Роберт Ладлэм - Тривейн
Алекс никогда не называл его Родом или Родериком: всегда — Роджером. И часто повторял, что настоящее имя Брюса сближает их еще больше. «Роджер, — говорил он, — прекрасное имя, мягкое и чувственное...»
Вскоре Брюс добрался до последней страницы.
"...и какие бы слухи, — читал он, — ни ходили в отношении Аугуста де Спаданте, они остаются только слухами. Он был прекрасным мужем, отцом пятерых ни в чем не повинных детей, которые сегодня, ничего не понимая в случившемся, оплакивают его, лежащего в гробу... Аугуст де Спаданте был отличным солдатом, лучшим доказательством чему являются полученные им в Корее раны...
Трагедия, а я не могу подобрать другого слова, заключается в том, что слишком часто наши граждане, призванные в вооруженные силы, как это случилось и с де Спаданте, втягиваются в кровопролитные сражения, инспирированные честолюбивыми, в высшей степени циничными, полусумасшедшими армейскими мясниками, которые воспитаны на войне, требуют войны и втягивают нас в войны лишь для того, чтобы воплотить в жизнь свои навязчивые идеи.
Один из таких мясников и всадил нож в спину — заметьте, уважаемые читатели, в спину! — Аугуста де Спаданте.
Впрочем, для убийцы, которого зовут Пол Боннер, такое бессмысленное убийство давно уже перестало быть чем-то из ряда вон выходящим. Но к ответу он так и не был призван, ибо имеет надежную защиту. Вполне возможно, что и сам он защищает других.
Так неужели мы, граждане Америки, позволим армии Соединенных Штатов укрывать наемных убийц, позволим этим убийцам решать, кто должен жить, а кто — умереть?"
Улыбнувшись, Брюс сложил листки и потянулся всем своим пятифутовым телом. Затем достал из ящика плотный конверт, вложил в него текст, запечатал конверт и приложил к обеим его сторонам собственную печать, на которой стояло имя: Родерик Брюс.
По дороге в кухню ему попался на глаза китайский ящичек, стоявший на книжной полке. Брюс достал из кармана связку ключей и открыл ящичек.
Письма Алекса...
Адресованные Роджеру Брюстеру и посланные на общий номер одной из центральных почт Вашингтона.
Приходилось быть осмотрительным. Им обойм приходилось быть осмотрительными, но ему — больше, чем Алексу.
Алекс... Достаточно молодой, чтобы быть его сыном — или дочерью, но он не был ни тем, ни другим, а был любовником. Страстный, понимающий, он научил Роджера Брюстера давать выход эмоциям. Алекс... Его первая любовь...
Аспирант Чикагского университета, Алекс был молодым гением, чьи познания в языках и культурах Дальнего Востока в конце концов вылились в блестящей защите докторской диссертации. Он получил стипендию и поехал в Вашингтон, в Смитсоновский центр, но очень скоро данная ему отсрочка от воинской службы кончилась и его призвали в армию. Родерик Брюс не осмелился этому помешать, хотя при мысли о предстоящей разлуке чуть не сошел с ума. Правда, в беседе с некоторыми военными Брюс заметил, что познания Алекса нашли бы применение в Бюро по азиатским делам при Пентагоне. Тогда бы их спокойная, наполненная любовью жизнь могла продолжаться! Однако внезапно, без предупреждения Алексу было приказано явиться на военно-воздушную базу в Эндрюс, чтобы лететь через весь мир в Сайгон.
Родерик Брюс, боясь и за себя, и за своего возлюбленного, подавив страх, пытался выяснить, в чем дело, но ничего не узнал.
А потом от Алекса стали приходить письма. Их разведывательной группе, находившейся в северо-восточной части страны, понадобился, оказывается, переводчик-американец: местным было доверять нельзя. Командование хотело, чтобы это был человек, имеющий представление о религиозных обычаях и традициях местного населения. Компьютер назвал Алекса, и командир подразделения включил его в свою группу. Командиром был майор Боннер, по словам Алекса — самый настоящий маньяк. Майор презирал новобранца, и для Алекса это не было тайной. «Он, — писал Алекс, — ужасный тиран...»
Преследуя новичка, майор был беспощаден и груб, жизнь Алекса стала невыносимой.
И вдруг перестали приходить письма. Неделями Брюс ходил на почту по два, по три раза в день, но их не было. И тогда им овладел ужас.
