хеелих. — Хватит, Дамме. Тебе вредно столько сидеть в кабинете. Выйди и погуляй. Может, начнешь смотреть на жизнь по-другому. Не нужно быть таким мрачным. Если люди не хотят оставаться в нашей стране, значит, что-то мы делали неправильно. Тебе так не кажется?
— Иди ты… — посоветовал Дамме. — Я останусь на своем посту до конца. Ты меня знаешь, я отсюда не уйду.
— У меня есть приказ руководства о ревизии нашего архива, — сообщил Хеелих.
— Понятно, — усмехнулся Дамме. — Я все время думал, кто будет нашим могильщиком. Значит, ты. Приедешь и заберешь самые важные документы, а остальные уничтожишь. Так?
— Мне нужен доступ. Сегодня вечером моя группа будет работать в вашем архиве.
— Делай, что хочешь. У тебя есть приказ, ты его должен выполнять. Я предупрежу охрану, чтобы вас пропустили. Ты всегда нравился начальству. Наверно, поэтому тебе больше доверяют, чем мне.
— С тобой тяжело говорить, — признался Хеелих. — Возьми отпуск и уезжай в горы.
— Нет, — ответил Дамме, — я приеду ночью. Хочу посмотреть, как вы будете разорять наш архив.
— Мы попытаемся спасти самые важные документы, — сказал Хеелих.
— У нас все самое важное, — ответил Дамме. — Я бы никому не позволил вывезти отсюда документы. Они должны исчезнуть вместе с нами.
— Может, люди и правы, — вдруг сказал Хеелих. — Если мы все такие упертые, как ты, Эрих, может, они правильно делают, что бегут от нас?
Он оставил своего собеседника в коридоре и пошел к выходу. Дамме молча смотрел ему вслед. Через полтора часа группа "Р" была в сборе. Полковник Хеелих оглядел сотрудников. Все были на месте. И все понимали сложность момента. Они были вместе в стольких ситуациях. Они так доверяли друг другу. Шилковский, Нигбур, Менарт, Вайс, Гайслер, Бутцман. Шестеро мужчин, не считая его самого, и единственная женщина — Габриэлла Вайсфлог. Они все смотрели на него. Они так привыкли ему доверять.
— У нас важное задание, — строго сказал Хеелих. — Ничего не буду объяснять, думаю, что вы сами все понимаете. Сегодня ночью нужно подготовить часть документации к вывозу из здания «Штази». Работать будем ночью, чтобы нам никто не помешал. Если сегодня начнем, к завтрашнему дню закончим. Перевезем документы завтра ночью. Вопросы есть?
— Вы получили официальный приказ? — Кажется, это спросил осторожный Бутцман.
— Да, — кивнул Хеелих, — у меня есть распоряжение министра национальной безопасности. Мы должны вывезти самые ценные документы из нашего архива.
— Кто еще знает о нашей операции? — уточнил Нигбур.
— Никто, — ответил Хеелих. — У нас есть приказ министра о проверке архива. Нам придется действовать самостоятельно. Я уже предупредил Дамме, что мы собираемся сегодня работать в архиве. Но в план операции он не посвящен. Нам предстоит сложная работа.
— Когда? — Последний вопрос задала Габриэлла. Может, сегодня вечером она должна была встретиться с кем-нибудь из своих многочисленных друзей?
— Прямо сейчас, — ответил Хеелих. — Мы начинаем работать.
Москва.
31 октября 1999 года
— Что у вас за манеры, — рассерженно говорил Осипов, обращаясь к Дронго. — Зачем нужно было говорить Шилковскому, что вы нештатный сотрудник разведки. У вас какая-то болезненная неприязнь к государственным организациям. И ваши расспросы о его возвращении в Германию. Он только начинает приходить в себя. Врачи буквально вытащили его с того света. А вы мучили его своими бестактными вопросами.
