Данг Тхань - Икс-30 рвёт паутину
У Диня мороз пробежал по коже от того, как спокойно говорил всё это Кан, но он вежливо согласился:
— Совершенно верно, ваше превосходительство.
— А вы действительно верите, что он заговорит? — неожиданно спросил Нго Динь Кан.
— Видите ли, ваше превосходительство, я полагаю, что это не очень важно, — ответил осторожно Динь. — Мне кажется, что у нас иная цель. Какая будет польза, если он провалит на каких-то своих явках и наших людей?
— Я думаю, вы рассуждаете правильно, — согласился Кан. — Больше всего меня беспокоит то обстоятельство, что ему известно о наших людях, внедрённых в их организацию.
— Пусть это вас не беспокоит, ваше превосходительство, — сказал Динь решительно и уверенно. — Хонг Нят никогда никого не подозревал.
— А на каком основании вы так уверены в этом?
— На основании разговора с ним, ваше превосходительство, — ответил Динь. — Я понял, что он очень верит в спою организацию, поэтому так и защищается. Я тоже ничего не узнал бы, если бы вы не сказали, что этого пария взяли благодаря нашему секретному агенту.
— Конечно, усмехнулся Нго Динь Кан. — Наш человек по прежнему не раскрыт, поэтому-то мы и можем устраивать засады на вьетконговцев непосредственно в их рядах. Ха-ха! Ещё несколько таких злых шуток, и я очищу Центральный Вьетнам от коммунистов, добьюсь того, что и духу их тут не будет. План «ветер переменился» будет выполнен, по крайней мере, на год раньше срока! Ну ладно, кончим. Этот разговор и так уж отнял у меня много времени. Самое главное, продолжайте убеждать его, убеждать… для меня.
Опять дна человека сидели друг против друга в камере для допросов. Фан Тхук Динь предложил Няту сигарету.
— Спасибо, не курю, — покачал тот головой.
— Как вы спали прошлой ночью? — начал беседу Динь.
— Очень хорошо, — ответил Хонг Нят, не моргнув глазом.
— Вы не задумывались над теми вопросами, которые я поставил в прошлый раз?
— По-моему, вопросов, над которыми мне надо было бы думать, не существует.
— А вы лучше всё же подумали бы, ведь речь идёт о вашей жизни, о жизни или смерти. Речь идёт о вашем выборе между справедливостью нашего государства и устаревшими коммунистическими догмами. Либо вы будете жить счастливо с человеком, который вас любит, захотите иметь дом, машину — у вас будут дом и машина, захотите поехать в Америку, Англию, Японию — поедете в Америку, Англию, Японию; либо вы умрёте — и об этом никто не будет знать. Вы можете встать на нашу сторону, на сторону антикоммунистических сил, которые поддерживает весь свободный мир, возглавляемый такой супердержавой, как США; вы можете занять соответствующую должность в государственном аппарате: мы готовы предоставить вам, как говорится, достойное кресло. Но может быть, вы захотите открыто выступить на политической арене? Отчего же, мы готовы содействовать этому в любом месте и в любое время. Одно лишь условие: вы скажете нам всё, что знаете, напишете ответы на наши вопросы. Всего-навсего! Ну а если вы будете продолжать ваше бессмысленное упрямство и перейдёте в мир иной? Что тогда? Тогда вся ваша жизнь, построенная на каких-то условных принципах, окажется прожитой без пользы.
Говоря так сурово, Фан Тхук Динь в то же время легонько подвигал к Хонг Няту листочек, на котором было написано: «Если у тебя есть необходимость ночь в больницу, я помогу». Едва Нят прочитал эти несколько слов, Динь взял листочек обратно, скатал в шарик величиной чуть больше рисового зёрнышка и проглотил. Нят вспомнил полученную им ночью записку от Шонг Хыонга. Не представляя себе чётко связи между этими двумя посланиями, Нят попытался немного прозондировать:
— Всё, что вы, господин, пытаетесь мне внушить, свидетельствует о полном непонимании коммунизма. Коммунисты любят страну и свой народ более чем кто бы то ни было.
— Это мы-то не понимаем коммунизма?! — возмутился Фан Тхук Динь. — Чего же мы добьёмся, объявив коммунизму войну, если мы не будем изучать его, если не постараемся понять его? Я прочитал очень много книг Маркса и Ленина и готов подискутировать с вами.
— Бесполезно. Дискуссии с такими, как вы, бессмысленны. Я устал и чувствую себя неважно.
Фан Тхук Динь сразу же ухватился за эти слова Хонг Нята.
— Если вы занемогли, то отдохните. Можно даже в курортных условиях. Подумайте там обо всём. Мы готовы пойти на то, чтобы направить вас в дом отдыха на непродолжительное время. Вы сможете убедиться там в справедливости нашего государства.
