Массимо Фелизатти - Агава
Он сделал не больше и не меньше того, что должен был сделать по закону. Получил разрешение министра, пусть и негласное, на официальное расследование и отдал соответствующие распоряжения.
Если министру доложат об этом, заподозрить генерала ни в чем не смогут. А если кто-нибудь и выразит недоумение, он всегда сможет сослаться па распоряжение министра.
Но все это лишь внешняя сторона дела, а ему хотелось бы добраться до самой сути. Тут уже игра становится опасной.
Генерал поднимает трубку и набирает номер.
— Десять минут, — произносит он и вешает трубку.
Ровно через десять минут ему звонят по прямому проводу. Эту линию его люди тщательнейшим образом проверяют каждые два дня, чтобы убедиться, что ее никто не прослушивает.
— Капитан… — ласково начинает Фаис.
С этим собеседником генерал говорит долго. Расследование, которое он поручает ему провести, совсем иного рода, чем то, официальное.
Поговорив, он удовлетворенно кладет трубку. Человека, с которым генерал только что беседовал, он сам готовил в военной школе. Никто не подозревает, что они как-то связаны друг с другом. То обстоятельство, что человек этот занимает один из ключевых постов в министерстве, весьма полезно для расследования. Но оба должны соблюдать осторожность. Цена, которой придется расплачиваться за провал, может оказаться слишком высокой.
3
Сидя за столом, главный редактор Бьонди закуривает сигарету и выжидательно смотрит на Алесси.
— Ничего особенного, говорит тот. — Обыкновенные похороны.
Алесси перебирает в памяти впечатления дня. Гнетущая жива на кладбище Ведано. Он ненавидит кладбища и давно решил: когда пробьет его час, пусть его кремируют. И еще сверлящая мозг мысль: если по официальной версии это самоубийство, то как же разрешили панихиду, мессу, захоронение в освященной земле? Сам Паоло никогда за популярностью не гнался. На память ему приходит сонет Белли5 — поэта, тоже не признававшего никаких авторитетов:
Коль шлюхин сын с повадкою синьора
Мнит о себе, что он Вселенной пуп,
Тут ясно всем без разговора,
Что он, скорей, смердящий труп6.
А может, все не так уж и просто, размышлял он, спустив из машины ноги и пережевывая бутерброд с окаменевшей копченой колбасой, который он раздобыл в единственной поблизости от кладбища лавчонке, где было столько мух и так воняло, что хотелось закрыть глаза и зажать нос. Но очень уж нахально давал о себе знать голодный желудок. Чего доброго, еще язву заработаю.
Как знать, может, в высоких сферах у кого-то заговорила совесть: они-то там наверняка знают, что генерал Армандо Фульви имеет право на погребение в освященной земле. Воспитание и традиции берут свое— можно убить человека, но отказать ему в погребении по христианскому обряду негуманно; даже приговоренным к смертной казни никогда не отказывали в праве на исповедь, молитву и отпущение грехов.
Он видел, как от госпиталя «Челио» отъехали в своих синих лимузинах самые влиятельные персоны — штатские и военные, как вереница машин покатила по кладбищенской аллее к часовне, где служили панихиду. Алесси занес в свою записную книжку десятка два наиболее громких имен. Он-то думал, что знает в этик кругах почти всех, а на поверку оказалось, что его сведения весьма скудны. Перед входом в часовню Паоло заметил две женские фигуры в черном — очевидно, жена и дочь покойного. Обе высокие и прямые, они казались издали удивительно похожими. Он смотрел, как женщины одновременно легким кивком отвечали на соболезнования; а мимо все шли и бормотали слова сочувствия многие из тех, кто знает правду, и кое-кто из тех, по чьей воле все это произошло.
В какой-то момент Паоло тоже захотелось подойти, но он удержался; а вот его коллега из правой газеты представился обеим женщинам и, почтительно склонившись, что-то промямлил. Можно себе представить, что он теперь напишет: «Благородная сдержанность… окаменевшие от горя». И еще что-нибудь в этом духе. Но разве при жизни генерал не был одинок? Насколько известно Паоло, жена и дочь покинули его.
Паоло хотел поговорить с Маринетти, но вряд ли во время похорон можно было узнать от него что-нибудь важное. А когда он позже позвонил Маринетти — сначала домой, потом в палату депутатов, — ему ответили, что сразу же после похорон тот уехал в Геную и вернется лишь в конце августа.
И вот, сидя перед Бьонди, репортер отрицательно мотает головой:
— Ничего. Похоронили и все.
