Лиза Марклунд - Красная волчица
— Нет-нет, — торопливо ответила она, — мне просто интересно, что и как там на самом деле происходило…
— Гм, — усмехнулся К. и положил трубку.
Анника продолжала неподвижно сидеть, взвешивая на ладони замолчавший телефон.
Двенадцать и восемь десятых миллиона.
Почти тринадцать миллионов крон.
Тринадцать.
Миллионов.
Через полгода.
Кто-нибудь предъявит права на эти деньги? Кто может это сделать? Кто сможет описать, что находилось в мешке, и место его находки?
Рагнвальд и она. Больше некому.
Да и кто осмелится поднять руку и сказать: деньги убийцы мои?
Тринадцать миллионов крон.
Она набрала номер Анны Снапхане.
— Как тебе квартирка на Артиллерийской улице?
Анна сонно вздохнула:
— Который теперь час?
— Уже четверть. Стильная ли квартира?
— Чистая порнуха. Я это поняла еще на лестничной клетке.
— Оставь на нее заявку. Я одолжу тебе четыре миллиона. Я нашла кучу денег.
— Подожди, я сбегаю в туалет…
Анника услышала, как Анна со стуком положила трубку на стол где-то в Лидингё, посмотрела в окно и увидела, что поезд летит уже мимо каменных фасадов центральной части города, запруженных улиц, пропитанных выхлопными газами и охваченных людской суетой.
— Через три минуты наш поезд прибывает на Центральный вокзал Стокгольма, — объявил механический голос.
Анника натянула на плечи свою полярную куртку.
— Так что ты говоришь? — спросила Анна в трубку. — Ты нашла кучу денег?
— Я не собираюсь сообщать об этом на доске объявлений, но в середине лета я получу груду миллионов как долю найденного клада. Можешь взять из них четыре и переехать в Эстермальм.
Она прикусила язык, оглянулась, не услышал ли кто, сколько денег она должна получить.
В трубке раздался шорох.
— По-моему, ты не в своем уме.
Поезд замедлил ход, рельсы разбежались, расходясь к платформам.
— Ладно, — сказала Анника. — Тогда эту квартиру куплю я, а ты будешь у меня ее снимать.
— Слушай, — вспылила Анна, — на это я никогда не пойду.
Анника встала и вскинула сумку на плечо.
— Ты не читала сегодняшних газет?
— Нет, я проснулась от твоего звонка.
— В «Квельспрессен» написано, что Карина Бьёрнлунд не собирается уходить со своего поста и останется министром.
— И что?
— Это неправда, — сказала Анника, едва не упав от толчка, с которым остановился поезд. — Завтра она уйдет в отставку.
— Что-что? Почему?
— Извини, но мне надо бежать…
Она отключилась, соскочила с подножки на платформу и пошла вдоль перрона на выход к Королевскому мосту. Было холодно, но не так, как в Лулео, и Анника нетерпеливо вдохнула порцию бодрящего холода. Сумка била по спине, по сухому перрону можно было идти не боясь поскользнуться.
У нее масса дел — надо написать статью, переслать ее Шюману и вовремя забрать детей. Надо что-нибудь испечь и взять напрокат фильм, который они вместе посмотрят, пока будут ждать папу. Для затравки, пожалуй, хватит немного чипсов и бутылки кока-колы. Обед надо сготовить из первого, второго и третьего, да еще с настоящим соусом бернёз.
Она пересекла Королевский мост и пошла по улице Флеминга. Ангелы в голове молчали. Их пространство заняли реальные мысли, и это было для Анники настоящим отдохновением.
Может быть, ангелы исчезли навсегда.
Или они просто затаились до времени и ждут своего часа.
Самое главное — это иметь такое место, которое можешь назвать домом, подумала она.
Томас сошел с подножки автобуса перед подъездом, поднял голову и окинул взглядом фасад.
Во всех окнах его квартиры горел свет, на подоконнике была видна рождественская звезда, светились все рожки люстры в гостиной. От этого света Томасу стало тепло на душе.
Как хорошо снова оказаться дома.
Он как на крыльях взлетел вверх по лестнице и нажал кнопку звонка, прежде чем открыть дверь ключом, чтобы сразу встретить детей. Из-за двери на площадке уже слышался их радостный крик:
— Папа!
Они бросились к нему на шею, принялись показывать свои рисунки, наперебой рассказывать об экскурсии, о чудесном фильме, который они только что посмотрели, о том, что мама купила чипсы и кока-колу, что Эллен резала салат, а Калле пек закрутки со сливочным кремом на десерт.
Он повесил куртку на вешалку, поставил портфель, ослабил узел галстука и вошел на кухню.
