Максим Теплый - Архив шевалье
Старца, конечно, искали. Бросили на поиски все силы КГБ и милиции, так как проповеди его становились все более опасными. Он, в частности, предрекал, что новый лидер страны, Борис Ельцин, будет точной копией своего предшественника, что реформы не пойдут и что, пока в стране правит бал Антихрист, проку не будет. «Надо его в сторону увлечь, Антихриста этого! – вещал старец. – Место ему на земле подобрать – на острове, к примеру. Вот там пусть и куролесит! Мемуары свои сатанинские сочиняет».
А еще старец читал стихи:
…На нас, как ядовитый чад,
Европа насылает ересь.
И на Руси не станет через
Сто лет следа от наших чад.
Не будет девы с коромыслом,
Не будет молодца с сохой,
Восторжествует дух сухой,
Несовместимый с русским смыслом…
Потом следы старца исчезли. Прекратились и всякие свидетельства о его пребывании на побережье. Те, кто с ним якобы встречался, тупили глаза и говорили, что все сказанное ими – чистый вымысел и что никакого старца они не видывали. Так, мол, прикалывались перед соседями…
– А как же тогда стихи? Стихи он читал? – интересовались дотошные чекисты.
– Да какие там стихи! – отвечали им со смехом. – Это же из Давида Самойлова… Не слыхали?
И забылась бы эта история окончательно, если бы в декабре 1991 года не обнаружилось в обширной почте Президента Российской Федерации Б. Ельцина письмо следующего содержания:
Здравствуй, Борис. Давно хотел тебе написать, но все руки не доходили – очень занят подготовкой новой эры в развитии человечества. Зачем ты поехал в Беловежскую Пущу? Я же писал тебе, умолял! Еще четыре года назад. Но ты послушал не меня, а этих, с позволения сказать, советников, которые и мне голову дурили. Гони ты их к чертовой матери! Оглядись по сторонам. Пара приличных людей в твоем окружении есть. И не засиживайся! Уходи… Россия тебя долго не вынесет. Твой ББН.
Снова кинулись искать старца. Говорят, даже обнаружили его следы где-то возле Томска, на таежной заимке. Сделали засаду, поймали какого-то бомжа, который уже лет как сорок из тайги не выходил и на роль исчезнувшего генсека никак не тянул. Когда убедились, что это вовсе не он, то отпустили бедолагу. Тот степенно принял извинения и скрылся в тайге на самодельных лыжах, причем шел новомодным коньковым шагом, покрикивая в такт движению: «А крыют струфиан! А крыют струфиан!»…
Бонн, …ноября 1986 г. Отъезд
Каленин изнемогал от ожидания. Ему опротивело все – и посольство, и университет, и Германия. Домой тянуло так, что наворачивались слезы и хотелось в голос завыть от тоски.
События в Москве он наблюдал в прямом эфире. В реальность репортажа, который транслировали по каналу CNN, поверить было просто невозможно. Он уезжал совсем из другой страны. Да, полной людского раздражения и недовольства! Но одновременно – живущей светлыми надеждами и ожиданиями добрых перемен. А тут – злоба, отчаяние и готовность сцепиться с ненавистным врагом в бескомпромиссной схватке.
Он представлял, как сойдет с поезда на Белорусском вокзале и… а вот дальше ясно увидеть картину у Беркаса не получалось. Взять такси? Да ходят ли они нынче в Москве? Близкие, с которыми он разговаривал каждый день по посольскому телефону, пользуясь любезным разрешением Куприна, о деталях говорить отказывались. Отвечали односложно: «Да! Нет! Приедешь – сам увидишь…» И только неугомонный дед Георгий, который жил по своим законам, неподвластным внешним обстоятельствам, сказал ему: «Приезжай, внучок! Тут некоторые Родину твою поганят. Представляешь? Жаль, Буденный помер! А то бы шашку наголо и не пощадил бы этих кремлевских прощелыг! Да и тех, что с другой стороны, – тоже! Одна шайка!..»
…Поезд уходил из Кёльна около полуночи, и Каленин заранее договорился с посольскими ребятами, чтобы доставили его на вокзал.
В назначенный час машины возле посольского шлагбаума не оказалось.
Когда минуло еще двадцать минут нервного ожидания, он понял, что теперь его спасет только чудо: на электричке добраться он уже не успевал…
Охрана беспрерывно куда-то звонила, но, как назло, в этот поздний час найти кого-то, кто мог бы быстро отправиться в Кёльн, не удавалось.
Вызвали такси. Но и такси почему-то никак не появлялось.
Каленин нервно рассмеялся и подумал, что опоздать на поезд в его ситуации было бы верхом глупости – он уже неделю маялся в посольстве, не выходя за его территорию, и перспектива зависнуть здесь еще минимум на столько же приводила его в состояние ужаса.
