Джон Ле Карре - Верный садовник
— Вы это передадите?
— Уже передал, — ответил молодой человек.
Глава 2
Вудроу жили в каменном доме с элементами тюдоровского стиля, каких хватало в большой английской колонии, расположенной на склоне холма в закрытом для посторонних пригородном районе Мутайга, на расстоянии вытянутой руки от «Мутайга-клаб», резиденции британского посла и резиденций послов других государств, о существовании которых многие узнавали впервые, проехавшись по тщательно охраняемым улицам и увидев таблички с их названиями среди других, на суахили, предупреждавших о наличии злых собак. После нападения на посольство США в Найроби Министерство иностранных дел выделило необходимые средства для того, чтобы снабдить дома сотрудников посольства, такого же ранга, как Вудроу, и выше, прочными металлическими воротами, которые могли выдержать удар грузовика. Ворота эти днем и ночью охранялись живописными гвардейцами и их многочисленными друзьями и родственниками. Проволоку забора, окружавшего сад, держали под напряжением. На заборе крепились кольца колючей проволоки. С наступлением темноты включались мощные прожектора, освещающие и забор, и подступы к нему. В Мутайге забота о собственной безопасности считалась хорошим тоном. Более бедный люд посыпал каменные заборы битым стеклом, средний класс мог позволить себе колючую проволоку, а уж безопасность дипломатов обеспечивали железные ворота, заборы под напряжением, датчики системы сигнализации на окнах и дверях и прожектора.
Вудроу жили в трехэтажном доме. Два верхних этажа дополнительно охраняла металлическая сдвижная перегородка, установленная на первой лестничной площадке. Ключ от нее был только у старших Вудроу. Архитектор использовал рельеф местности: дом стоял на склоне, и под первым этажом располагались две комнаты для гостей, отдаленно напоминающие тюремную камеру: выкрашенные белой краской стены, окна без занавесок, зато забранные стальными решетками. Но Глория, в ожидании гостя, украсила комнаты розами из сада, торшером из малой гостиной, телевизором и радиоприемником, справедливо рассудив, что сами они какое-то время смогут обходиться без оных. Конечно, это не номер в пятизвездочном отеле, доверительно сообщила она Элен, своей лучшей подруге, англичанке, которая вышла замуж за грека, работавшего в миссии ООН, но, по крайней мере, бедняжке будет где побыть одному. А тому, кто потерял близкого человека, побыть одному абсолютно необходимо. Глория испытала это на себе, когда умерла мама, но, разумеется, семейные отношения Тессы и Джастина несколько отличались от, скажем, традиционных, однако она, Глория, никогда не сомневалась, что любовь, во всяком случае со стороны Джастина, имела место быть, а вот что испытывала к мужу Тесса… откровенно говоря, Эл, дорогая, это знает только господь, а никто из нас уже никогда не узнает.
На что Элен, не раз разводившаяся и умудренная опытом, недоступным Глории, ответила: «Что ж, придется тебе приглядывать за кормой, сладенькая. Как бы кто не пристроился. Новоиспеченные вдовцы иной раз очень охочи до женщин».
* * *Глория Вудроу относилась к тем редким женам дипломатов, которые стремились всегда и во всем видеть светлую сторону. А если светлая сторона никак не просматривалась, с губ ее срывался добродушный смешок и восклицание: «Ага, а вот и мы!» — означавшее, что все заинтересованные лица должны сплотиться и без единой жалобы принять жизненные неудобства. Она постоянно помнила о частных школах, в которых прошла ее юность и сформировалось мировоззрение, регулярно посылала туда сообщения о своих успехах, живо интересовалась новостями соучеников. В День основания школы обязательно посылала поздравительную телеграмму, в последние годы, спасибо техническому прогрессу, остроумное письмо по электронной почте, обычно в стихах, дабы никто не забыл о том, что она когда-то заняла первое место на конкурсе школьных поэтов. Симпатичная, красноречивая, особенно если разговор шел ни о чем, она выделялась ковыляющей, на редкость некрасивой походкой, свойственной женщинам английских королевских кровей.
