Роберт Ладлэм - Тривейн
— Но почему?
— Да потому, что Родерик Брюс работает не один... Кто-то поддерживает его — из тех, кого Пол Боннер считает своим покровителем...
Викарсон поднял бокал, потому что в комнату спустилась со второго этажа Филис.
— У меня нет слов, чтобы выразить...
— Продолжай, Сэм, продолжай. Иначе не будешь приглашен на обед при свечах, когда Энди уедет.
— И который состоится завтра, — добавил Тривейн. — Уэбстер передал мне желание президента, чтобы я послушал де Спаданте, который должен утром что-то сказать... насчет Боннера... А это означает, что завтра утром я буду в Гринвиче...
— И вернетесь лишь к вечеру. Значит, обед состоится, не так ли, миссис Тривейн?
— Ничего подобного, — ответил Тривейн. — Я хочу, чтобы ты и Алан были здесь к половине шестого. Зажги свечи, Фил, они могут понадобиться...
Глава 37
Марио де Спаданте встревожился: сиделка настаивала на том, чтобы защитные сооружения на окнах были подняты: пусть в комнату по утрам проникает солнечный свет. Это была чужая сиделка, из госпиталя, и Марио, неизменно вежливый к посторонним, поколебавшись, все-таки согласился.
Он знал, что уже приехал Эндрю Тривейн, пару минут назад поставил у госпиталя свою машину, знал, что его встретили. Вот-вот Тривейн войдет в палату. Марио оборудовал свою комнату так, как ему хотелось. Ожидая Тривейна, он устроился на кровати как можно выше, рядом поставили глубокое кресло. Молодой, щеголеватый охранник, стоявший в углу, не сдержал улыбки, когда хозяин давал ему инструкции: как расставить мебель, куда повернуть кровать.
Охранник работал на Уильяма Галабретто из Калифорнии и понимал, что очень скоро де Спаданте попросит его выйти, так что нужно спешить. К лацкану его пиджака была пристроена крохотная камера — американский флаг, украшенный драгоценными камнями. От флага в левый карман тянулся провод.
Дверь открылась. Появился Тривейн. Охранник, удостоверившись, что теперь их в палате трое, закрыл за вошедшим дверь.
— Садитесь, мистер Тривейн! — Де Спаданте дружески протянул визитеру руку, которому пришлось ее пожать: ничего другого просто не оставалось делать.
Молодой человек у стены незаметно для них обоих сунул руку в карман и нажал большим пальцем на металлическую клавишу.
Поспешив как можно быстрее освободиться от рукопожатия итальянца, Тривейн сел в кресло.
— Не могу утверждать, мистер де Спаданте, — сказал он, — что жаждал этого визита. Не уверен и в том, что у нас есть что сказать друг другу...
«Все правильно, — подумал молодой человек у стены. — Хорошо бы теперь, чтобы ты немного подвинулся и смотрел задумчиво, даже несколько озабоченно, что всегда можно выдать за страх...»
— У нас хватает тем для беседы, амиго, — сказал де Спаданте. — Ведь я ничего против вас не имел! Но этот солдат... Ему я обязан смертью младшего брага! Не вам, а ему!
— На него напали, и вы это прекрасно знаете. Мне, конечно, жаль вашего брата, но он был вооружен и бродил вокруг моего дома. И если это был ваш приказ, то вам лучше предъявлять претензии к самому себе.
— Ну надо же. Из-за того, что я прогулялся по чьей-то земле, меня хотели лишить жизни! Куда же в таком случае мы пришли?
— Прогуляться по чьей-то земле — далеко не то же самое, что идти по ней крадучись, вооруженным пистолетами, ножами да еще этой штукой с железными шипами. Ведь именно она была у вас на руке...
«Отлично, Тривейн! — подумал человек у стены. — Особенно хорош жест рукой, ладонью вверх. Как раз то, что надо! Так и должен вести себя капо».
— Я вырос, понимая, что должен защищать себя сам, амиго. Моими своеобразными школами были улицы, а учителями — здоровенные негры, которые любили бить иммигрантов по голове. Дурная привычка, понятно, но хорошо объясняет, почему я так часто держу руку в кармане. Но там нет пистолета, никогда!
— По-видимому, этого вам и не нужно, — проговорил Тривейн, взглянув на стоявшего у стены молодого человека, который не вынимал руки из кармана. — Этот парень — просто карикатура.
«А ты-то, Тривейн!» — подумал человек у стены.
— Эй, ты! — сказал ему де Спаданте. — Пошел вон! Это приятель кузена... Они так молоды, так преисполнены ко мне сочувствия, что я могу поделать? Уходи! Оставь нас одних.
— Конечно, мистер де Спаданте! Как скажете! — Молодой человек вытащил из кармана руку: в ней оказалась коробочка с леденцами. — Не желаете ли, мистер Тривейн? — спросил он.
— Нет, благодарю вас...
