Роберт Стреттон - Час нетопыря
LVII
Примерно в 12 часов 05 минут по восточноамериканскому времени глава разведцентра ЦРУ в Мюнхене Палмер-II направил в Ленгли подробную шифрованную телеграмму, в которой изложил директору агентства контр-адмиралу Прескотту все подробности случившегося утром.
Палмер-II не принял к сведению предъявленных ему обвинений и довольно лаконично, чтобы не сказать пренебрежительно, отверг подозрения, что он якобы действовал вопреки инструкциям.
Палмер-II сообщал, что из довольно достоверных источников он получил информацию о похищении боеголовок с СБ-6 агентами противника, фамилии которых установлены. Но эти сведения не поддаются проверке, потому что человек, который их доставил, внезапно умер от инфаркта (если это действительно был инфаркт), а двадцать два агента Палмера-II, работавшие в различных учреждениях и ведомствах ФРГ, были в одно и то же время арестованы.
Глава резидентуры ЦРУ не скрывал, что возникла совершенно новая и труднообъяснимая ситуация. Для выяснения обстоятельств ареста такого количества агентов ЦРУ одновременно потребуется не меньше нескольких дней. Палмер-II должен исключить версию, что это дело рук людей из восточной зоны. Остается признать, что определенные силы в Западной Германии готовятся предпринять какие-то действия на свой страх и риск. Палмер-II поднял на ноги весь свой разведывательный аппарат и надеется, что его дальнейшие донесения не встретят таких нелепых и, откровенно говоря, возмутительных комментариев, какие были сделаны по поводу его предыдущей деятельности.
Палмер-II просит, чтобы директор ЦРУ вытребовал из архивов донесения разведцентра от 1 апреля, 14 апреля, 18 мая и 19 мая сего года, в которых охарактеризована военно-политическая ситуация в Федеративной Республике. Палмер-II до сих пор не получил подтверждения того, что эти доклады получены, не говоря уже о каком-либо знаке одобрения. Однако сегодня эти доклады могут явиться исходным пунктом планирования американской политики по отношению к Западной Германии.
В связи с серьезностью создавшегося положения Палмер-II принял решение активизировать всех своих глубоко законспирированных агентов в ГДР, Польше, Чехословакии и Румынии; первые донесения показывают, что войска Варшавского Договора, после непродолжительной тревоги, занимают выжидательную позицию.
LVIII
Пятница, 12 июня, 13 часов 30 минут по восточноамериканскому времени. В Овальном зале Белого дома происходит третье за этот злополучный день заседание Совета национальной безопасности Соединенных Штатов, в котором наряду с его постоянными членами уже второй раз участвует посол Советского Союза в Вашингтоне.
— Ну видите, господин посол, — говорит президент Гаррисон, — общими силами нам удалось погасить наверняка самый опасный кризис за всю историю человечества. Я очень высоко ценю ваше доверие к нашим словам и вашу готовность провести здесь с нами несколько часов. До настоящего времени ни один иностранец никогда не участвовал в заседаниях Совета национальной безопасности. Я уверен, однако, что именно благодаря вашим депешам в Москву нам удалось миновать самое худшее.
— Благодарю, господин президент, — отвечает посол. — Но я должен откровенно сказать, что мои донесения состояли не из одних лишь восторженных возгласов. У меня создалось впечатление, что ваша система управления войсками не свободна от многих серьезных неполадок, и я должен был подготовить свое правительство ко всяким неожиданностям. В конце концов, случай с торпедированием крейсера…
— Вы хотите сказать, господин посол, — многозначительно спрашивает советник по вопросам национальной безопасности доктор Натаниэл Рубин, — что ваша система передачи команд лучше?
— Я не очень разбираюсь в военных вопросах, о чем неоднократно имел возможность напомнить, — отвечает посол с обезоруживающей улыбкой. — Однако я думаю, что у нас такого рода катастрофы… вернее, недоразумения… я хотел сказать случайности… Так вот, у нас такого рода случайности вряд ли могут произойти.
— Может быть, нам поменять нашего министра обороны на вашего? — шутит вице-президент Паркер.
— Мне кажется, господин президент, — отвечает посол, — что было бы лучше вообще отказаться от таких опасных видов оружия. И вообще от всякого оружия.
— Господин посол, ваше чувство юмора поистине великолепно, — смеется государственный секретарь Брумэн. — Вы действительно думаете, что ваше правительство готово разоружиться?