— Мы не можем пройти мимо этой истории, — говорит главный редактор, которого такой ответ мало устраивает. — Подумай как следует и набросай строк восемьдесят. Да оторви ты свой зад от стула, черт побери!
— А чем я заполню эти восемьдесят строк? — ворчит Алесси.
Он звонит полковнику карабинеров Моидзо — хорошо еще, что тот в такую жару на месте.
— До меня дошли слухи, что предстоят какие-то перемены в командовании корпуса карабинеров.
— Ничего подобного, — сухо отвечает полковник.
— Но слухи исходили из осведомленных источников, и том числе и из самого корпуса.
— Ballons d'essai7. Обыкновенные интриги, — пробует отделаться от него Моидзо.
Затем Алесси пытается что-нибудь выведать в министерстве обороны.
— Это правда, что генерала Фульви должны были назначить командующим корпусом карабинеров?
— Чепуха, — отвечают ему, — пост командующего должен освободиться только через три месяца, не раньше.
— А правда, что перед смертью у генерала Фульви состоялся разговор с начальником генерального штаба или даже с самим министром и что проходил он, как нам стало известно, весьма бурно?
Со стороны журналиста это, конечно, провокация, и на другом конце провода реагируют на нее весьма резко, прибегая к такому недипломатическому выражению, как «чушь собачья!». Потом, правда, собеседник, хохотнув, старается смягчить формулировку:
— Вы же знаете, что не всем слухам можно верить.
Наконец он звонит капитану Эмануэле Инчерти, работающему при министре. Парень он симпатичный; примерно одного с Паоло возраста. Инчерти не раз сопровождал Алесси и других журналистов во время показа прессе казарм и полигонов. Они на «ты», и у Алесси есть все основания считать Инчерти своим приятелем.
— Постарайся понять меня, Паоло, — говорит Эмануэле, — если бы я что-нибудь знал, то либо рассказал бы тебе правду, либо признался, что обсуждать эту тему не могу. Но я не имею никакого отношения к истории с генералом, и мне действительно ничего не известно.
Какую-то пользу из этого разговора Алесси все же извлек: Эмануэле посоветовал ему попросить аудиенции у генерала Страмбелли, как раз в эти дни назначенного начальником генерального штаба:
— К тому же они с Фульви были друзьями.
Алесси смотрит на часы. Время раннее, но действовать надо быстро и наверняка. И он повисает на телефоне.
На просьбу полковника Мандера, начальника отдела по внешним связям, Страмбелли отвечает гримасой досады — нет времени на всякие глупости.
Но Мандер настаивает: три года назад Паоло Алесси первым из левых журналистов был официально аккредитован при министерстве обороны и в военных кругах слывет толковым человеком. К тому же у него установились довольно прочные и дружеские контакты с депутатами парламента от левых партий.
Не проходит ж десяти минут, как Страмбелли звонит секретарь министра. Сначала речь идет о текущих делах, потом, в самом конце разговора, секретарь многозначительно добавляет:
— Да, генерал, мне стало известно, что у вас просит аудиенции Алесси. Любопытный тип. Я взял его на заметку, но вообще-то, парень он симпатичный. Но хитер. Очень хитер! Вы с ним поговорите. Симпатичный, да. Но хитрый. Потом расскажете.
Страмбелли не без досады вынужден сдаться. Ох уж эти журналисты и политики! А главное, он даже не знает, о чем с ним говорить.
Войдя в кабинет, Алесси представляется и после короткого обмена любезностями без приглашения садится в самое удобное кресло, спиной к окну, чтобы солнце не светило в глаза. Генерал: догадывается, что Алесси уже доводилось бывать в этом кабинете. Знай он об этом раньше, спросил бы у своего предшественника, что за отношения их связывали. «Хитер», — сказал о нем секретарь министра.
Страмбелли внимательно приглядывается к посетителю. Вообще-то он его припоминает: видел на официальных приемах. При галстуке, волосы аккуратно подстрижены, руки ухоженные. Уже по одному тому, как Алесси сидит в кресле, можно сказать, что человек он собранный. Интересно было узнать, есть ли у него партийный билет. Во всяком случае газета, которую он представляет, принадлежит коммунистической партии.
Откинувшись на спинку кресла, генерал улыбается и со словами «слушаю вас» пветягявает журналисту сигарету, подносит ему огонь и закуривает сам. Он понимает, что и журналист приглядывается к нему. Смотрит не в упор, но внимательно: Молод, думает генерал, но прошел хорошую школу. И этот безупречный костюм… Подобно многим военным, Страмбелли стал по-новому оценивать возможности ИКП.
