Андрей Анисимов - Кремлевский синдром
«Видишь, тебе стало неприятно, — продолжил тему родитель. — А эти красотки не только вбирают в себя коктейль от разных мужчин, но еще и могут наградить тебя таким подарком, от которого ты будешь лечиться до старости».
Вспомнив возмущенное лицо наследника, Борисевич не сдержал улыбки. Завтрак у них тогда затянулся. Отец поведал чаду о своем первом интимном свидании с девушкой. Эта была юношеская любовь Борисевича-старшего. Прекрасные воспоминания от близости с любимой он хранил всю жизнь и поделился ими впервые. Сын спросил, почему тогда отец женился на маме, а не на той девушке? Борисевич признался, что возлюбленная рассталась с ним, когда он устроился работать в милицию. В ее семье к этой профессии относились с неприязнью. Дедушка возлюбленной погиб во времена репрессий, а ее отец был уволен за инакомыслие из Минского университета, где преподавал историю. Свой лирический рассказ Борисевич закончил словами: «А потом я полюбил твою маму». Еще Николай Игнатьевич рассказал сыну, что близость физическая без любви и духовной совместимости — удел слабых или ленивых. Но разъяснить свою позицию не успел. Вернулась жена.
Да, ханжой он не был, но после двухчасового просмотра кассет из «студии» братьев Сумановых испытал такое омерзение и ярость, что вынужден был прервать процесс и выйти на улицу. Минут десять курил и боролся с переполнявшими его эмоциями. Затем распорядился привезти кассеты к нему в рабочий кабинет. И теперь, сидя у видеомагнитофона, тянул время, пытаясь отсрочить продолжение пытки. Еще раз пролистал папку с делом о несчастном случае с двенадцатилетней Катей Танцковой и еще раз перечитал показания ее подружки Вали Щербины. Помимо этих показаний в деле имелись записи допросов студентки Любы Танцковой, старшей сестры Кати. Катя училась в школе, и Люба заменяла девочке умершую мать. Она не могла прийти в себя от несчастья и во время допроса выглядела подавленной. Старший брат Василий, который и содержал обеих сестер, тогда находился в плаванье, и поговорить с ним у Борисевича не получилось.
Просматривая омерзительные кадры детской порнографии, следователь пытался заглушить чувства и спокойно работать. Он искал выпавшую с балкона Катю среди девочек, которых перед видеокамерой изощренно пользовали «артисты»-педофилы. Но пока на экране она не возникала. В деле имелось всего две карточки погибшей. Он боялся, что по ним живую Катю, если и увидит, не узнает. Ему нужны еще фото. В деле фигурировал домашний телефон Танцковых, и Николай Игнатьевич позвонил. Услыхав мужской голос, поначалу решил, что ошибся номером, но на всякий случай попросил к телефону Любовь Ивановну Танцкову.
— Ее нет.
— А с кем я говорю? — спросил Борисевич.
— Поскольку звоните вы, а я вас не знаю, неплохо бы представиться, — ответили в трубке.
— Следователь управления майор Борисевич, — назвал себя Николай Игнатьевич и пояснил: — Я вел дело о гибели Кати.
— А я Василий Танцков. Брат Кати.
— Вы моряк? Вернулись с моря? — наконец догадался майор.
— Моряк я бывший, а вернулся два месяца назад.
— Почему не зашли? Я же просил Любовь Ивановну передать вам мою визитку и связаться со мной.
— Не вижу смысла. Раз вы признали несчастный случай, либо вас подкупили, либо вы дрянной следователь. И в том, и в другом случае мне с вами говорить не о чем.
— Если у вас имеются основания подозревать преступление, тем более вы обязаны поделиться со мной своими соображениями. А какой я следователь, решать не вам. Не заставляйте меня прибегать к повестке, а срочно зайдите. Это очень важно.
— Хорошо, через час буду.
— И захватите все фотографии Кати, которые есть в доме.
— А это еще зачем?
— При встрече я вам все объясню.