— Вот уже около двадцати лет, — вмешивается министр обороны Никос Палакис, — мы в принципе согласны, что надо бы сделать какой-то шаг в направлении реального разоружения, но получается, однако…
В дверь заглядывает Магорски:
— Господин президент, не могли бы вы на минуту выйти?
— Сегодня у нас нет тайн, — нехотя отвечает президент Гаррисон. — Наш советский гость подумает, что мы от него что-то скрываем, а было условлено, что господин посол участвует во всех наших обсуждениях и присутствует при принятии всех решений.
— Понимаю, — говорит Боб Магорски, — но это совершенно частное дело, не связанное с политикой.
— Ну, если так… Господа, я прошу у вас извинения.
Посол краем глаза замечает в руках у Магорски папку с крупной красной надписью «CLASSIFIED» — «секретно».
— Что нового, Боб? — спрашивает Гаррисон.
— Боюсь, господин президент, что я с самого утра приношу только дурные вести. Первые отклики на вашу пресс-конференцию более чем неблагоприятны, во всяком случае, у нас в Штатах, потому что в Европе вас хвалят. Группа конгрессменов считает, что вы обманули американский народ. «Дочери американской революции», с которыми вы сегодня должны были беседовать, такого же мнения. Сведения институтов по изучению общественного мнения тоже вызывают беспокойство. Многие считают, что взрыв над северо-западными штатами — это дело русских. А вы, как утверждает общественное мнение, в страхе перед шантажом со стороны русских приняли все это на себя и пошли на уступки Москве. Приглашение посла СССР участвовать в заседании Совета национальной безопасности, насчет чего идут повсеместные споры, расценивается как еще одно доказательство, извините за такое выражение, измены.
— Боб, что ты пристаешь ко мне с такими идиотскими вещами?
— Я согласен, что это идиотство, но сам контекст меня тревожит. По-видимому, офицеры Шестого флота открыто взбунтовались после вашего решения о дисциплинарном увольнении вице-адмирала Мак-Грегора. Точно еще не знаю, что там происходит, но у меня есть основания думать, что ничего хорошего. Наконец, два часа назад в Калифорнии была основана Лига жертв ядерной агрессии, которую возглавил сенатор Роланд Петерсон. Как председатель сенатской комиссии по военным делам, он может вам причинить крупные неприятности.
— Хочешь, я скажу, что о нем думаю?
— Я думаю примерно то же самое, господин президент, но это дела не меняет.
— Что еще?
— Разве мало? Из других новостей стоит отметить, что папа Сикст VII призвал всех верующих молиться за души погибших в нашей катастрофе и позволил себе довольно едкие замечания насчет ненадежности всяких механизмов. Все знают, что наши механизмы оказались несовершенными, так что замечания эти популярности нам не прибавят.
— Хорошо, Боб, благодарю тебя. Я должен вернуться в Овальный зал. После увидимся.
Гаррисон возвращается на заседание Совета национальной безопасности с твердым намерением побыстрее его закончить. Через полчаса у него заседание чрезвычайной комиссии конгресса и правительства по оказанию помощи жертвам катастрофы. Через час он должен изучить доклад адмирала Прескотта и принять решение по поводу действий 665-го батальона в Бамбахе. Кроме того, ему необходимо узнать подробности о бунте офицеров Шестого флота, подписать ноту союзным правительствам, выслушать предложения о чрезвычайных ассигнованиях на помощь жертвам взрыва, подготовить текст ноты Советскому правительству, потому что проект, представленный государственным департаментом, никуда не годится. Да еще надо выкроить хоть минуту, чтобы узнать, как его любимая дочь Розмари сдала экзамен по испанскому языку.
— Пожалуй, на этом мы и закончим заседание, — бодро говорит он, входя в Овальный зал. — Кризис преодолен, я надеюсь, что мы извлечем из него необходимые выводы. Прежде всего я хотел бы поблагодарить господина посла за участие в нашей работе. Я надеюсь, господин посол, что при ближайшей поездке в Москву вы подробно расскажете о том, насколько мы вам доверяем, а также о том, как у нас принимаются важные решения. Я очень рад, что вы согласились провести с нами эти трудные часы. Уверен, что в своих воспоминаниях вы опишете этот исторический момент в соответствии с истиной, помня обо всем, что объединяет наши страны, несмотря на все существующие различия.