— Пошел вон! О Господи, эти дешевые леденцы. Дверь закрылась, и де Спаданте зашевелился, поудобнее устраивая свое огромное тело среди подушек.
— Ну что, — спросил он, — теперь поговорим?
— Я, собственно, для этого и прилетел, — ответил Тривейн. — Только хотел бы, чтобы разговор занял как можно меньше времени. Мне хочется услышать все, что вы имеете мне сказать, и я хочу, чтобы вы выслушали и меня!
— Не следовало бы вам быть таким самонадеянным. Об этом, знаете, говорят многие... А я отвечаю обычно, что мой дорогой амиго Тривейн совсем не такой... Просто он практичен и не тратит понапрасну слов...
— Я не нуждаюсь в вашей защите.
— Кое в чем нуждаетесь, — перебил его де Спаданте. — В помощи, например.
— Я здесь лишь с одной целью, — продолжал Тривейн, — я хочу, чтобы вы оставили в покое Пола Боннера. Вы можете держать под контролем ваших собственных ястребов, де Спаданте, заставляя их делать и говорить то, что вам выгодно. Но лучше вам не попадать под перекрестный допрос, который мы устроим. Вы правы, лишних слов я не трачу. Однажды ночью вы угрожали, а затем избили некоего конгрессмена на площадке для гольфа в Чеви-Чейз. Тот, кто видел это, рассказал о случившемся мне и майору Боннеру. А ведь это физическое насилие, и майор, разумеется, должен был иметь это в виду. Затем вас видели в тридцати пяти сотнях миль оттуда, вы следовали за мной до Сан-Франциско. У нас есть этому доказательства. Так что у майора Боннера были веские причины опасаться за мою жизнь... Но кроме этих неопровержимых фактов, есть еще кое-что... Как могло случиться, что такой человек, как вы, наносит физическое оскорбление конгрессмену Соединенных Штатов и остается безнаказанным? Избить лишь за то, что конгрессмен посмел упомянуть некую самолетостроительную компанию? И еще. Почему вы последовали за мной в Калифорнию? Почему преследовали моего сотрудника на рыбацкой пристани? Зачем? Хотели напасть на него? Что вас связывает с «Дженис индастриз», де Спаданте? На суде эти вопросы будут обязательно подняты, потому что уверен — есть связь всех этих фактов с вашей попыткой убить Пола Боннера в ту субботнюю ночь... Теперь я знаю намного больше, чем знал, подлетая к аэропорту Даллеса. Вы человек конченый, де Спаданте, слишком уж вы наследили. Вы просто никому не нужны!
Марио де Спаданте, прищурившись, с ненавистью смотрел на Тривейна. Однако голос его оставался спокойным, хотя и слегка дрожал.
— "Нужны"... Кажется, это ваше любимое слово? Все мы... не нужны...
— Не будем устраивать социологические дискуссии. Вы не очень хороший оратор...
— Даже ваши оскорбления, — пожал плечами де Спаданте, — не задевают меня, амиго... И знаете почему? Да потому что вы обеспокоены, а когда люди волнуются, они всегда грубят... А я... я опять-таки намерен помочь вам...
— Может, и так. Сомневаюсь только, что добровольно!
— Итак, об этом солдате, — продолжал итальянец, когда Тривейн замолчал. — Забудьте его! Не будет никакого судебного процесса. Этот майор уже покойник, поверьте мне на слово... Возможно, пока еще он дышит, но он человек конченый! Забудьте о нем, и все! Ну, а теперь поговорим о хорошем... Как я уже сказал, у вас много проблем, но ваш друг Марио уверен, что никто не воспользуется ими, чтобы оказать на вас давление!
— О чем вы говорите?
— Вы много работаете, Тривейн, и большую часть времени проводите вне дома... Эндрю выпрямился в кресле.
— Ты что, угрожаешь моей семье, грязный сукин сын? Попробуй только! Запомнишь, скотина, до конца своих дней! Даже не думай! Ты животное! Президент дал мне все гарантии! Да стоит мне позвонить, и тебя упекут к черту на рога...
— Все, баста! Заткнись! — крикнул де Спаданте, прижав к животу руку, так громко, как позволяло ему его состояние, и тут же успокоился. — Замолчите! — продолжал он. — Вы не имеете права так со мной говорить. Подобный тон в этой комнате не уместен. Я уважаю хозяина дома, его детей и братьев... Если кто и животное, так это ваш солдат, Тривейн, — он, а не я.
— Вы сами заварили эту кашу, — ответил Тривейн. — Я же просто хотел убедиться в том, что вы знаете свое место. Но поскольку вы переходите дозволенные границы, то человек с Пенсильвания-авеню уже принял соответствующие меры. И он не имеет ничего общего с вашей шайкой!
Марио проглотил обиду и, тщетно пытаясь скрыть гнев, произнес дрожащим голосом:
— А как насчет Оджи де Спаданте? Тут никаких мер не принято, не так ли? Еще бы, ведь Оджи тоже никому не нужен!