Положив трубку, Борисевич, наконец, включил видеомагнитофон. Он наловчился теперь быстрее прокручивать отвратительные кадры. Оператор перед началом сексуальных игрищ крупно показывал всех участников. В режиме быстрого просмотра Борисевич имел возможность проследить появление нового фигуранта, но избежать омерзительных подробностей процесса. На третьей пленке после минутного показа он нажал на стоп-кадр. На экране появилось знакомое лицо. Борисевич увидел не Катю Танцкову, он узнал ее подругу Валю. Эту девочку он прекрасно запомнил, поскольку разговаривал с ней несколько часов. Вела она себя непосредственно, как милый ребенок, потрясенный гибелью подруги. На экране же Валя достаточно профессионально доставляла удовольствие накачанному смуглому парню, смахивающему на латиноамериканца. Ни робости, ни испуга лицо ее не выражало. Девочка закатывала глаза и издавала сладострастные стоны. Борисевич, вспоминая девчушку на допросе, с трудом верил, что Валя в его кабинете и развратная потаскушка на экране — один и тот же ребенок. В сюжетах следующих трех пленок фигурировали мальчики-подростки. Даже при быстром просмотре майора едва не стошнило. Оператор слишком смаковал физиологические подробности. Борисевич и к совершеннолетним геям относился с нескрываемой брезгливостью, а наблюдать, как здоровенный мужик крутит ребенка, устанавливая его в удобных для себя позах, ему было по-настоящему трудно. Все же он заставил себя перемотать три пленки в скоростном режиме, чтобы не упустить появления на экране Кати. Изготовитель данной продукции был горазд на выдумки и мог добавить фигурантку и к чисто «мужской» компании.
Но Кати он так и не обнаружил. Не оказалось ее и на следующих пяти пленках. Зато на одной из них снова увидел Валю Щербину. Оставался последний ролик, когда в дверь постучали.
— Войдите, — разрешил следователь и выключил видеомагнитофон.
— Я Танцков, — с порога сообщил визитер и замер, пронизав следователя острым тяжелым взглядом.
— Присаживайтесь, Василий Иванович. Спасибо, что зашли, — и майор указал на стул возле своего стола.
Танцков присел на краешек. Борисевичу тут же передалось нервное напряжение посетителя. Он почувствовал возле себя горящего, словно факел, человека и немного растерялся. Боль за младшую сестренку являлась вполне естественным чувством для ее брата. Но Кати не стало более полугода назад, а по состоянию Василия это случилось как бы вчера.
— Вот фотографии, — Танцков вынул из внутреннего кармана куртки пачку снимков и протянул следователю. Николай Игнатьевич стал их внимательно рассматривать. Делал он это нарочито долго. Борисевича фото уже не так интересовали, он знал, что не проглядел Катю во время просмотра. Он искал форму беседы с посетителем. Тот молча ждал. Наконец Борисевич заговорил:
— Недавно появились косвенные улики, способные изменить заключение о несчастном случае с вашей сестрой. Возможно, ее убили, а возможно, довели до самоубийства.
— Не слишком ли запоздалое прозрение? — резко поинтересовался Василий.
— Не слишком. Срок давности еще не истек, и право наказать виновных у закона остается. И я сделаю все возможное, чтобы это произошло как можно раньше.
Танцков пристально взглянул в глаза Борисевича, тот взгляда не отвел.
— Неужели вы сразу не поняли, что Катю убили? — спросил Василий, но голос его звучал уже не так жестко.
— У меня был единственный свидетель, девочка Валя. Она ровесница Кати. Ее показания выглядели достаточно искренне. Если бы это был взрослый человек, я мог бы и усомниться. Но просечь, что ребенок уже столь опытная актриса, я тогда не сумел.
— А теперь сумеете?
— Теперь у меня появилось средство заставить свидетельницу рассказать правду.
— Не поделитесь, что за средство?
Борисевич развел руками:
— Пока следствие не закончено, не имею права.
— Слова не держите. По телефону, когда просили фотки, обещали объяснить зачем.
— Квартиру, где произошло несчастье с вашей сестренкой, не так давно приобрели уголовники, которых мы сейчас разыскиваем. По документам на время происшествия квартира принадлежала матери Вали. Уверен, что уже тогда де-факто она использовалась бандитами. Потом новые владельцы сломали стены и создали из четырех квартир этажа нечто вроде киностудии. В ней при обыске изъято много видеодокументов. Если на них вдруг окажется ваша сестра, это станет неоспоримым доказательством их участия в ее трагической судьбе. Имена уголовников пока назвать не могу.
— Подозреваете братков Сумановых?
Борисевич не смог скрыть удивления:
— Ведете собственное расследование?
— Сумановы подонки, но мою сестру погубил другой человек.
— Вы знаете кто?
— Знаю, но вам не скажу. Я с ним сам разберусь.
— Решили вершить самосуд?
— У меня нет выбора. До этого типа вам не добраться. Он купит и вас, и ваших судей.
Борисевич с трудом сдержался:
— Я похож на взяточника или у вас есть основания подозревать меня в этом?
