Леонид Юзефович - Поздний звонок
Перед смертью Ружанского истерзали пытками, перебили ему ноги – чтобы не бежал, руки – чтобы не крал, а жену отдали казакам и вообще всем желающим.
«Для характеристики нравов, – замечает мемуарист, – упомяну, что один из раненых офицеров, близко знавший Ружанских, – тут называлась фамилия поручика, о котором шла речь, – не выдержал и, покинув лазарет, прошел в юрту, где лежала полуобезумевшая женщина, дабы использовать свое право».
За неимением в степи деревьев Ружанского повесили в проеме ворот китайской усадьбы. Жену привели в чувство, заставили присутствовать при казни мужа, потом расстреляли. На расстрел Бурдуковский согнал всех служивших в лазарете женщин, чтобы они «в желательном смысле могли влиять на помышляющих о побеге мужей».
Другие зрители пришли по своей воле. Был ли среди них поручик с расхожей фамилией, неизвестно.
– Сын показал мне это место в вашей книге, – сказал старик. – Я сразу подумал, что имеется в виду отец.
– Почему вы так подумали? – удивился я.
– Он не мог поступить иначе. Вы же понимаете, другого выбора у него не было.
– Извините, не понимаю.
– Чего тут непонятного? Сын же вам всё сказал.
– Что именно?
– Подождите, не кладите трубку, – попросил он.
И в сторону:
– Ты, что ли, ему не сказал?
Сын что-то отвечал, оправдываясь, затем его интонация изменилась. Он на чем-то настаивал.
– Нет, – отказал ему отец. – Я сам.
Опять послышалось его астматическое дыхание.
– Я был в ванной, прихожу, а он уже с вами разговаривает. Не мог потерпеть пять минут. Я думал, он вам всё объяснил. Оказывается, ничего подобного…
Он помолчал прежде чем сказать:
– Отец был за красных, его направил к Унгерну разведотдел Пятой армии. Штаб армии находился в Иркутске, оттуда его послали в Монголию для агентурной работы. Как бывший офицер он не должен был вызвать подозрений, тогда многие офицеры бежали в Китай через Монголию. Вот вы написали, что отец пошел к этой женщине, и не задумались, почему он так поступил. А что ему оставалось делать? Приходилось поступать как все, чтобы не вызывать подозрений. У него было ответственное задание, он не мог допустить провала.
Старик откашлялся прямо в трубку и спросил:
– Теперь поняли?
Я стоял лицом к окну. Жили на одиннадцатом этаже, высоких домов рядом не было. Все огни лежали внизу, с другого конца комнаты казалось, что за окном нет ничего, кроме ночной бездны.
– Понял, – сказал я.
– А зачем писали, не разобравшись?
– Я же не знал.
– Не знаешь, не пиши, – перешел он на «ты».
Его дыхание становилось всё более шумным.
– Отец так и сгинул в Монголии, больше мы о нем не слыхали. Мать за него ни пенсию не получала, никаких льгот, ничего. Ее же еще и никуда на работу не брали как жену офицера, жили в нищете. У соседей при НЭПе был сепаратор, мать у них для меня, маленького, обрат выклянчивала. Я лет до пяти обрат пил вместо молока, настоящее молоко в глаза не видел. Думал, обрат и есть молоко. Первый раз налили молока, не хотел его пить. Не знал, что молоко белое.
Старик зашелся в приступе кашля.
– Про пенки понятия не имел, – расслышал я сквозь хрип и надсадное перханье.
Трубкой снова завладел сын.
– Вы, наверное, удивляетесь, что я не постеснялся вам позвонить, – заговорил он торопливо, будто опасаясь, что отец отнимет у него телефон, – но, возможно, было не совсем так, как вам кажется. Отец не всё понимает. Ведь Ружанская лежала в юрте одна, дед вошел туда один.
– Если это был ваш дед, – вставил я.
Он оставил мою реплику без внимания.
– Почему вы так уверены, что дед сделал то же, что другие? Может быть, он с ней просто поговорил, постарался как-то утешить перед смертью. Почему вы решили, что он повел себя как все?
– Я лишь процитировал свидетеля.
– Свидетеля чего? Что дед прошел в юрту? О том, что происходило внутри, ваш свидетель не знал и знать не мог, его обвинение ни на чем не основано. Это чистой воды домысел, а у моей гипотезы есть косвенное подтверждение. Вы меня слушаете?
– Очень внимательно.
– В Монголии дед пропал без вести, был, очевидно, разоблачен как красный разведчик и казнен по приказу Унгерна. Логично?
Я согласился, хотя поручик вполне мог и не погибнуть, а уйти в Маньчжурию с остатками Азиатской дивизии. Особенно в том случае, если никаких сведений в штаб Пятой армии передать не сумел и боялся, что придется отвечать за участие в боях и экзекуциях, простительное только для ценного информатора. Или еще проще: завел себе новую подругу и не захотел возвращаться к семье.
– Значит, дед как-нибудь выдал себя, – звенел голос в трубке. – Это могло произойти при условии, что к тому времени его уже держали под наблюдением. Возможно, Бурдуковский подсматривал, когда он остался наедине с Ружанской, и его поведение показалось подозрительным. За ним установили слежку…
Сквозь несмолкающий кашель донесся другой голос:
– Клади трубку! Чего ты перед ним распинаешься!.. Клади, я сказал!
Раздались короткие гудки. Старик, видимо, прижал рычаг.
Положив трубку, я еще пару минут постоял у телефона – ждал, что младший позвонит снова. Он не позвонил.
© Юзефович Л.А.
© ООО «Издательство Астрель»
