Ян Валетов - Левый берег Стикса
Марусич попытался встретиться с министром МВД, которого неплохо знал, потом со вторым лицом в СБУ, с которым его объединяли деловые интересы, правда, хорошо сокрытые от посторонних глаз. Но бесполезно. Как правильно догадывался МММ, не он один в эти минуты искал встречи с силовиками, и был он не самой крупной рыбой, из тех, кто звонил на отключенные трубки их мобильных телефонов.
Он легко дозвонился только до Давида Каплана, адвоката с именем, которого он знал многие годы — именно ему он хотел поручить дело Тоцкого. Давид Аронович, старый, опытный, многомудрый, похожий на усыпанного перхотью, седого филина, звонку обрадовался, а вот предложенному клиенту — не очень.
— Мишенька, — сказал он, хорошо поставленным, моложаво звучащим голосом. — У меня уже больше десятка звонков по этому делу. Андрюшу я знаю, и, конечно, возьму его на контроль в первую очередь. Но, если судить по тому, что мне удалось узнать, пахнет все очень плохо. Меня не допустили ни к одному из клиентов. Они даже отрицают наличие их в помещении ОБЭПа, хотя точно знают, что мне известно, что они там.
— Андрея взяли парни из СБУ.
— Если ты думаешь, что это подарок…
— Давид Аронович, все они не подарок, а чекисты — особенно, но если вы его не вытащите, то его не вытащит никто.
Каплан тихонько засмеялся.
— Льстишь старику? Ладно, хвали, хвали, мне приятно. У них, кстати, очень толковый юрист. Я Мишу Калинина имею в виду. Он что — вне игры?
— Андрей говорил, что не может его найти. Может быть — арестовали?
— Если бы в этом городе арестовали члена коллегии адвокатов, то я наверняка бы знал об этом прискорбном факте.
— А если бы его убили?
— Ну, мертвые адвокаты коллегам не звонят. Но, позволь предположить, адвокатов просто так, с бухты-барахты, никто не убивает.
— Управляющих крупными банками тоже.
— Ошибаешься, Миша, у банкиров это профессиональное заболевание. Они сейчас естественной смертью умирают редко. Не успевают дожить до инфаркта. Ты на Краснова намекал? Жаль, очень приличный молодой человек, глупо погиб. И, что странно, как раз перед началом неприятностей…
— Хитрый старый лис, — подумал МММ, — на случай если его пишут, не говорит, а излагает. Гладко, с издевкой над теми, кто будет слушать пленку. И мне намекает — не болтай, не надо лишнего.
— Нам, наверное, встретиться надо, Мишенька, — продолжал Каплан, — оформить все, как положено. Проверять будут дотошно — почему его представляю, на каком основании, кто соглашение заключал? Особенно — чекисты. Ты в Днепре?
— Нет, в Киеве. Но если надо — ночью буду в Днепропетровске.
— Ночью, Миша, надо спать. Особенно, в моем возрасте. Утром, часов в восемь, у меня дома. Помнишь еще, где живу?
— Давид Аронович, я, как и вы, еще не в том возрасте, чтобы забывать. Утром буду.
— Опять льстишь? Вот и прекрасно. Тогда и поговорим. Спасибо, что вспомнил старика.
— До встречи, Давид Аронович.
— До встречи, Мишенька.
Марусич нажал на кнопку отбоя. Каплан был не просто именитым адвокатом и ходячей энциклопедией. Его можно было назвать живой легендой. В свои семьдесят пять он оставался не просто в здравом уме и твердой памяти, а вполне мог потягаться с людьми вдвое младше себя. Хотя повидал на своем веку многое — и войну, и голод, и сталинские лагеря. Именно ему принадлежала крылатая фраза: «В нашей стране надо знать не законы, а судью». Сам Давид Аронович знал и законы, и судей, и прокуроров. И следователей тоже знал. Очень большое количество людей поминали его добрым словом, очень много людей были обязаны ему свободой. А некоторые — и жизнью. Сам МММ тоже был ему обязан — он, правда, не любил вспоминать — чем. О долге своем помнил, несмотря на то, что за профессиональные услуги Каплана расплатился сполна. Он много лет поддерживал со стариком дружеские отношения, не из меркантильных интересов, а из удовольствия изредка пообщаться за рюмкой хорошего коньяка, который Каплан премного уважал, в особенности с сыром и лимоном. Правда, в последнее время такое общение случалось все реже и реже, о чем Марусич искренне сожалел.
Ехать в аэропорт не хотелось. Поезда МММ не любил. В конце концов, пятьсот с небольшим — не расстояние. Его водитель, Володя, работавший у него с незапамятных времен начала перестройки, доезжал до Днепра за четыре с половиной часа — была бы дорога посвободнее, да машина получше.
