Андрей Добрынин - Кольцевой разлом
- А жить-то мы где будем?- осторожно спросил Алексей, видимо, боясь показаться назойливым.
- Если хотите, можете расположиться в гостинице - я распоряжусь. Если хотите - можете прямо здесь: у нас здесь есть апартаменты. Но у меня под боком прошу не сидеть: приехали работать, так работайте.
- Ну, перестали вы этот ужас смотреть?- спросила Альбина, появляясь на пороге комнаты. Корсаков выключил видеомагнитофон, и экран наконец перестал неудержимо притягивать взгляды гостей.
_ Альбина, мы едем обрабатывать общественное мнение в интересах вот этого прекрасного человека,- показал на Корсакова Алексей. - Ты с нами?
- Ну вот еще,- фыркнула Альбина. - Зачем я там нужна? А здесь я похозяйничаю, наведу порядок, и вообще... Вообще им тут женской руки не хватает.
- Если женщин послушать, так везде женской руки не хватает,- съязвил Корсаков. - Везде, где им хочется остаться.
- Я могу и уйти,- прищурилась Альбина. Корсаков с притворным испугом возразил:
- Ну что ты, как можно? Конечно, оставайся.
- Оставайся, но постарайся быть полезной,- подхватил Алексей. - Не стой у человека над душой, у него и без тебя много хлопот - как бы что взорвать, то да се... Жизнь террориста не сахар. Приехала, так работай, чтоб мы с Александром не краснели за тебя.
- Альбина, твои друзья - полные негодяи,- заметил Корсаков. Он хотел было приказать Ищенко сопроводить музыкантов на радиостанцию, но перспектива остаться один на один с Альбиной его смутила. Он взял со стола сотовый телефон, отдал необходимые распоряжения шоферу, после чего сообщил музыкантам: - Машина вас ждет.
- Прекрасно... Альбина, я очень надеюсь на тебя,- сделав страшные глаза, сказал Алексей. - Главное, чтоб не было этого, как его... секса, вот. Чтоб грубой эротики тоже не было...
- Нет, эротика имеет право на существование,- возразил Александр, которого Альбина уже выталкивала на лестничную клетку. - Но очень важно, чтобы она не переходила в порнографию. Альбина, ты знаешь, где
грань между эротикой и порнографией?
- Вы уйдете или нет?- рассвирепела Альбина. Когда за гостями захлопнулась дверь, она спросила: - Интересно,а как вы здесь питаетесь?
- Ну вот, начинается,- простонал Корсаков. - Хорошо питаемся, с голоду не пухнем. Правда, капитан?
- Да что ты его спрашиваешь, он тощий, как щепка,- пренебрежительно махнула рукой Альбина. - И ты тоже неважно выглядишь. Я еще по тому отдыху на море помню: если тебе не приготовить и под нос не поставить, ты так и будешь ходить голодный или нажрешься чего попало.
- Что делать, дорогая, я привык,- заметил Корсаков. - Если бы у меня был желудок похуже, то я давно уже сменил бы образ жизни.
- Не надо до этого доводить,- наставительно сказала Альбина. Корсаков поднял брови:
- Стало быть, ты хочешь, чтобы я продолжал вести нынешний образ жизни, только при этом хорошо питаясь? Образ жизни искателя приключений, террориста...
- Я не то хотела сказать,- смутилась Альбина. - И вообще мне все равно, какой образ жизни ты ведешь. Так как же вы питаетесь, в конце концов,- неужели все время всухомятку?
- Бывает, конечно, но не все время,- ответил Корсаков. - Тут неподалеку есть один ресторанчик, мы им платим, и они носят нам сюда обеды. И нам удобно, и им хорошо - заведение не простаивает.
- Горячая пища человеку нужна три раза в день,- заявила Альбина. - Особенно мужчине. В этом доме есть газ?
- Здесь есть даже кухня. По коридору и налево,- показал Корсаков. Когда Альбина удалилась осматривать кухню, он пояснил в ответ на вопросительный взгляд капитана Ищенко: - У нас с ней был роман когда-то. Прекрасная девушка,но что мне с ней делать - не жениться же на ней?
- А почему бы и нет?- пожал плечами Ищенко. - Не вечно же будет продолжаться эта заваруха.
Даже самых близких Корсакову людей отделяло от него именно это: все они были уверены, что та война, на которой они оказались вместе, когда-нибудь кончится, и не мешает подумать об устройстве мирной жизни. Корсаков же был уверен в обратном - в том, что война не кончится никогда. Разговоры о мирной жизни теперь уже не казались ему чем-то вроде предательства, как в былые времена,- они лишь порождали в его душе легкую горечь. Он вздохнул и произнес:
- Окончится эта заваруха - начнется какая-нибудь другая. Кроме того, меня по всему свету ищут, а в те места, где я могу отсидеться, опасно везти жену. Если бы я не мог жить без этой женщины, тогда еще куда ни шло, а так - зачем мне лишние проблемы?