Когда возле шлагбаума резко затормозил огромный черный «мерседес», Каленин отчаянно кинулся к нему, не очень понимая, кого, собственно, он там увидит. За рулем сидел Куприн, с которым он утром тепло попрощался и никак не рассчитывал снова встретить.
– Знаю, что опаздываете, садитесь! – с ходу предложил Куприн. – Нам с вами, как всегда, по пути!
Каленин не задумываясь прыгнул в машину и только потом спросил:
– Вы в Кёльн? Так поздно?
– Я – в Москву, Беркас Сергеевич! Да-да! Не удивляйтесь. Еще утром ничего не знал о поездке. А потом пригласил посол и в срочном порядке приказал ехать. Там какие-то вопросы, связанные с последними событиями. Догадываюсь, что предпишут обрабатывать европейскую общественность в духе одобрения действий Кремля. А что, собственно, ее обрабатывать? И так все ясно! Как там у Владимира Ильича – всякая власть только тогда чего-то стоит, когда умеет себя защищать! Так, по-моему?
Каленин легко согласился, но не потому, что думал так же, а чтобы поскорее сменить неприятную тему.
Ему вдруг стало легко и спокойно. Поезд представлялся частичкой Родины, и казалось, стоит оказаться в вагоне, как все останется позади – и надоевшая за год Германия, и Мессер с Лукой, и Якобсен, который так и не объявился.
Да и с Куприным все вышло как нельзя лучше. Он опекал Каленина целый год, и упрекнуть его не в чем. Каленин даже не смог толком вспомнить, как так вышло, что он впутался в эту историю с архивом. Сам, конечно, влез. А потом еще Куприн подзадоривать начал. Но в главном Куприн был точно ни при чем. Не он же заставил Беркаса бродить по ночным подвалам и помогать обезумевшей старушенции расшифровывать код Шевалье.
– А Гаврилыч будет? – спросил Каленин.
Куприн раскатисто засмеялся и подтвердил:
– Не просто будет! Он уже ждет нас! Я договорился, чтобы мне сделали билет в вашем вагоне. Гаврилыч уже стол готовит. Весело поедем, Беркас Сергеевич!
…К четырем утра Куприн задремал. Каленин тихонько вышел в полутемный коридор и, накинув на шею полотенце, отправился в туалет. Он миновал купе проводника и в приоткрытую дверь увидел, что тот спит, сидя за столом. Его седая голова, опущенная на крупные морщинистые ладони, покачивалась в такт ударам колес.
Каленин невольно задержался.
«Во дает! – подумал он. – Только что сидел с нами, и вот уже спит как младенец. И выпил-то всего ничего – символически…»
Каленин прошел дальше и закрылся в туалете. Он тщательно побрился, растер лицо лосьоном, причесал мокрые волосы – одним словом, привел себя в торжественный вид, достойный пересечения границы Германии. Въезд на территорию Польши означал, что он фактически уже дома. К тому же предстояло ненадолго покинуть вагон и сделать на пограничном пункте отметку, позволяющую получить Tax free.
Он еще раз критически осмотрел себя, отметив, что за год залысины стали заметнее и, значит, угроза облысеть годам к сорока является вполне зримой.
Каленин двинулся назад и снова оказался возле купе проводника. Картина не изменилась. Гаврилыч сидел в той же позе, мелко вздрагивая седой шевелюрой.
Каленин сделал пару шагов в сторону своего купе и вдруг остановился как вкопанный. Что-то в увиденной только что картине его насторожило.
«Нога! Ну да! Нога у него как-то неестественно подогнута. Обычно, когда человек спит, он устраивается поудобнее. А тут… Не случилось ли чего?»
Он вернулся и осторожно подошел к спящему. С каждой секундой на душе становилось все тревожнее.
– Спишь, Гаврилыч? – негромко произнес Каленин. – Граница скоро… – Он тронул проводника за плечо и резко отдернул руку. Легкого прикосновения оказалось достаточно, чтобы ноги сидящего за столом подломились и он сполз вниз. Все тело оказалось под столом, и только седая голова, будто зацепившись за что-то, осталась лежать на нижней полке.
«Да он же мертв!» – Каленин впервые в жизни оказался один на один с покойником, и его охватило единственное желание – бежать подальше. Тем более что всего каких-то четверть часа назад он весело балагурил с покойным.
Каленин бросился к своему купе и с удивлением обнаружил его пустым. Куприн отсутствовал. Он стал стучать в соседнюю дверь и тут же вспомнил: Гаврилыч во время их посадки в поезд хвастал, что они с Куприным поедут одни во всем вагоне. Была еще супружеская пара, но проводник убедил их перейти в соседний вагон.