Марусич посмотрел на часы. Было половина седьмого вечера. Можно заехать на Подол, поужинать, и выехать к восьми, половине девятого. В конце мая темнеет поздно, дорога к ночи разгружена, и к часу он уже будет в своей днепропетровской квартире.
Он набрал домашний номер, попросил жену собрать сумку и предупредил, что ночевать будет в Днепре. Вопросов не последовало. Они с женой, прожив вместе почти тридцать пять лет, оставались друзьями, но, по сути, у каждого была своя жизнь. Екатерина Павловна, как и положено жене политика, выполняла представительские функции при муже, благо, несмотря на годы, внешне она была моложава и по-прежнему хороша, а порода в ней чувствовалась за версту. Порода в женщине — эта такая таинственная субстанция, на которую возраст не действует — либо она есть, либо ее нет. Она занималась благотворительностью, посещала фитнес, души не чаяла в сыне и внучке и, как ни странно, несмотря на властность, достаточно хорошо уживалась с невесткой. Сын МММа, Денис, уже пять лет жил в Штатах, прекрасно зарабатывал, и жена летала к нему, в Лос-Анджелес, минимум два раза в год.
Михаил Михайлович не знал, была ли у жены тайная жизнь — как результат достатка и частого одиночества, и, как человек умный, знать не хотел. Много лет она была для него любимой женщиной, а теперь еще и прекрасным другом. Он надеялся, что у его Катеньки хватит такта ничего не выставлять на показ, если уж, что мало вероятно, не хватит ума не заводить романа. Может быть, после такого вступления это звучит и странно, но он действительно любил и очень уважал свою вторую половину.
Пока Марусич ужинал, Володя тоже съездил домой, поесть и переодеться, заехал на квартиру к МММ за вещами. В девять пятнадцать они пересекли Днепр и стремительно понеслись к выезду на Бориспольскую трассу. Накрапывал дождь. За Пирятиным Марусича сморил сон — он откинулся на подушки сидения и задремал, изредка приоткрывая глаза, когда в салон проникал свет фар встречных автомобилей. Проснулся он возле поворота на Решетиловку — за окном мелькнул пост ГАИ, со стоящими возле него белыми «Жигулями» с мигалками на крыше.
Когда «Мерседес» Марусича миновал пост, стоявший у «лунохода» лейтенант ГАИ, в наброшенном на плечи дождевике, достал из машины микрофон переговорного устройства, на длинном витом шнуре, и сказал одно только слово: «Едут». В ответ ему, из шуршащего помехами эфира, раздался щелчок — кто-то слышавший его клацнул клавишей дуплексной связи — принято.
По ночной Решетиловке они пролетели, снизив скорость до сотни, по обочинам шла молодежь, очевидно, из клуба или дискотеки. Было много подвыпивших и просто чрезмерно веселых, прыгавших через лужи, растекшиеся по дороге — ехать быстрее было небезопасно.
За околицей водитель поддал — стрелка спидометра взметнулась к ста восьмидесяти в час. Черный, массивный «сто сороковой» стрелой рассекал ночь, врезаясь в темноту редкими на украинских дорогах ксеноновыми лампами фар. Двигателя было не слышно. Изредка, когда асфальт становился крупнозернистым, в салон врывался слабый шум шин. Тихо играл диск в проигрывателе — водитель, как и шеф не любил громкой музыки. Марусич почувствовал, что опять засыпает — сказывалась почти бессонная прошлая ночь и мерные взмахи огромного дворника по лобовому стеклу, и в который раз подумал о том, что годы дают о себе знать. И как бы он не бодрился, а надо и честь знать. Режим, физкультура, бросить курить. Можно даже начать бегать по утрам, подумал он, и тут же одернул себя. Бегать он собирался начать минимум лет двадцать — в возрасте под шестьдесят некрасиво себя обманывать. Но — бросить курить и спать хотя бы шесть — семь часов в сутки — это вполне по силам. И зарядка. Обязательно зарядка.
МММ в полудреме уже ни о чем не думал, когда, вылетев из-за закрытого, пологого и затяжного поворота, его водитель, увидел в голубом, резком свете фар, стоящий поперек дороги «КамАЗ» с длинномерным прицепом. Было до него от силы метров тридцать, а скорость почти двухтонного лимузина была далеко за полторы сотни в час. Володя только начал торможение, пытаясь увести «Мерседес» влево, вслед за центростремительной силой, помогавшей ему распрямить траекторию. Марусича качнуло на дверцу, он пробудился от толчка и еще успел увидеть надвигающуюся раму прицепа, покрытую комками грязи и ржавыми пятнами, висящую под ней глыбу запаски, а над всем этим мутный полумесяц луны, затушеванный быстролетящими клочковатыми облаками.
— Кажется, дождь кончился, — подумал Михаил Михайлович, в тот момент, когда его машина пушечным снарядом ударила в препятствие, заставив прицеп, загруженный трубами, содрогнуться со звоном и сдвинутся с места на несколько метров.
