Лев Гурский - Опасность
— При чем?! — не отставал Маковкин. Он был убийцей, психопатом, террористом… но он все-таки был моим напарником и спасал меня. Следовало быть благодарным, и я объяснил.
Юлия Маковкина подвела торопливость. До сих пор он продумывал все мелочи, но в последний момент пошел ва-банк, не выяснив одной существенной детали. Той самой, которую Лебедев узнал в свое время от своего родственника, Константина Селиверстова. Той, что позволяла ему молчать многие годы, не опасаясь случайной катастрофы.
Хрущев любил Владимира Ильича в три раза больше, чем Сталин. И делал все, чтобы доказать эти чувства.
Бомба в мавзолее по-прежнему была. И ее действительно должен был приводить в действие аварийный генератор. И двадцать девять умельцев были уничтожены в один день — из-за того, что знали эту тайну.
Но в шестьдесят первом году, сразу после выноса Сталина из мавзолея, в усыпальнице Ильича был сделан ремонт и обновлено оборудование. Из Германии прибыл контейнер с тремя новенькими аварийными генераторами, которые и были размещены в генераторном зале.
Инженеры не стали трогать старый, громоздкий и, видимо, ненадежный генератор, оставшийся здесь со сталинских времен. Просто отключили его. Табличку с черепом и словом «Опасно» хотели даже снять, но она была приклепана на совесть, и ее оставили. Пусть ржавеет.
Вместо эпилога
20 сентября 1993 года Москва
Генерал Голубев был сама любезность.
— А, Макс, заходи, — улыбаясь, проговорил он. — Как отдохнул?
— Ничего, — сдержанно ответил Лаптев. — Нормально…
— Наши ребята все тебе прямо иззавидовались, — доверительно продолжал генерал. — Они в Москве куковали, в кабинетах, а ты все лето плюс бархатный сезон…
— Я в отпуск не просился, — заметил Лаптев. Так, между прочим.
Генерал замахал руками:
— Помню, помню я! Но пойми: так было лучше для всех, в том числе и для тебя самого. Ты в отпуске — с тебя и спроса нет… В Крыму был, я слышал?
— В Севастополе, — подтвердил Лаптев. — У новых родственников по линии супруги.
Голубев не без зависти спросил:
— Загорал, купался? Эх, мне бы в Крым…
— Погода была не очень хорошая, — сказал Лаптев, не желая расстраивать начальство по пустякам. — Сплошные дожди. А в солнечные дни — вкалывал у Ленкиных родителей на плантации…
— Куркули? — живо осведомился генерал. — Кулаки-мироеды?
— Во-во, — признался Лаптев. — Те еще эксплуататоры. Так что отдохну уж в Москве. В кабинете.
— Ну, и отлично, — кивнул Голубев. — Рад, что ты в форме. У нас тут в столице много интересных новостей. Может быть, слышал?
— Кое-что, — осторожно произнес Лаптев. — То, что в газетах было… Например, что генерала Кондратова из МУРа убирают…
— Туда ему и дорога, — равнодушно сказал Голубев. — Сам виноват, распустил уличную преступность… И пресса тут, конечно, помогла. «Листок» этот крикливый все лето капал на мозги президенту: отомстите за Машу, отомстите… Вот и отомстили.
— Погодите, — с недоумением проговорил Лаптев. — Но Кондратов-то здесь при чем? Он же оргпреступностью занимался?
Генерал пожал плечами:
— Начальник всегда виноват. Прохлопал у себя под носом этого Маковкина — значит, отвечай. Кстати, ты про приговор читал?
— Читал, — мрачно ответил Лаптев. — И суд этот, и приговор — просто маразм. Он ведь больной, Юлий, я же еще тогда написал в рапорте! Его не судить, его лечить надо было… Так нет — закрытый процесс и исключительная мера наказания…
Генерал поморщился:
— Знаю, Макс. Все понимаю. Только пойми и ты: политически было очень важно, чтобы такой опасный террорист получил по заслугам. В назидание, так сказать, другим. Народ наш любит, понимаешь, чтобы наказание было неотвратимо…
— Народ? — хмуро переспросил Лаптев. — Ладно, допустим. Но ведь ему навесили еще и не меньше десятка ЧУЖИХ терактов! Уж я-то знаю, где в Москве взрывал Партизан, а где — кто-то другой…
Генерал участливо поглядел на Лаптева:
— Эх, Макс! Ты, как младенец, ей-богу. Как будто вчера родился. Есть статистика, а у нее — свои законы. Ты ведь не будешь спорить, что Ионесян, Джек-Чикатило, Рома Воронежец и прочие потрошители получили то, что заслужили? И правильно. А сколько чужих покойников на них списали, как ты думаешь? Так-то.
— Гнусно все это, — заметил Лаптев.
— Такова жизнь, — подтвердил Голубев, — гнусная. Нормальная, в общем, жизнь… Все, о мертвых мы с тобой поговорили. Давай-ка о живых. Про Лебедева твоего могу рассказать, если хочешь.
