Тина Шамрай - Заговор обезьян
— В Питере и пробовал! — не стал вдаваться в подробности бородатый. — А на днях нагнали спецуху из Читы, тучей носились по станции. Слух прошёл, вагон с золотом угнали…
— Иди ты! И нашли? — деланно округлил глаза Анатолий.
— Кого? — не понял бородатый.
— Кого, кого? — тряхнул золотыми часами перед его носом вертолётчик. — Натпли металл?
— Мне не докладывали, — вздохнул проситель, не отрывая взгляд от стола. И не понятно было, что его больше интересовало: недопитая в графинчике водка или мясо на тарелках.
— Да мне бы до Читы только добраться. Там хоть свой брат художник поможет! А здесь — пустыня, профессионалов нет. Представляете, ни одного! И поэтому никто душу художника не может понять. Начальник отдела культуры сунул стольник — и гуляй, Вася! Представляете, стольник! Он что думал, мне на бутылку не хватает? Нет, не в этом дело!
— Тебе скоко надо, чтоб добраться до своих, понимающих?
— До своих? — задумался бородатый и признался: — До Питера надо много. А ты дай до Читы, и я тебя век не забуду.
— Так туда на электричке можно доехать! И бесплатно!
— Нет, я поездом. Понимаешь, билет надо с фамилией, там, в Питере, обязательно оплатят. А если больше дадите, то я и отработать могу. Давайте моментальный портрет сделаю, не отходя от кассы! — вытащил он из кармана карандаш и, сняв колпачок, чертил карандашом в воздухе какие-то линии. — Я, мужики, сбегаю, планшет принесу, а? Нет, без балды, вас легко писать — фактурные оба! Вон, у твоего друга очень выразительный профиль… И кого-то он мне определённо напоминает, — задумчиво проговорил не в меру зоркий проситель. Но вертолётчик не дал вспомнить кого именно, и достал бумажник.
— Вот тебе пятьсот рэ, и дуй до Читы, пока я не отнял! В другой раз нарисуешь. И обязательно в полный рост!
— Понял, понял! Спасибо, мужики, спасибо. Не пожалейте стопаря на прощанье.
— Садись, допивай. А нам пора! — И беглец первым выскочил из-за стола и, подхватив сумку, задел ею бродячего художника. Но тот, уже ни на кого не обращая внимания, тянул руки к графинчику. Анатолий кинулся искать официантку, а он опрометью выскочил на тёмную улицу. Вон так и знал! Этот художник-передвижник не сейчас, так позже что-нибудь да вспомнит. Но вылетевшему из дверей кафе благодетелю выговаривать не стал, не до того было. И, плюнув на дурацкие меры предосторожности, на ходу вытащил очки. В темноте без очков пусть шофёр-вертолётчик сам ходит! А он, вооружённый оптикой, теперь различать и контуры домов, и стволы деревьев, и фонарные огни не двоились. По дороге Анатолий стал запоздало сокрушаться.
— Зря дал, пропьёт тут же! Брешет, наверное, шо художник! Чем от него так воняло?
— Это скипидар, им кисти моют.
— Значит, точно художник? — Беглец хмыкнул: художник-то он художник, во всяком случае, карандаш держал в руках как профессионал. Но как вовремя подошёл, и вроде как предупредил. Странно всё это!
— А ты заметил, какая у него на пальце гайка? Захотел бы, так до Читы давно бы доехал!
— Вот-вот, художника нам только и не хватало! У них знаешь, какой глаз! — не удержался беглец от упрёков.
— Не боись! Не боись! — принялся успокаивать благодетель, но как-то неуверенно. Сам, наверное, понимает, что с общепитом вышел перебор. А что ж будет в поезде? Не сегодня, так завтра о его побеге будет известно, и тогда придётся шарахаться от собственной тени, вот как сейчас приходится уворачиваться от столбика, от урны, от камня…
А вот и вокзал! И видно неживое зарево и какое-то оживление в пространстве, проехало несколько машин, пробежали люди… Но вертолётчик потащил не к свету, а куда-то в сторону и, чертыхаясь, пришлось тащиться за ним, и скоро оба уткнулись железный заборчик, пришлось перелезать. Слева хорошо просматривались и здание вокзала, и перрон, и фонари…
В зыбком железнодорожном свете всё казалось нереальным, преувеличенным: вокзал — терминалом аэропорта, а железные фермы перехода, шедшие со второго этажа через рельсы в темноту, — монорельсовой дорогой. И то правда: ночью в таких местах таинственно, тревожно, маняще. И часто хочется сесть в проходящий поезд и уехать куда-нибудь далеко-далеко. А как хотелось беглецу! Но пришлось, тряхнув головой и вдохнув поглубже воздуха, вернуться на станцию Шилка.