— У меня есть необходимость лечь в больницу, — сказал Хонг Нят, болезненно наклонив голову.
Вечером того же дня Хонг Нята перевели в больницу. Когда Фан Тхук Динь докладывал своему шефу о допросе и упомянул, что Нят просится в больницу, Кан глубокомысленно спросил:
— Что это — настораживающий или успокаивающий признак?
— Ваше превосходительство, я сегодня заметил, что этот парень, когда я изложил ему наши условия и сильно пригрозил смертью, не стал больше упрямиться и спорить. Он принуждал себя упорствовать. Но не думаю, чтобы он сразу сломался, поскольку счастливая и обеспеченная жизнь почти не интересует его и он не боится смерти. Полагаю, что этот признак должен беспокоить нас.
Нго Динь Кан свернул кусочек бетеля и сунул в рот. Громко чавкая, он сказал:
— Ну если так, то мы должны постоянно давить на него. Надо, чтобы он почувствовал в больнице всю полноту нашей гуманности. Передайте директору больницы от моего имени, чтобы к нему отнеслись со всей заботой и вниманием.
— А как наше превосходительство распорядится насчёт караульных? — спросил Фан Тхук Динь с беспокойством. — Может, лучше пригласить врача, чтобы он лечил заключённого прямо в тюрьме?
— Ни в коем случае, — возразил Нго Динь Кан. — Где же тогда будет справедливость нашего государства? Хорошо, что вы беспокоитесь об этом, но мы располагаем другими средствами…
По приказу Нго Динь Кана директор центральной больницы поместил Хонг Нята в отдельную палату с ванной и туалетом. Палата была расположена на одном из верхних этажей. В палате — Нят подумал, что это было сделано специально, — стояла кровать с пружинным матрацем, подушкой в белоснежной наволочке, покрытая простынёй. На прикроватной тумбочке ваза с розами; на нижней полочке — стопка книг, развлекательных и антикоммунистических. Посреди палаты низенький столик и два мягких кресла для приёма гостей. На столе несколько иллюстрированных изданий и ежедневных газет. В шкафчике в углу комнаты была всякая мелочь. Короче говоря, в этой палате не было ничего больничного, комфорт располагал к отдыху и безмятежному времяпрепровождению. Хонг Нят взял со стола несколько журналов. Это были красочные издания на английском и французском языках, с фотографиями бесстыдно обнажённых женщин, призванными возбудить звериные чувства и низменную похоть: «Плейбой», «Вивр дабор»… Нят положил их на прежнее место. Потом прочёл заглавия книг, лежавших на тумбочке: «Десять лет ненависти», «Я умею только любить», «Её браслет», а также перевод книги одного зарубежного ренегата, напечатанный американским информационным агентством под заглавием «Я выбрал свободу». Хонг Нят усмехнулся и положил книжки обратно. «Грубая дешёвка, — подумал он, — глупый заход, плод тупого мозга».
Нят открыл дверь палаты и выглянул. Он увидел мужчину в штатской одежде — рубашка выпущена поверх брюк, на глазах чёрные очки. Он сидел, скрестив руки на груди, как раз напротив палаты Нята; увидев выглядывающего Хонг Нята, он сделал ему знак закрыть дверь. Нят подошёл к окну и посмотрел вниз. Гладкая стена — ни пожарной лестницы, ни трубы, ни провода от антенны. «Ну, вот тебе и современная тюремная камера, — подумал Нят. — Раз уж им угодно, полежу тут несколько дней, отдохну. Ещё один шаг в борьбе». Он лёг на белоснежную кровать.
Вскоре послышался осторожный стук в дверь. Не поднимаясь, Нят крикнул:
— Войдите!
Дверь медленно открылась, и Хонг Нят поспешил, принять вертикальное положение: в комнату вошла девушка, одетая в бело-голубую форму. Она несла поднос со стаканом оранжада с содой и пачкой сигарет «Бостон». Нят прикинул, что ей, должно быть, года двадцать четыре. У неё пышная грудь, короткая стрижка, круглые глаза, рот тоже круглый, с толстыми губами. Бело-голубая форма на ней такая топкая и короткая, что можно без труда разглядеть: под ней только маленькие трусики. Палата наполнилась терпким и влекущим запахом духов.
— Добрый день, господин! — сказала она, улыбаясь.
— Извините. Здравствуйте, девушка, — смутился Хонг Нят.
Девушка поставила поднос на стол и представилась:
— Меня зовут Бить Лан. Я медсестра. Директор поручил мне заботиться о вас, чтоб вы провели время так, как пожелаете. Попробуйте оранжаду.
— Благодарю вас.
