Тина Шамрай - Заговор обезьян
А Чугреева и Фомина, наверное, уже похоронили. Провели экспертизу и похоронили, и родственникам сказали: погибли на боевом посту! Эта стая не жалеет даже своих, да и что жалеть — они лишь слуги, а в слугах ходит весь народ. Конвоиров похоронили, а он ещё трепыхается, ещё елозит лапками по стеклу. Нет, почему он доверился этому весёлому шофёру-вертолётчику?.. Ну, ну, формулируй! Так ответ будет неприятным: больше некому! Человек был с машиной, вот на это он и польстился. Но на трассе машин до черта, только останавливай! Тогда что же он сидит? Руки в ноги — и вперед! На вертолётчике свет клином не сошёлся… Нет, в самом деле, выйти погулять и… И не вернуться. Только как выйти? Вот из окна видно калитку, а у калитки собаки… Он ещё рассматривал пути отхода, когда уловил неясный звук, но не со двора — с другой стороны, за дверью.
И, прислушавшись, понял: скрипит лестница, но шаги лёгкие, хозяйка? Но зачем? Хорошо, хорошо! Он сам выйдет, сам покажется на глаза. И распахнул дверь. На лестнице показалась голова в мелких рыжих кудряшках — та самая старушка, что наказывала ему ночью непременно помыть ноги. Аккуратная такая маленькая старушка с острым личиком и в синем фартуке с большими карманами.
— Доброе утро! — вежливо поздоровался он.
— Да уж день давно! — угрюмо сообщила женщина, откусывая конфету. И, покатав во рту сладкий кусочек, продолжила: — Я чего хотела сказать-то? Нинка Васильна наказывала идти снедать. А то посуду мыть надо!
— Спасибо. Я не голоден и завтракать не буду. Вы передайте…
— Как так не будешь? Готовили, готовили, а он не будет! Ты, милок, особо не выкомаривайся! Буду я бегать туды-сюды! Сам сходи и скажи, а то Нинка будет ругаться…
Этого только не хватало! Он сейчас пойдёт и попросит не беспокоиться на его счёт, это совершенно излишне. Вот только спускаться вниз и общаться с приютившими его людьми решительно не хотелось. Снова изображать инженера из Новосибирска? Это порядком надоело! Ну да, разве эта эпизодическая роль для него! Тогда откройся, назовись собственным именем! Слабо? Нет, зачем же людей пугать. Его, как порядочного, пустили в дом, а наутро взять и обрадовать: приютили уголовника. Только без этого… без пафоса, хорошо? Договорились!
В огромной столовой, а может, гостиной, никого не было, и он несколько растерялся. Одна из дверей, что вела вглубь дома, была приоткрыта, и оттуда слышалось, как ровным безостановочным голосом радио передавало какие-то местные новости. Где же та самая Нина Васильевна, что будет ругаться? И старушка исчезла. Может, хозяева во дворе, выглянул он в окно. Но и на пятачке перед домом никого не было. Пришлось развернуться и осмотреться: голые стены, диван, ещё диван, два стола… На большом было пусто, но к одному из диванчиков был придвинут другой стол, маленький, там стояла какая-то посуда, прикрытая белым полотенцем. Рядом темнел экраном телевизор, и захотелось подойти и включить аппарат, вот и пульт лежит.
Нет, не будет он ничего включать. Зачем? Ему только надеть кроссовки, а там… Он ещё выстраивал в голове порядок действий, когда заметил: за дверью справа, что-то мелькнуло. Хозяйка? И, скользя носками по гладкому полу, подошёл поближе: женщина в цветастом сарафане стояла у зелёного кухонного стола и переливала что-то из банки в банку, пахло ягодами. У неё были слегка загорелые плечи, высоко подобранные тёмно-рыжие волосы, красивая шея, на ногах белые носки. Ах, эти белые носочки! Но это не Лина, совсем не Лина! Запомни, эту зовут Нина. Приятное имя, и так созвучно родному…
— Добрый день! — как можно непринуждённей выговорил он. Женщина была так увлечена своим мирным делом, что, заслышав чужой голос, испуганно вскрикнула:
— Ой! Вы так неожиданно! А мы думаем, как там наш гость… А гость и не показывается… Ну, как отдохнули? — засуетилась хозяйка, но тут же совсем другим тоном продолжила: — Ну, тогда пора и позавтракать! И Толик наказывал вас кормить. Давайте, давайте, не стесняйтесь! — И тем жестом, каким, видно, загоняла куриц, стала теснить гостя к маленькому столику у диванчика.
— Всё давно уже остыло, может, подогреть? Нет? — сдёрнула она полотенце. На тарелках были и котлеты, и жареная рыба, и горка оладий, а к оладьям и варенье, и сметана… И пришлось насторожиться: кто-то ещё должен выйти к завтраку? На столе провизии было на целый взвод.
