Джеймс Монро - Торговец смертью: Торговец смертью. Большие гонки. Плейбой и его убийца
Приятно было смотреть на Самуру. Он сорвался со своего стула, словно его катапультировали. Быстро и без загвоздок, но с ужасающим видом… Это была большая жуткая рукопашная битва. Его ботинок ударил Риордана в лодыжку в тот момент, когда рука Тима доставала из куртки револьвер. Самура был удивительно быстр. В тот же самый миг он заломил руку Риордана за спину. Прежде чем Риордан, полностью нокаутированный, тяжело грохнулся на стул, Самура успел развернуться, сделать шаг в моем направлении и присел. Моя рука, сжимавшая рукоятку пистолета, застыла. Как же быстро все произошло…
Мы смотрели друг на друга не более секунды, показавшейся нам вечностью, а нами было сказано все: он или я, а так как победитель пожинал лавры, путь был свободен. Я просил у него пощады и вынул руку из кармана без пистолета. Его глаза сказали, что он обязан это сделать, ибо я на его месте сделал бы то же самое. Но я был обязан убить его, не имея возможности просто приблизиться. Я не заметил движения, какой-то ужасный блеск вспыхнул перед глазами. Я почувствовал мощный удар, и свет померк в глазах.
Придя в себя, я понял, что лежу на ковре. Голова гудела, а в желудке будто растолкли стакан. Меня тотчас вырвало. Я смог встать на колени лишь через пять минут, после того как прекратилось сердцебиение. Моя левая рука болела из-за того, что я лежал на ней с люгером. Но он был при мне. Быстрый взгляд на часы, несмотря на ощущение от плевка кислотой в глазах, позволил понять, что был полдень. Я лежал без сознания больше двух часов, позволив Самуре воспользоваться этим, испытать на Мелании Омеге всю возможную технику обольщения и умчаться к ближайшему аэропорту.
Я доковылял до умывальника, где у меня вновь вывернуло пустой желудок. Когда слезы перестали течь, выпил несколько стаканов воды, опираясь рукой на умывальник. Глаза мои были закрыты. У меня создалось впечатление, что я перенес серьезную черепную операцию. Но можно получить взбучку и посильней, чем эта, и потом уйти.
У меня не было кровотечений или переломанных костей. Я начал различать предметы, а мои ноги перестали дрожать. Я обнаружил, что Риордан, все еще в ужасном состоянии, тяжело сопит на стуле. Я связал ему руки за спиной и обвязал веревкой его шею таким образом, чтобы у него не было возможности поднять шум, не задушив себя. Извинения я попрошу, как только он придет в себя. Затем я сунул голову в умывальник и включил воду. Немного позже вытер насухо голову салфеткой и, почти чувствуя себя человеком, выскользнул из номера.
Я убирался из отеля как раненая крыса, но было время сиесты, поэтому я не встретил ни персонала, ни клиентов. Я пробежал по узеньким улочкам с пронзительной болью в голове от каждого движения и сопя, будто видавший виды компрессор. Должен признаться, что в подобном состоянии не мечтаешь о любовных приключениях и еще меньше желаешь проявить себя экспертом в этом деле. Я мог лишь надеяться, что Самура несколько поубавит свой пыл, а гейши из правительственных кругов научили его кой-каким удобоваримым трюкам.
Задыхаясь, с затуманенным взглядом, я свалился в свой сверхмощный автомобиль и направился к таитянскому пляжу столь быстро, насколько позволяла моя колымага.
Некоторая расслабленность и свежий воздух благоприятно подействовали на меня, поэтому за рулем я почувствовал себя уже почти нормально. Проверив свой люгер, я взвел затвор. Затем медленно проехал вдоль длинной стены поместья Омеги до места, где приметил подходящее дерево. Эти дикари поместили наверху битое стекло, но мои омытые дождем и опаленные солнцем ботинки были на толстой подошве. Я умудрился спрыгнуть на землю, не потеряв сознания.
Дом находился в пятидесяти метрах, за деревьями, и я направился туда. Уже на полпути волосы встали дыбом у меня на затылке, и я инстинктивно снял пистолет с предохранителя. Услышав шум слева, я посмотрел туда. Злобная немецкая овчарка прижалась к земле, шерсть вздыблена, губы отвисли, выставив напоказ очаровательные клыки. Пес негромко рычал. Справа также послышалось рычание, в поле зрения попала еще одна овчарка. Итак, супруги Омега оказались под защитой.
Я быстро помолился за немецкого джентльмена, изготовившего мой пистолет, и с колена выстрелил два раза в левого пса. Для моих расшатанных нервов выстрелы показались оглушительными, результата я не увидел, так как второй пес бросился на меня. Он проскочил у меня над головой, приземлился и быстро развернулся, чтобы впиться мне в горло.