Но при этом никто не мог сказать, что природа наградила Глорию Вудроу глупостью. Восемнадцать лет тому назад, в Эдинбургском университете, она считалась одной из лучших студенток, и многие сходились во мнении, что она достигла бы немалых успехов в политике или философии, если бы не вышла замуж за Вудроу. Но за прошедшие годы замужество, воспитание детей и переменчивость жизни дипломатов полностью вытеснили честолюбивые замыслы, которые она, возможно, питала. Иной раз Вудроу с легкой грустью отмечал, что Глория пожертвовала своим интеллектуальным потенциалом ради того, чтобы выполнять роль жены. Но эта жертва вызывала у него и чувство благодарности. Уважал он жену и за то, что она словно отказывалась читать его тайные мысли, но при этом гибко подстраивалась под его интересы. «Когда я захочу жить собственной жизнью, я тебе обязательно об этом скажу, — как-то заверила она Вудроу, когда тот, обуреваемый то ли чувством вины, то ли скуки, предложил ей продолжить образование, совершенствовать свои знания в юриспруденции, в медицине, в чем угодно, но совершенствовать. — Если, конечно, я не нравлюсь тебе такой, какая есть, это другое дело», — добавила она, переводя разговор с частностей на общее. «Да нет же, нравишься, нравишься, я очень люблю тебя», — запротестовал он, крепко прижав жену к груди. И более-менее поверил самому себе.
Джастин стал тайным узником комнат для гостей на нижнем этаже дома Вудроу вечером того же черного понедельника, когда ему сообщили о смерти Тессы, в тот час, когда на подъездные дорожки резиденций послов вкатывались лимузины, чтобы чуть позже отвезти их в один из соседских домов. День Лумумбы? Мердеки? Взятия Бастилии? Один праздник ничем не отличался от другого. Национальный флаг развевался на флагштоке, на лужайке выключались разбрызгиватели, стелился красный ковер. Черные слуги в белых перчатках роились вокруг, совсем как в колониальные времена, которые мы все так решительно осуждаем. А из шатра хозяина доносилась патриотическая музыка.
Вудроу приехал с Джастином все на том же черном посольском минивэне с тонированными стеклами. Из морга они отправились в полицейское управление, где Джастин безупречным академическим почерком написал заявление о том, что он опознал свою жену. Из полицейского управления Вудроу позвонил жене, чтобы сообщить, что через пятнадцать минут, если они не попадут в пробку, приедет со своим гостем и… «ему надо лечь на дно, дорогая, и мы должны ему в этом помочь». Спешка не помешала Глории позвонить Элен, номер она набирала неоднократно, пока та не взяла трубку, чтобы обсудить обеденное меню… любит бедняга Джастин рыбу или ненавидит ее? Она забыла, но вроде бы в отношении еды у него есть пунктик… и, «господи, Эл, о чем мне с ним говорить, когда Вудроу уедет в посольство, а меня оставит с ним? Я хочу сказать, о многих темах придется забыть».
— Ты что-нибудь придумаешь, не волнуйся, дорогая, — заверила ее Элен, в ее голосе слышались нотки сарказма.
Нашла Глория время и для того, чтобы рассказать об абсолютно раздражающих, если она брала трубку, телефонных звонках журналистов и о других, на которые отвечал Джума, ее слуга из племени вакамба, говоря, что мистер и миссис Вудроу в настоящий момент не могут подойти к телефону. Она жалела только о том, что не смогла поговорить со сладкоголосым мальчиком из «Телеграф», она просто млела от звуков его голоса, но Сэнди строго-настрого запретил ей отвечать на вопросы газетчиков.
— Возможно, он тебе напишет, дорогая, — сочувственно предположила Элен.
«Фольксваген» с тонированными стеклами свернул на подъездную дорожку, Вудроу вылез из кабины первым, чтобы убедиться, что репортеров поблизости нет, и тут же Глория удостоилась чести впервые увидеть Джастина-вдовца, человека, который за последние шесть месяцев потерял сына и жену. Джастин — обманутый муж, которого больше никто не обманывал, Джастин с мягким взглядом и в отлично сшитом костюме, Джастин — тайный гость, которому предстояло укрыться от прессы в ее доме, снял соломенную шляпу, выбираясь из минивэна, поблагодарил всех, то есть Ливингстона — водителя, Джексона — охранника, и Джуму, который, само собой, отирался поблизости, и, склонив голову, направился к входной двери. Лицо его Глория увидела сначала в густой тени, потом в коротких африканских сумерках.
— Добрый вечер, Глория, — поздоровался он, приблизившись. — Как хорошо, что ты позволила мне пожить у вас, — голос его звучал так мужественно, что она чуть не расплакалась. Но в тот момент сдержалась и поплакала позже, после обеда.
— Джастин, дорогой, мы так рады, что можем хоть чем-то помочь тебе, — пробормотала она и нежно чмокнула гостя в щеку.
— Об Арнольде никаких новостей, не так ли? В наше отсутствие никто не звонил?