— А мы давно уже поели, вот и чай остыл, — прикоснулась женщина к белым пластмассовым бокам чайника. — Сейчас, сейчас подогрею. — И, подобрав длинный провод, потянула его к розетке, потом села напротив и стала ненужно что-то переставляла на столе, придвигать то одну тарелку, то другую: ешьте, ешьте. Её чистые и распаренные руки так и мелькали перед глазами, и цепочка с крестиком в треугольном вырезе шевелилась как живая. А он всё отводил глаза, было неловко за хозяйское неведение: знали бы, кого кормят. Неловко было и за себя: без зазрения совести сидит и ест незаслуженный хлеб, ну, не хлеб, оладьи… Ну да, как тот крокодил, что льёт слезы, но ест, ест… И он жевал, не поднимая глаз, ожидая подходящего момента, когда можно будет встать и поблагодарить за угощение: спасибо, сыт. Да, да, вот только чай выпьет и встанет.
— Что ж вы так плохо едите? Вот у меня Борис Фёдорович, муж то есть, говорит: завтрак — это первое дело. Да что ещё делать гостю, только есть.
— Спасибо, спасибо. Но здесь так много всего… У меня, знаете ли, жена диетами увлекается, вот и привык есть мало, — пытался оправдаться гость. Только зачем жену сюда приплёл?
— Это она зря… На салатиках вся сила теряется, — посмеивалась женщина, то и дело смахивая с раскрасневшегося лица выбившиеся рыжие пряди. — Никакой физической же силы не будет… Семья у вас как, большая?
— Большая, четверо детей, — стал зачем-то откровенничать гость.
— Тогда, конечно, тогда на еду не хватает, — посочувствовала Нина.
— Да нет, отчего же? Я неплохо зарабатывал… зарабатываю, — принял он из рук хозяйки огромную чашку с чаем. — Нам с семьёй хватает. — И замолк, ожидая дальнейших расспросов.
— Ешьте, ешьте, не стесняйтесь. В еде — вся сила. У меня муж, как мяса не поест, так… И правильно, мужчина должен много зарабатывать.
— А я сил во сне набираюсь. А еда? Могу не есть, дайте только поспать, — вроде как извинялся за долгий сон гость.
— Это потому, что спать вам, наверно, дома не дают? Дети — это же сплошное беспокойство.
— Да не без этого. Придёшь, знаете ли, поздно с работы или приедешь из командировки, а утром надо рано вставать…
— Знаю я вас, мужиков. Наверное, сами сбегаете из дома, вон как Толик. Ваша жена, видно, тоже одна кукует. А если ещё с детьми!.. Вы сколько зарабатываете, если не секрет? — заметив, что гость замешкался, женщина сама и продолжила:
— Ну, правильно, правильно, сколько ни зарабатывай, а всё равно не хватает, так ведь? А если ещё жена не работает, тогда совсем тяжело.
— Да нет, тяжело, когда работать не дают.
— Верно, верно… У нас вот магазинчик был, так бросили мы это дело. А почему бросили? Да кто только денежку не требовал! Мы, значит, работаем, отдыха не знаем, а он в галстучке приходит и руку протягивает: дай! А вы, значит, в Новосибирске живёте? И как там жизнь? А у меня сын неподалеку учится, в Томске.
— Интересный город, студенческий, — счел нужным заметить гость.
— А вы скоро домой-то? Я бы с вами одежду ему передала, сыну-то. Вам бы в Томск и ехать не надо было, он сам и позвонил бы и приехал…
— Вы знаете, все будут зависеть от Анатолия…
— Да, от Толика много чего зависит, — усмехнулась женщина. — Вы доедайте, доедайте оладьи. Вкусные?
— Как говорит моя дочь — обалденные! — совершенно искренне похвалил он стряпню хозяйки.
— Вот привозите сюда жену отдыхать, я её научу печь блинчики. Сюда люди из Москвы едут, а из Новосибирска чего проще-то? Вам как, понравилось в доме? Да и как не понравиться, все удобства, вода горячая, а кругом красота какая: лес, три речки рядом. Я вот сама городская, а города мне не надо! У нас тут и источники, и вода лечебная… На следующий год обязательно приезжайте, может, даст бог, жары не будет… Борис Фёдорович, муж то есть мой, и вход отдельный сделает, и калитка отдельная будет…
Под нескончаемый говор женщины он ещё пытался жевать, но еда на подносе не кончалась, а живот будто камнями набит. И он безотчётно приложил руку пониже груди, это хозяйка заметила и поняла его жест по-своему.
— Ой, что вы! Всё свежее, с утра приготовленное…
— Не беспокойтесь, — остановил её гость. — У меня это бывает… Сам не знаю, но что-то там барахлит.
— Что вы говорите? А всё водочка ваша. Небось, прикладываетесь? Смотрю, бледный вы какой-то… У меня первый муж от этого и умер. Молодой был, а не мог бросить. И что только я не делала… А вы, вроде, на пьющего и не похожи…
— Всё было. Теперь только изредка позволяю себе, — покаянно опустил голову гость. Вот так всегда: начнёшь врать, а потом и не знаешь, как выбраться.