— Хочу.
— С ним все в полном порядке. Он теперь живет в Волынском-3, работает в закрытом НИИ. Всем обеспечен в лучшем виде.
— Волынское-3… — Лаптев задумчиво потер лоб. — Да, слышал вроде. Но там режим, говорят, как в тюрьме?
— Преувеличение, — твердо заверил Голубев. — Там самый настоящий санаторий. Кормят, как в раю. Родственники могут посещать раз в месяц. А охрана? Так его же безопасность охраняют. Зато теперь к нему никто не подберется, ни «дикие», ни домашние… Кстати, о «диких», — генерал сочно рассмеялся. — Вот уж «Стекляшку»-то из-за этого Сокольского и его гавриков так трясли! На Рязанском теперь проверка за проверкой. Ходят слухи, что их опять будут ужимать. Сокращение штатов, ха!
— А сокращенных — куда? — поинтересовался Лаптев.
— Не наше дело, Макс, — строго произнес генерал. — Пусть хоть в грузчики идут.
— Но ведь не пойдут в грузчики-то, — возразил Лаптев. — В рэкетиры пойдут. Потом появится какой-нибудь новый Сокольский и тогда…
— Тогда и будем разговаривать на эту тему, — генерал покачал головой. — Ох, любишь ты, Макс, паниковать раньше времени. Займись-ка лучше теми делами, что есть.
— А что есть? — полюбопытствовал Лаптев.
— Все то же самое, — обрадовал его генерал. — Депутат Безбородко написал еще три километра жалоб…
Лаптев тихонько застонал.
— Крепись, Макс, — продолжал генерал, — это еще не все. Твой Лабриола сейчас знаешь кто? Советник по делам нетрадиционных верований при… — Голубев по слогам назвал инстанцию, которую экс-официант решил облагодетельствовать своими советами.
— С ума сойти, — Лаптев покрутил пальцем у виска. — Они соображают там, с кем имеют дело? Я подготовлю рапорт…
— Не только, — милостиво разрешил Голубев. — Можешь поднять еще дело «Мертвой головы». По оперативным данным, этих ребят сейчас приголубил некто Карташов. Вот и приглядись к ним ко всем. Тем более что и этот твой вернулся… группенфюрер. Тоже у Карташова околачивается.
— То есть как это «вернулся»? — удивленно переспросил Лаптев. — Его ведь только недавно посадили, в Саратове. За хранение оружия.
— Как видишь, выпустили. Условный срок — и свободен…
— Весело, — пробормотал Лаптев. — Его, значит, выпустили, а мне — дисциплинарное взыскание. Так кто из нас преступник?
— Не ершись, Макс, — сказал генерал. — Все в порядке. Говорю же, твой отпуск пошел тебе на пользу. Пока ты отдыхал, там — наверху — передумали. Дисциплинарное взыскание снято, а ты — герой и молодец. Даже ценный подарок для тебя имеется, от Моссовета. Что бы ты хотел больше — часы или чернильный прибор?
— Лучше бы деньги, — буркнул Лаптев.
— Бери часы, — широко улыбнулся генерал, сделав вид, что не расслышал лаптевского пожелания. — Вот они! «Командирские». — Он вытащил часы из ящика стола и вручил их Лаптеву.
Часы были точь-в-точь такие же, как у покойного Сокольского. Только поновее.
— Поздравляю! — генерал пожал Лаптеву руку. — А теперь можешь идти работать. Все жалобы Безбородки — уже на твоем рабочем столе.
Лаптев не уходил. Глядя своему начальнику прямо в лицо, он вдруг быстро спросил:
— А с НЕЙ что сделали?
— С кем?
— С НЕЙ… Убрали ее из мавзолея?
Генерал нахмурился. Потом вздохнул:
— Любопытный ты, Макс. Сил нет. Я ведь не имею права тебе все рассказывать.
— Не имеете, — спокойно согласился Лаптев. И по-прежнему ждал, не уходил.
— Хорошо, — Голубев принял решение. — Поскольку ты все равно посвящен и давал подписку… Нет, Макс, не убрали.
— Но почему?
— Эксперты были против, — объяснил генерал. — Механизм старый, и они опасаются, что при транспортировке… По крайней мере, они не исключают. Это ведь не гроб из мавзолея выносить, сам понимаешь.
— Ерунда какая-то, — тихо сказал Лаптев. — Абракадабра какая-то. Она так и будет себе лежать в самом центре Москвы?
— А почему бы и нет? Корпус там прочный, утечки радиации пока не обнаружено. Пусть лежит, есть не просит.
— Но как же… — начал было Лаптев.
— А вот так же, — отрезал генерал. — Мало ли боеголовок хранится у нас на складах! Будет еще одна. Главное, чтобы газеты ничего не пронюхали, а они не пронюхали. И точка.