Эти псы были хорошо натасканы. Выстрелы их не остановили, и они молниеносно реагировали на мои уходы. Но и я не отставал в подготовке. Пуля вошла в пасть овчарки в момент атаки. Шок остановил ее, и она замертво рухнула на землю.
Ее раненый напарник катался по земле, и без тени сожаления я отправил его в лучший мир. Фанатикам из союза защиты животных надо бы оказаться в подобной ситуации. Это изменило бы их точку зрения.
Я вновь стал пробираться к дому. О моем присутствии теперь было известно, но не стоило мозолить глаза. Все входные двери были заперты на ключ, а окна закрыты металлической решеткой средневекового стиля. Я был рядом с домом, когда услышал над головой нежный голос.
— Сюда!
Я поднял глаза и увидел склонившуюся с балкона мадам Омега.
— Как я поднимусь, любовь моя?
Она указала мне на водосток. Мне хотелось заметить, что я далеко не Ромео по ряду обстоятельств, но она уже исчезла. Пришлось карабкаться по водостоку, кое-как добраться до балкона и спрыгнуть на него. Запыхавшись, ковыляя и качаясь, способный к любви не более евнуха, я вошел через большую дверь-окно.
На первый взгляд, в комнате не было ничего, кроме кровати. Широкая, раскрытая и отражающаяся в зеркалах на потолке, за кроватью и двух по бокам. На противоположной стороне рядом с кроватью помещался телевизор с телекамерой — таким образом можно видеть все, что происходит в любом уголке комнаты под любым углом.
В стене рядом с дверью находился встроенный сейф, а в углу — сервировочный столик с прохладительными напитками. За исключением этих аксессуаров и Мелании, комната была совершенно пуста.
Несколько изнуренный и задумчивый Макальпин направился ко мне из зеркала за кроватью. У него отвисла челюсть, а на лице застыло удивленное выражение.
На Мелании оказалось белое хлопковое платье с расшитыми золотом краями, наподобие тоги, и заканчивалось оно на пять сантиметров ниже мест любви. Под ним, по всей видимости, не было ничего кроме Мелании. Видели бы вы ее эротичное тело цвета шоколада с молоком! Разумеется, она не могла сесть, не показав все как есть. Подобного рода одежду будет приветствовать владелец борделя, если она однажды решится на это.
— У вас снаружи не очень любезные друзья, — сказал я вкрадчиво.
Она пожала плечами.
— Грубияны. Вы выпьете до или после?
— После, я надеюсь… и в чисто медицинских целях, — домыслил я.
Она подошла ко мне, покачивая бедрами, я был загипнотизирован подолом ее платья. Глаза ее пылали, она глубоко вдохнула.
— М-м-м, какой очаровательный, чисто мужской аромат.
Она тронула рукой мои волосы, и прикосновение ее ногтей вызвало покалывание в позвоночнике. Эта девушка была воплощенной мечтой чувственности.
Я снял свою куртку, казавшуюся мне тяжелее стальных доспехов, и швырнул ее на пол. Она сняла с меня остальное и мягко подтолкнула к кровати мои взбодрившиеся и неуправляемо трясущиеся члены.
— Расстегните молнию, — сказала она и повернулась. Ее черные волосы, упавшие несколько ниже поясницы, закрывали молнию, идущую от воротника до подола платья. Я расстегнул. Она высвободилась из платья и повернулась ко мне. Вокруг нее царил ореол, почти аура, томной сексуальности.
Мы рухнули на кровать, лаская друг друга. Наше слияние походило на падение в бесконечный медовый тоннель, и казалось, что каждый квадратный сантиметр ее загорелой кожи цеплялся за меня. На кровати можно было играть в теннис, поэтому хватало места для всех возможных композиций. Большинство из них были просто детской забавой. Минут через двадцать, запыхавшийся и весь в поту, я рискнул задать первый вопрос.
— Мелания, что за дела с Петерсом?
Она приоткрыла глаза как кошка, прогулявшая два часа на рыбоконсервном заводе.
— Петерс? Это что-то новенькое. Как это?
Я собрался уже было протестовать, но она оказалась сверху.
— Ты хотел сказать, вот так? — спросила она, тяжело дыша и проводя разгоряченным языком по моему телу.
Я не это хотел сказать, наблюдая наши тела в одном из зеркал, я почувствовал, что происходящее очень некомфортабельно, но, вернувшись на землю, отдал себе отчет в полной фантастичности происходящего.
— Мелания… что за история с гонками?
— «Камасутра 36», — сказала она, подобно игроку в американском футболе, объявляющему комбинацию, и мы вновь отправились к взрывающимся звездам и сталкивающимся локомотивам. Ее волосы закрутились вокруг меня как водоросли — столь же мягко, сколь и нереально. В отражающихся и преломляющихся отражениях на всех стенах умножались Мелания и Макальпин, занимающиеся любовью.