- Тоже правильно,- неохотно согласился Ищенко, которому Альбина очень понравилась. Он бы и сам приударил за ней, но заметил, как она смотрит на Корсакова, и понял, что у него, да и ни у кого другого, пока нет шансов. Тем временем Альбина появилась из коридора и с ужасом произнесла:
- Что за бардак вы развели на кухне? Там же просто помойка! Везде более или менее чисто, а на кухне бардак!
- Альбина, это не мы,- объяснил Ищенко. - Этот офис принадлежал раньше азербайджанским бандитам. В комнатах они ради показухи соблюдали чистоту, а на кухне, наверно, расслаблялись. Мы там ни разу не готовили, ей-Богу.
- И не убирали тоже ни разу,- ядовито заметила Альбина, вихрем прошлась по комнате в поисках швабры и тряпки и, ничего не найдя, вновь вылетела в коридор. Корсаков мрачно заметил:
- Не успела явиться, а уже хозяйничает. Зря я ее назад не отправил.
- Домовитых баб мужики вроде бы ценят, а я не люблю, когда баба хлопочет по хозяйству,- доверительно сказал Ищенко. - Умом понимаю, что все правильно, хорошо, что надо ее похвалить, а самого зло берет. То ли
это из-за того, что мать у нас все время была в хлопотах, ей даже толком поговорить с нами времени не хватало. Отец у нас рано умер, она одна осталась со мной и с сестрами. Может, иначе и нельзя было, но все равно обидно: вроде и есть мать, а вроде и нет ее - вместо нее какая-то стряпуха. А может, все из-за того, что я жену слишком любил. Мне семейная жизнь с ней представлялась как сплошной праздник,- с таким настроением, конечно, опасно жениться, но я тогда молодой был... При моей работе и так дома бывашь редко, и, конечно, зло берет, когда встаешь утром, а вместо праздника начинаются какие-то хлопоты, какая-то суета... Но я эту досаду подавлял, жену не попрекнул ни разу,- поднял палец капитан. - Я же понимал, что это у меня просто заскок.
- А может, и не такой уж заскок,- заметил Корсаков. - Мне тоже случалось чувствовать нечто подобное. Значит, склоки с женой ты не затевал,- из-за чего же вы разошлись?
- Наверно, из-за того, что она меня недостаточно любила,- задумчиво произнес Ищенко. - Не хотела понять, что такое для меня моя работа. Я ей пытался объяснить, что если человек родился ментом, то его уже не переделаешь... Бесполезно - она считала, будто я просто ни на что другое не годен и пытаюсь эту свою слабость как-то оправдать. У нее ведь перед глазами были другие примеры - мои приятели, которые ушли из органов, открыли свои фирмы, разбогатели...
- Ну и плюнь ты на нее, если ей важны такие примеры,- посоветовал Корсаков. Ищенко возразил со вздохом:
- Нет, не говори, для женщины все это немало значит. Хотя бы потому, что облегчает ей жизнь. Может, на самом деле это я ее недостаточно любил - не захотел пожертвовать ради нее своей работой, уйти в бизнес. Вот ты, наверно, замечал: в каждом фильме про ментов у героя обязательно главная проблема с женой или с любовницей, потому что женщины не могут выносить, когда у их мужика такая работа. Я раньше над этим посмеивался, пока у самого не получилось в жизни так же, как в кино. Такая уж у нас, ментов, работа проклятая,- философски заключил капитан. "Что же сказать о моей работе?"- промелькнуло в голове у Корсакова, однако он промолчал. На кухне что-то с грохотом и звоном рухнуло и покатилось по полу. Собеседники невольно прислушались. Донеслась приглушенная брань Альбины, затем опять раздался грохот и скрип передвигаемой мебели. Ищенко вскочил, высунулся в коридор и крикнул:
- Альбина, может, тебе помочь?
- Меня увольте,- проворчал Корсаков. В этот момент на столе запищал сотовый телефон - это капитан Неустроев, находившийся во дворе, просил об аудиенции. Корсаков велел капитану подниматься. Когда он через пару минут появился в офисе, Корсакова насторожил его угрюмый и сосредоточенный вид. Правда, в другое время Неустроев также не производил впечатления весельчака, но и угрюмцем тоже не выглядел - обычно от всей его фигуры веяло нерушимым спокойствием, и было ясно, что спокойствие это не поколеблется даже на пороге смерти. Однако теперь вид капитана отнюдь не успокаивал - наоборот, нагонял тоску и мрачные мысли. Ищенко весело поинтересовался:
- Ты чего такой кислый, капитан, кто тебя обидел?
Неустроев проигнорировал бестактный вопрос и обратился к Корсакову:
- Командир, я хотел бы один на один...
