Ариф Караев - Раскол
В принципе он был прав. Вагиф вез документы особой важности и был обязан, никуда не заезжая, точно следовать в столицу. Но, с другой стороны, после всего пережитого трудно было требовать от него неукоснительного соблюдения всех инструкций. И поэтому Вано решил не заострять на этом внимание, хотя прекрасно знал, что это может привести к существенным осложнениям в выполнении задания. В дороге могло произойти все что угодно.
В госпитале Вагифа внимательно осмотрели. Осмотр продолжался больше трех часов. И в конце один из ведущих специалистов госпиталя должен был признать, что заживление ран произошло в очень короткий срок. Единственное, на что врачи обратили внимание, так это на незначительное общее ослабление организма, и, посоветовав лучше питаться и чаще бывать на свежем воздухе, отпустили его.
Вано, не ожидавший, что врачи так быстро осмотрят Вагифа, уехал на работу, предупредив дежурную медсестру, чтобы Керимов никуда не уходил, он обязательно за ним заедет. Но Вагиф, немного подождав его, решил добраться до дома Вано самостоятельно. Он позвонил ему на работу и, предупредив зама, поскольку самого Вано на месте не оказалось, покинул госпиталь.
Доехав до центрального проспекта на такси, Вагиф остальную часть пути решил пройти пешком. В воздухе ощущалась ранняя весна. Было еще достаточно холодно, но явственно чувствовалось приближение долгожданного потепления. Вагиф не спеша шел по проспекту и старался отвлечься от тревожащих его мыслей. Надо признаться, ночной разговор с Вано произвел на него удручающее впечатление, и Вагиф добросовестно пытался хоть на время о нем забыть.
И это ему удалось. Он внимательно всматривался в кипучую жизнь города, замечая массу колоритных деталей, и ему становилось как-то легче на душе. Вот у витрины небольшого кафе влюбленная парочка что-то бурно обсуждает и никак не придет к общему мнению. Несколько дальше пожилой тбилисец в теплом драповом пальто с каракулевым воротником, который был моден лет двадцать-тридцать назад, отойдя немного в сторону от газетного киоска, деловито разворачивает только что купленную газету. А рядом с ним молодая мама серьезным тоном отчитывает трехлетнего карапуза, стоящего рядом с ней и обеими руками держащегося за подол ее юбки.
Все это была жизнь. Обыкновенная повседневная жизнь. И Вагифу не верилось, а может, не хотелось верить, что все в одночасье может измениться. Что по этому мирному проспекту могут прогрохотать своими гусеницами тяжелые танки, что здесь могут стрелять, а главное, убивать ни в чем не повинных людей. Что между этими добрыми и по-своему симпатичными людьми могут возникнуть ненависть, злоба, непонимание. Это не укладывалось в его голове, и поэтому сейчас, весной девяностого года, он еще верил, что, несмотря ни на что, большой крови не будет, необратимая трагедия не произойдет.
Домой он вернулся часам к четырем. Вано был очень зол. Он уже больше, часа разыскивал Вагифа. После нескольких эмоциональных замечаний Вано, тут же смягченных репликами его более сдержанной супруги, они сели за стол. Прощальный ужин удался на славу. Давно Вагиф не чувствовал себя так прекрасно. К концу ужина даже Вано, все еще продолжавший хмуриться, отошел и рассказал веселую историю о тбилисском кино, долго выбиравшем себе невесту и наконец женившемся на одноглазой.
Вагиф понял тонкий намек и дал слово в самом ближайшем времени обзавестись семьей. Вано не знал о гибели Саши, Алексей Васильевич не стал ему об этом рассказывать и потому Вагиф тоже умолчал. Не хотелось омрачать такой прекрасный вечер. А через час Вагиф с Русланом уже были на аэродроме.
В увесистой сумке, которую держал Руслан, были жареная курица и домашний пирог, а также несколько бутылок хорошего сухого вина. Несмотря на все возражения Вагифа эту сумку им все-таки пришлось взять с собой. И сейчас, с одним «дипломатом» в руке, он невольно улыбался, видя, как Руслан никак не может справиться с этой сумкой, на которую то и дело кто-нибудь натыкался в зале ожидания.
Распрощались они с Вано очень тепло. Он так расчувствовался, что даже всплакнул, что на него было не похоже. Обняв Вагифа и крепко пожав руку Руслану, он проводил их до самого трапа и, лишь увидев, что они вошли в салон самолета, неторопливо, сразу как-то сгорбившись, пошел в сторону здания аэровокзала.