На перроне было людно, скамейки были заняты не то пассажирами, не то праздным людом. Как известно, в таких маленьких городках ночная жизнь сосредоточена на вокзале. И осторожные пассажиры смирно сидят в шатких креслах внутри гулкого зала ожидания, и на перрон выходят только перед самым приходом поезда. И залётным людям здесь невозможно изображать местных жителей: свои мужики пересчитаны все до одного, чужих видать сразу.
Нет, на перрон пока нельзя. И, оставив подопечного у маленького станционного строеньица, вертолётчик побежал справиться, не опаздывает ли московский поезд. Оказалось, нет, не опаздывает. Покрутившись ещё минут пять по вокзалу и оценив обстановку, он вернулся к домику, светящемуся в темноте белеными стенами, но вблизи никого не было. И только, когда он свистящим шепотом позвал: эээ, ты где? — от дерева отделилась тёмная фигура.
— Ну, ты даёшь! Я уже не знал, шо и думать! Не переживай, на вокзале патрулей не видно. Но маячить мы тут не будем. От, мудотряс наскипидаренный! Если б не он, посидели б ещё за столом, а теперь крутись тут до поезда! Айда, покажу тебе одно место! Помнишь, где я тебе в Шилке встречу назначал? — хлопнул он по плечу младшего товарища. А тот почему-то не мог ответить прямо: помнит, ещё как помнит. Он её и во сне искал.
— Кажется, у церкви…
— Правильно! Так это близко, — показал рукой куда-то в сторону Анатолий и потянул за собой. Скоро из темноты проступило нечто ажурное, взметнувшее в желтоватое от фонарей небо лёгкие купола. Рядом гремели составы, время от времени округу оглашал, как с небес, голос диспетчера, но церквушка будто огородила себя невидимым барьером и парила и над вокзальной суетой, и над серым в своей обыденности городком. Но если бы два поздних любителя церковной архитектуры объявились в том месте днем, то картинка несколько потеряла бы в своём очаровании. Днем стали бы видны и хозяйственные постройки, и утиный выводок на травке, и сохнувшие тряпочки на верёвке. Хозяйственная, видно, была у настоятеля шилкинского Храма матушка. Но сейчас, в полутьме, церковь казалась сказочной птицей, присевшей у стальных рельс на пути в неведомые края. И притягивала, и обещала не то защиту, не то покой.
Они обошли тёмное строение и обнаружили с тыльной стороны гараж, в его освещённой глубине у старенькой машины копались два человека. И показалось, вертолётный шофёр хочет туда, в гараж, к свои собратьям, но тот, потоптавшись на месте, вдруг предложил:
— А давай на крыльцо, там и пересидим!
И в самом деле, высокое деревянное крылечко с боков было перекрыто и баллюстрадкой, и там, хоть на время, но можно будет укрыться.
— Нас тут закусают, — хлопнул себя по шее беглец. А тут ещё подступил холод и потянуло достать куртку. Он уже взялся за сумку, но остановился: он оденется, а Анатолий? У него ведь только куртка, а свитера нет, ладно, до поезда как-нибудь перетерпит. Но вертолётчик, почувствовав, как трясет подопечного, сам напомнил:
— У тебя ж там одежка есть, ты накинь, накинь. Надо было допить водку, я от выпил свои стопятъдесят и пока ничего такого не чувствую… Теперь давай наметим, шо будем делать при посадке…
«А что делают при посадке в поезд? Забираются по ступенькам в вагон. Если разрешат. Но ведь могут и не разрешить, и что тогда?» — засомневался беглец. И так засомневался, что вынужден был спросить вслух:
— А не ошибочна ли вся идея с поездом?
— Здрасте! Ты знаешь лучший способ оторваться? Я — нет!
— Ладно — без билета, но когда и документ показать не можешь…
— Так тебе ж токо сесть, а там забьешься в утолок и будешь храпака давать… А если шо, девчата предупредят, спрыгнешь на ходу!
Вот чего хорошего, а легкомыслия вертолётчику явно не занимать. Как у него всё просто! Интересно, ездил ли он хоть раз таким способом или знает всё теоретически?
— А ты уверен, что твоя знакомая проводница меня возьмёт? Да и в поезде ли она?
— Поезд подойдёт — увидим! А шо остаётся? От ты можешь сказать, шо женщина, если её не распробуешь?
— Какая к чёрту женщина!
— А такая! Она может дать, а может, сказать: сегодня перерыв по причине критических дней. И поезд может взять, а может и проехать мимо…
— У тебя других аналогий нет?
— Так эта ж доходчивей… Лучше скажи, ты так, наобум едешь, или кто-то ждёт на той стороне?
Хорошо сказано: на той стороне. Только он сам себе не разрешает так далеко загадывать, не то что делиться планами с другими… Но если он сядет в поезд, если доедет до Хабаровска, то есть в этом городе хороший человек. И человек этот журналист. На той стороне надежда была только на прессу. Но распространяться об этом он не будет. Да и с кем делиться, с шофёром или вертолётчиком? Оба перебьются! Нет, журналиста надо беречь как зеницу ока.
