Андрей Добрынин - Кольцевой разлом
- Послушай, как это тебя все время охрана пропускает?- с удивлением взглянув на нее, поинтересовался Корсаков.
- А может быть, охрана понимает кое-что такое, чего ты никак не поймешь?- вопросом на вопрос ответила Альбина.
- Понимает твою огромную ценность?- усмехнулся Корсаков. - Альбина, поверь, я и сам ее прекрасно понимаю. Если бы не понимал, то давно уже спал бы с тобой, чтобы в нужный момент без всяких переживаний сплавить тебя подальше. Вся беда в том, что сплавить тебя мне в любом случае придется, но пока мы с тобой просто приятели, сделать это, сама понимаешь, гораздо легче.
- Какой ты благородный,- вздохнула Альбина. - Такое благородство, как правило, возникает на почве импотенции, но к тебе это вроде не относится. Ну скажи, почему тебе обязательно надо меня сплавить?
- Потому что здесь, именно здесь, вокруг этого дома, очень скоро начнется серьезная заваруха,- объяснил Корсаков. - Ты не боец, не медсестра, тебе совершенно ни к чему здесь рисковать жизнью. Поскольку я могу предотвратить этот бессмысленный риск, я обязательно это сделаю.
- Я могу быть медсестрой,- возразила Альбина. - Мне приходилось и перевязывать раны, и лечить ожоги...
Корсаков невольно усмехнулся.
- Альбина, ты понятия не имеешь о том, какие раны и ожоги получают порой на войне,- мягко сказал он. - И не дай тебе Бог это узнать. Так что собирайся, дружок, и переезжай в безопасное место, а лучше вообще за пределы Кольца - я тебе это легко устрою.
Альбина, которая во время разговора потихоньку приближалась к Корсакову, вдруг зашипела, как разъяренная кошка:
- А что я тебе сейчас устрою!
С этими словами она ловко вскочила к Корсакову на колени, мгновенно расстегнула его сорочку и мягко запустила ногти ему в грудь.
- Тело у тебя - как дерево, плюс сплошные шрамы,- ворчливо заметила она. - Ты должен спасибо сказать, что кому-то такое добро нравится.
- Ну, знаешь, ты не первая, кому оно нравится,- обиделся Корсаков. Альбина засмеялась:
- Фанфарон! Все вы, мужики, одинаковы. В общем, ты меня не убедил насчет работы медсестрой. Первое время будет, конечно, страшно, а потом привыкну. Все ведь привыкают, а я чем хуже? И не всем ведь обрабатывать раны - кто-то должен и горшки выносить, и подавать инструменты.
- А если тебя убьют?- брякнул Корсаков.
- Ну я же и буду виновата,- ответила Альбина, потом подумала и заявила: - Вот, теперь я тебя понимаю, понимаю твой гнусный эгоизм. Ты боишься угрызений совести. То есть ты боишься не за меня, а за себя...
- Да брось ты, пожалуйста, этот психоанализ!- разозлился Корсаков. - Кого надо я пошлю под пули и глазом не моргну, но это не значит, что я должен посылать туда тех, кто к войне не имеет никакого отношения.
- Особенно свою любимую Альбиночку...- неожиданно проворковала Альбина прямо ему в ухо. В течение всего разговора мягкие губы Альбины касались то мочки его уха, то щеки, то уголка рта, то пробегали по шее, а ладонь легчайшими прикосновениями поглаживала открытую грудь. В конце концов Корсаков сбился с мысли, тем более что прямо перед его глазами находилось красивое упругое бедро, над которым небрежно задралась легкая юбка. Плоть его неукротимо восстала, и Альбина, ощутив это, не замедлила перевести разговор в другую тональность, когда не действуют наскучившие аргументы логики и здравого смысла.
- Альбина, прекрати,- прохрипел Корсаков, одновременно непроизвольно привлекая ее к себе. Альбина покорно прильнула к нему, обхватив руками его шею. При этом сводящие с ума легкие прикосновения губ не прекращались. Круглая упругая грудь, не стесненная бюстгальтером, неведомо как наполнила правую ладонь Корсакова, в то время как его левая ладонь крепко сжимала гибкую талию. Раздался стон, в котором слышались одновременно и недовольство, и нежная уступчивость, и готовая прорваться страсть. Корсаков почувствовал, что штаны у него вот-вот лопнут, и тут Альбина прильнула к его губам уже настоящим долгим поцелуем. В голове у Корсакова пронеслась предательская мысль:"Ну что я ломаюсь, как Иосиф Прекрасный? Хочет она этого - на здоровье,по крайней мере ей хоть будет что вспомнить. Но потом я все равно ее вытурю".