Анника жарила антрекоты. За неимением вытяжки, она приоткрыла окно.
— Как хорошо, что ты пришел, — сказала она. — Как раз к обеду.
Он подошел к ней, обнял за плечи и поцеловал в шею, прижавшись к ее крепким широким бедрам, обхватил руками за талию.
— Тебе надо быть осторожнее, — прошептал он. — Разве ты не понимаешь, как дорога нам?
Анника обернулась, посмотрела Томасу в глаза и нежно поцеловала.
— Зато у меня есть хорошая новость. Она тебя успокоит, — сказала она. — Садись.
Он сел за накрытый стол, налил себе немного минеральной воды и потянулся за утренней газетой.
— Я нашла один дом, — сказала Анника и поставила сковородку с антрекотами на фигурную подставку. — В Юрсхольме. Новостройка, всего за шесть миллионов девятьсот тысяч.
Он недоуменно посмотрел на жену, на ее раскрасневшиеся щеки.
— Что? — спросил он.
— С видом на море, — продолжала Анника, — так что теперь ты снова сможешь каждый день его видеть. Дом на Винтервиксвеген. Знаешь, где это? Большой зимний сад, дубовый паркет во всех комнатах, открытая планировка между кухней и столовой, мозаика цвета морской волны в обеих ванных комнатах, четыре спальни.
Глаза Анники горели, во взгляде появилось что-то темное и мутное, и Томас вдруг почувствовал страшный холод в спине.
— И как мы заключим договор? — спросил он, взял из корзинки кусок хлеба, откусил и принялся машинально жевать.
— Эллен и Калле, прошу к столу! — крикнула Анника, подойдя к двери, потом подошла к столу и села напротив мужа. — Я нашла кучу денег и получу из них очень приличную долю.
Томас отнял хлеб от губ и воззрился на жену:
— И сколько это будет?
Она, улыбаясь и не мигая, смотрела ему в глаза:
— Семь миллионов.
Он перестал жевать и наморщил лоб:
— Так что ты нашла?
— Мешок с деньгами.
— С деньгами?
Она снова улыбнулась и кивнула.
— Ты не шутишь? — Он положил хлеб на стол. — Это правда?
— Мне надо уйти. После обеда я поеду в редакцию, — сказала она и положила себе вареной картошки. — Вернусь довольно поздно.
— Нет, так не пойдет, — сказал он. — Я буду тебя ждать.
Анника наклонилась вперед и погладила Томаса по волосам и щеке.
— Не надо меня ждать, — сказала она.
— Семь миллионов, — изумленно произнес Томас. — Где же ты их нашла?
В кухню вбежали дети и заспорили, кто сядет ближе к маме.
— Я все расскажу тебе позже, — сказала Анника, многозначительно посмотрев в сторону детей.
— Тогда у нас действительно есть реальная возможность купить квартиру, — сказал он.
Анника встала, чтобы взять соус, а Томаса охватило головокружительное ощущение какой-то иной, непостижимой, реальности. Анника — маленькая зеленая женщина с другой планеты. В ней нет ничего мягкого, податливого или уступчивого. Это она его жесткая сердцевина, его надежная опора. Ее почти невозможно сломить, она — как праматерь, но если она исчезнет, то вместе с ней исчезнет целый мир.
Мысль ударила его как током.
Такой, как Анника, нет больше нигде в мире.
Это прозрение сжало горло, и Томас ощутил странное томление, которое, наверное, и есть счастье.
* * *Анника сидела перед кабинетом Андерса Шюмана, всем телом ощущая слабость и упадок. Она медленно скользнула взглядом вдоль стен длинного коридора подвального этажа. До ее слуха доносился приглушенный шум редакции. Дневная смена ушла домой, а вечерняя, бодро гудя, только приступала к работе. Мигающие светильники в коридоре отбрасывали пляшущие пятна света на пол.
Это ее рабочее место, то место, где она чувствует себя как дома.
— Можешь войти, — сказала одетая в пальто секретарша Шюмана, выходя из своего отсека и запирая дверь.
Анника, дрожа, встала, вошла в кабинет шеф-редактора и аккуратно закрыла дверь.
Шеф-редактор сидел за столом и читал какую-то бумагу. Лицо его было багровым, шея блестела от пота.
Неловко шагая, она подошла к столу и заглянула в бумагу. Естественно, это была ее статья. Она села на стул, выпрямила спину и застыла.
— Чем ты занимаешься? — спросил он, не отрываясь от листа и стараясь всем своим видом показать презрение.
Она посмотрела на него, продолжая испытывать слабость и безмерную усталость.
— Я написала статью, которая завтра должна быть в газете, — сказала она бесцветным голосом.