Наконец имя Алекса появилось в информационном листке Пентагона, среди тридцати восьми другим имен. Именно столько американская армия потеряла за ту неделю... Осторожные расспросы Брюса — от имени обеспокоенных родителей — дали следующий результат:
Алекса взяли в плен в северной части Камбоджи, на границе с Таиландом. Как выяснилось, он участвовал в разведывательной операции под командованием майора, и лишь один Боннер, один из шестерых, остался в живых. Тело Алекса нашли камбоджийские фермеры. Он был казнен... Через несколько месяцев имя Боннера вновь привлекло к себе внимание Брюса — на сей раз в связи с получившим широкую огласку расследованием. Теперь Родерик Брюс знал: он может отомстить за своего возлюбленного, прекрасного, умного, нежного любовника, открывшего ему целый мир чувственного наслаждения. В смерти Алекса повинен мерзавец майор, обвиняемый теперь своими же в том, что присвоил себе право действовать от имени закона.
Охота на Боннера началась с той самой минуты, когда Родерик Брюс заявил издателям, что намерен дать серию статей по Юго-Восточной Азии. Он расскажет в том числе и о тех, кто принимал участие в боях, — в стиле, так сказать, современного Эрни Пайла. О Вьетнаме, кстати, никто так еще не писал.
Издатели пришли в восторг, и недаром: репортажи Брюса из Дананга, Сон-Тоя и дельты Меконга стали одними из лучших об этой войне. В результате издатели получили увеличение тиражей, а Родерик Брюс — имя блестящего журналиста.
Ему понадобилось меньше месяца, чтобы собрать факты для своей первой статьи о майоре Боннере, который находился в те дни в одиночном заключении и ждал приговора военного трибунала. И были к тому основания!
Затем Брюс написал еще ряд статей, и каждая была все более и более резкой. После шести недель, проведенных в Азии, он впервые назвал Боннера «убийца из Сайгона», затем, без всякого милосердия, только так его и величал.
Однако трибунал остался глух ко всем этим разоблачениям, поскольку подчинялся другому ведомству. В результате майора преспокойно освободили и выслали в Штаты, в распоряжение Пентагона.
Но теперь военным придется услышать голос Брюса. Через три года и четыре месяца после смерти Алекса, его Алекса, они должны будут подчиниться его требованиям.
Глава 36
Неуверенность Уолтера Мэдисона раздражала Тривейна.
Накрутив телефонный провод на палец, он все смотрел и смотрел на большую статью в левом нижнем углу первой страницы. Газетный заголовок был весьма красноречив: «Армейский офицер задержан по обвинению в убийстве!»
Не менее красноречивым был и подзаголовок: «Бывший майор специальных сил, обвиненный три года назад в убийствах в Индокитае, обвиняется в зверском убийстве в Коннектикуте».
А Мэдисон продолжал что-то мямлить об осторожности.
— Да пойми же ты, Уолтер, — говорил Тривейн, — он находится в тюрьме по ложному обвинению! И не надо спорить по существу вопроса: сам увидишь, что я прав. А теперь я хочу, чтобы ты согласился быть его защитником!
— Но это слишком сложно, Энди! Ведь существуют особые процедуры, мы их можем и не перепрыгнуть... Ты думал об этом?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, во-первых, вдруг он сам не захочет? А во-вторых, не уверен, что смогу его защищать: думаю, что мои партнеры будут категорически против!
— Что за чертовщину ты несешь? — чувствуя, как в нем поднимается гнев, спросил Тривейн. Неужели Мэдисон собирается ему отказать? — Я же не обратил внимания ни на какие возражения, когда представил твоим коллегам контракт на несколько сотен? А ситуация тогда была преотвратная. Сейчас же надо просто защитить невинного человека! А он, между прочим; спас мне жизнь, что, кстати, позволило обеспечить работой и тебя! Достаточно ясно я выражаюсь?
— Да... Ты, как всегда, откровенен... Успокойся, Энди, ты ведь тоже замешан в этом деле, и я за тебя беспокоюсь! Ведь если мы начнем защищать Боннера, то свяжем твое имя не только с ним, но и с де Спаданте! Не думаю, что это разумно. Конечно, ты можешь нанять меня, ты имеешь право их не любить, но...
— Меня все это не интересует! — перебил юриста Тривейн. — Я знаю, о чем ты говоришь, но сейчас это не имеет ни малейшего значения! Я хочу, чтобы у него было все самое лучшее...
— А ты читал статью Родерика Брюса? Скверная статья! Здорово он проехался на твой счет... Хорошо бы он оставался нейтральным там, где замешано твое имя! Но если мы выступим в качестве защитников Боннера, случится обратное.
— Ради Бога! Неужели ты не понимаешь? Что еще сказать тебе? Да мне наплевать на причины, о которых ты говоришь! Этот Брюс — отвратительный, злобный лилипут, алчущий крови! А Боннер сейчас — превосходная мишень: ведь он никому не нравится!