"Потом" наступило только на следующее утро. Корсаков с Альбиной оказались, разумеется, в примыкавшей к кабинету маленькой комнатке, служившей хозяину кабинета спальней. Помимо довольно широкого дивана (ширина его в эту ночь оказалась весьма кстати), в комнатке размещалась еще скрытая камера, коробки с пленкой и прочие съемочные принадлежности. Корсаков готов был разделить со своими солдатами любые тяготы, но он знал, что для поддержания настоящей дисциплины между начальником и подчиненным всегда должна сохраняться дистанция. Командир должен жить отдельно от солдат,- если они живут в тепле, то он должен расположиться на морозе, объясняя это, разумеется, не соображениями дисциплины, а особенностями своего личного выбора. "С ней весело, жаль будет с ней расставаться",- сонно подумал Корсаков и погладил налитое, упругое плечо Альбины, смутно белевшее в непроглядном мраке подвальной комнатки без окон. Девушка что-то промурлыкала сквозь сон, прижалась к нему еще теснее и снова ровно задышала. Корсаков вновь отметил про себя странную способность женщин мгновенно просыпаться, произносить какие-то слова, из которых явствует, что они прекрасно понимают, где они и с кем, и сейчас же снова засыпать. "Чисто кошачье свойство,- тянулись мысли в голове у Корсакова. - Интересно, почему они не падают на все четыре конечности, если их откуда-нибудь сбросить?.." Корсакову и в голову не приходило и впрямь оставить Альбину при себе в качестве боевой подруги. Дело было даже не в том, что ее могли убить - в конце концов, каждый сам выбирает, подвергаться ему опасности или нет. Но что скажут его бойцы, оставившие где-то своих подруг? Ведь если они захотят доставить их сюда, то будут только правы, и в результате маленькая, но грозная армия превратится в совершенно небоеспособную орду, поскольку законы армии и семьи несовместимы. Корсаков знал, что на самом-то деле ничего такого его бойцы не потребуют и даже не выскажут ему упрека вслух. Однако горечь в их душах останется, и именно эта горечь, это сознание совершенной по отношению к ним несправедливости и помешают им в один прекрасный день выстоять до конца и умереть, если понадобится. Корсакова никто не назначал командиром - он стал им благодаря собственному авторитету, а значит, именно нерушимость его личного авторитета и цементировала армию. О каких боевых подругах, о каких любовных шашнях могла в таком случае идти речь? И разве смогут что-нибудь изменить жалкие увертки вроде работы медсестрой? "Да и какая из нее медсестра,- подумал Корсаков,- курам на смех..." Он вновь ласково погладил шелковистое плечо Альбины и вновь был вознагражден очередной порцией мурлыканья. Вспомнив звучавшие недавно в этой комнатке страстные, почти болезненные стоны, вспомнив яростные сплетения тел среди отброшенных простынь, он вновь ощутил прилив желания. Тихо, чуть касаясь прохладной кожи, он начал ласкать Альбину и вдруг по притихшему дыханию понял, что она уже не спит. Его ласки сделались смелее, рука дерзко проникала в самые заповедные уголки, и вот наконец Альбина перевернулась на спину и застонала - как бы недовольно, а на самом деле беспредельно зовуще. Она улыбалась - во мраке влажно блеснули ее зубы.
- Боже, а как он отбивался,- хриплым спросонья голосом произнесла она и тихонько засмеялась. Корсаков фыркнул, закрыл поцелуем ее рот, и они снова занялись любовью.
Корсаков проснулся по-военному - в тот час,который сам себе назначил.
Ощупью собрав одежду, он вышел в кабинет, прикрыв за собой дверь спальни, включил свет, щурясь, быстро оделся. В коридоре он столкнулся с капитаном Ищенко - с полотенцем через плечо капитан шел из туалета. Выслушав рапорт о том, сколько боеприпасов завезено за ночь, Корсаков с интересом посмотрел на капитана.
- Слушай, а ты когда-нибудь спишь?- спросил он.
- А когда придется, когда время свободное есть,- бодро ответил капитан. - Я же в дежурной группе работал, на вызовах, а это обычно по ночам.
- Значит, так,- начал Корсаков,- я сделал все по твоему совету. Девушке будет что вспомнить...
- Прекрасно! Поздравляю!- обрадовался Ищенко.
- Ты особенно не радуйся,- остановил его Корсаков. - В процессе всего этого интима произошло то, что происходит всегда и чего я и боялся. Возникают некие связи...- Корсаков поморщился и сделал неопределенный жест рукой. - Словом, если бы ничего такого не было, мне было бы гораздо проще отправить ее отсюда, и я сделал бы это сам. А после случившегося мне самому отправить ее будет трудно. Придется поручить это тебе, капитан. Прости и выручай.
- А почему бы тебе не оставить ее здесь, раз она так хочет?- спросил Ищенко. - Она мне говорила, что будто бы ты согласился взять ее медсестрой...