— Во-первых, подслушивать всегда плохо, — пошутил Дронго, понимавший, что их разговор не только прослушивался, но и был записан дежурным офицером. — Во-вторых, он не такой слабохарактерный, как вы его представляете. Все-таки он бывший сотрудник внешней разведки и офицер, а не барышня. И наконец, в-третьих, я действительно не люблю государственные организации. Но я их не люблю только после августа девяносто первого года. И еще больше — после декабря, когда именно с них началось разрушение моего государства. Вам легко говорить, Георгий Самойлович. Вы остались работать в своей стране, в своем городе, в своей организации. Вам не пришлось отказываться от своих взглядов, приносить присягу новым господам и новым режимам. А для меня такой выбор был невозможен. Некоторые из моих знакомых очень неплохо устроились. Они продают себя любому режиму, готовы приносить присягу кому угодно. Лишь бы за это им хорошо платили. А я всегда помню Конфуция, который сказал: «Благородный муж служит государству до тех пор, пока это не входит в противоречие с его принципами чести». Хотя Конфуций, кажется, сказал вместо слова «государство» — «государь», а для меня это еще более неприемлемо. Вот поэтому я с тех пор и не люблю государственные организации. Имея такой аппарат, располагая разветвленной агентурной сетью во всем мире, вы не смогли и не захотели предотвратить распад своего государства. Как я после этого должен к вам относиться?
— У меня такое ощущение, что нам пора прекращать операцию, — зло сказал Осипов. — Ваши патетические речи больше подходят для митингов коммунистов, а не для нашего ведомства.
— Думаете, поможет? — пожал плечами Дронго. — Давайте лучше договоримся, что вы не будете меня дергать. Я работаю своими методами. Если вы мне поручили работу, я ее постараюсь сделать. А каким образом я ее выполню, это мое дело.
— Как угодно, — сухо сказал Георгий Самойлович. — Между прочим, гонорар мы уже перевели на ваш банковский счет.
— Напрасно. Если я потерплю неудачу, мне придется возвращать деньги.
— А вы можете потерпеть неудачу?
— Странный вопрос. Вы считаете, что у меня могут быть гарантии? Вы ведь профессионал.
— Именно поэтому я вас и предложил. Дело обстоит не совсем так, как вы полагаете. Вам нужно не просто вычислить предполагаемого информатора. Боюсь, что нам будут мешать. И мешать с определенной целью. Американцы готовы выложить любые, абсолютно фантастические, суммы, чтобы получить информацию об агентуре, «законсервированной в Германии». Мы предприняли очень большие усилия десять лет назад, чтобы сохранить наиболее ценных агентов. Очень большие усилия, — повторил Осипов. — И вы даже не можете себе представить, какой будет нанесен ущерб, если все еще существуют копии документов, которые должны были быть уничтожены.
— Неужели ваши аналитики не имеют никаких версий?
— Мы вычислили Нигбура, — объяснил Осипов. — Они полагали, что это Нигбур. Но мы ошиблись.
— Я знаю, чем кончилась ваша ошибка.
— Хватит. Вы себе много позволяете, Дронго. Вы ведь прекрасно понимаете, что не можете выйти из игры. В течение ближайших дней все будет решено. И пока мы не найдем информатора, вы будете под самым пристальным вниманием наших сотрудников. Если мы его найдем, то прекрасно, все будет закончено. А если не найдем… тогда меня отсюда выгонят и вы вернетесь домой.
— Я подозревал, что вам нельзя доверять, — усмехнулся Дронго. — Только не нужно меня пугать. Чтобы вытряхнуть из меня все секреты, которые мне известны, понадобится работа целого отдела вашего управления в течение нескольких лет. Я уже давно привык ничего не бояться.
— Я вас не пугаю. Я лишь реально смотрю на вещи. Вы согласны продолжить расследование или будете отдыхать у нас до десятого ноября? Вы слишком ценный эксперт, чтобы от вас так просто избавиться.
— Как высоко вы меня оценили. Не нужно меня пугать. Конечно, я полечу в Израиль. И вы прекрасно знаете, что я никогда не останавливаюсь на полпути.
— В таком случае завтра утром вы вылетаете в Тель-Авив. Компания «Трансаэро», вам заказан билет бизнес-класса. Сопровождать вас будут два наших сотрудника. Они будут вас охранять. Мужчина и женщина. Они полетят как семейная пара.
— Неужели они могут ввезти оружие в Израиль?
— Зачем? — удивился Осипов. — Профессионалы умеют действовать и без оружия. Они настоящие специалисты. Вы немного отстали от жизни, Дронго. Сейчас можно обеспечить настоящую охрану и без револьверов. Это уже вчерашний день.
— И наблюдение за мной?
— И наблюдение за вами, — кивнул Осипов. — Завтра утром вы вылетаете в Израиль. Кстати, вы еще не сказали, как вам понравился Шилковский.
— Он действительно был так плох?
— Очень плох. Пуля попала в позвоночник. Мы нашли его в таком тяжелом состоянии, что даже не хотели вывозить из Берлина. Думали, не выживет. Парень оказался живучим. Но обратно в Берлин мы его, конечно, не отпустили. Ведь прошло столько лет.