Эти проводы и Вагифу дались нелегко. Бог его знает, удастся им вновь свидеться или нет. И так уже двоих из их общих друзей не было в живых. Самое время задуматься, кто будет следующим. Одним словом, Вагиф улетал из Тбилиси с тяжелым сердцем, что-то ему подсказывало, что он может больше не встретиться с Вано.
ГЛАВА 16
В самолете, положив на колени «дипломат», Вагиф стал внимательно просматривать прессу. Но, не найдя ничего интересного, отложил газеты в сторону и, взглянув на Руслана, безмятежно спящего в своем кресле — у парня были на редкость крепкие нервы, — тоже прикрыл глаза.
Спать не хотелось. Как-то само собой в мозгу закружились мысли, о которых ему удалось на время забыть. Сейчас же, под мерный рокот двигателей самолета, они появились вновь и не давали покоя. Во-первых, после рассказанного Вано несколько иначе просматривалась роль Репина, который так интересовал Вагифа.
У него возникло подозрение, что господин Репин выполнял задание далеко не правительства Соединенных Штатов, а каких-то других сил, о которых пока мало что известно. Во всяком случае вся информация Вано о таинственных группах, действующих в недрах советских спецслужб, даже если она идет от Алексея Васильевича, требовала самой тщательной проверки. И пока могла быть принята с большой натяжкой лишь за рабочую гипотезу.
В Грозный они прилетели поздно вечером. С трудом поймав какого-то частника, они через полчаса с небольшим были у дверей небольшого частного дома, где в настоящее время обитало семейство Руслана. Встреча была радостной. После короткого, но эмоционального обмена приветствиями их провели в комнату, где на столе, как по мановению палочки, стали появляться блюда чисто кавказской кухни. Острые, хорошо наперченные, с массой разнообразных приправ, аромат которых сразу же распространился по всему дому.
На вопрос Вагифа, откуда такое изобилие, старшая из женщин тихо пояснила, что их отец вчера ночью видел сон, как будто он, совсем еще молодой, пирует на свадьбе, а на коленях у него сидит маленький Руслан, лет шести. А уже утром, не успели они встать, он их позвал и распорядился подготовиться к двум событиям — встрече внука и его, старика, смерти. И, всхлипнув, женщина поспешно отошла в сторону.
От другой, средней дочери старика Вагиф узнал, что после пожара отец как-то сразу сдал. Стал все забывать, практически перестал есть, и если бы они его не заставляли насильно, давно б покинул этот грешный мир. Все время проводит в постели, в каком-то странном состоянии, больше похожем на сон. Ехать в село наотрез отказался, заявив, что, пока Руслан не вернется, он никуда отсюда не уедет.
А те люди, которые имели претензии к Руслану и предприняли в тот осенний вечер штурм их дома, как в воду канули. Не видно их и не слышно. Уже после отъезда Вагифа родственники старика перерыли весь город, но никаких следов не нашли. Как будто все происшедшее было просто дурным сном, не более.
Вагиф понимающе кивал головой, хотя сам мало что уразумел. Предпринять, по сути дела, осаду дома, вести более часа интенсивный огонь, потерять по крайней мере трех своих людей и раствориться в темноте, вроде бы ничего и не было. Это было несколько странно, чтобы не сказать больше. В этот самый момент в комнате появилась мать Руслана. Она кивнула Вагифу головой и, подойдя поближе, попросила его зайти в комнату старика.
Поднявшись по узкой лесенке наверх, Вагиф оказался в небольшом узком коридоре, погруженном в полумрак. Слева была едва заметная дверь. Толкнув ее, Вагиф осторожно переступил низкий порог и прошел в небольшую, чисто прибранную комнату, где на высокой металлической кровати, обложенный со всех сторон подушками, лежал хозяин дома.
В комнате также царил полумрак, неяркая настольная лампа, стоявшая на тумбочке у кровати, не позволяла как следует рассмотреть старика. Но даже при таком скудном освещении было видно, что дни его сочтены. Нездоровый румянец, высохшие руки, безжизненно лежащие вдоль тела, прерывистое дыхание. Заметив в дверях Вагифа, старик устало махнул ему рукой и показал пальцем на стоявший у кровати стул.
Опустившись на стул, Вагиф попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. Ему было очень жаль этого старого человека, который даже перед смертью не потерял внутреннего достоинства и какую-то, свойственную, по-видимому, только горцам, гордость. Было заметно, что ему трудно говорить, но он тем не менее задал принятые в подобных ситуациях вопросы о здоровье, о делах, о семье. И, внимательно выслушав ответы, перешел к основной части беседы.
