Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон»
Голос Прайса вернул Петра к происходящему.
Телеоператор теперь показывал зал и собравшихся в нем людей — черных, белых, африканцев, европейцев, азиатов.
— Прошу вопросы! — повторил чиновник.
— Франс Пресс!
В первом ряду вскочил тучный европеец с густыми черными усами.
— Корреспондент Франс Пресс Робер Деладье. Где сейчас мистер Николаев? Арестован ли он? И почему бы не дать ему самому возможность выступить перед нами?
В зале зашумели. Чиновник самодовольно улыбнулся и постучал пальцем по микрофону:
— Мы ждали этого вопроса, джентльмены. Мы готовы к нему. Мистер Николаев в Луисе, но не арестован. К сожалению, он не может сейчас прибыть сюда. Но мы готовы представить вам человека, который знаком с мистером Николаевым почти с самого первого дня его пребывания в Гвиании, человека, который ездил вместе с мистером Николаевым на Север...
Он помолчал, наслаждаясь напряженной тишиной, наступившей в зале.
— Этого человека вы все знаете.
У Петра перехватило дыхание. Он уже знал, кто сейчас выступит против него. Это должен быть тот человек, чье лицо он видел на рисунке Элинор в Огомошо... Боб. Роберт. Роберт Рекорд.
— Гоке Габойе! — выкрикнул в тишину чиновник.
Оператор лихорадочно показывал лица. Растерян Адесанья. Что-то вроде злорадной улыбки прозмеилось на губах хаджи Имолы. Искаженное ненавистью лицо Димоду. И сонное, равнодушное, даже слишком демонстративно-равнодушное лицо Бора.
Прайс налил себе целый стакан виски без воды, безо льда.
— Может, выпьете? Помогает...
В голосе полицейского комиссара Петру почудилось сочувствие. Петр отрицательно покачал головой.
Прайс отхлебнул виски.
— Бастард! — буркнул он, глядя на экран.
Там события развивались своим чередом.
В холл быстро вошел Гоке. Он улыбался, как кинозвезда. На нем был новенький европейский костюм, белоснежная рубашка.
И сразу наступила тишина. Люди, толпившиеся в проходе, расступились перед Гоке, словно боясь, что он их коснется, и он шел к эстраде по человеческому коридору твердым решительным шагом.
Вот он взошел на трибуну, поклонился публике и сел рядом с чиновником.
— Джентльмены!
Чиновник сделал приглашающий жест рукой. Оператор опять показывал сидящих в зале. Вот он задержался на Димоду... Старик что-то шептал, яростное, беззвучное. А вот и Бора. Он спокоен, смотрит на часы. А его товарищи напряглись, подавшись вперед, рты их полуоткрыты.
— Прошу, джентльмены прессы, — повторил свое приглашение чиновник.
— Юнайтед Пресс. Джейн Браун, — выкрикнула дама в сером строгом костюме. — Мистер Габойе, можете ли вы сообщить нам какие-либо конкретные факты, доказывающие все это?..
Тощей рукой она подняла вверх листок с заявлением министерства внутренних дел.
Гоке самоуверенно улыбнулся:
— Конечно!
Оператор показывал его лицо крупно, во весь экран. Петру казалось, что глаза Гоке вперены прямо в него, и он закусил губу, чтобы не выругаться от ненависти.
Гоке помедлил. В зале стояла напряженная тишина. Чиновник нетерпеливо кивнул, и Гоке заговорил.
— Я не имею лично против мистера Николаева абсолютно ничего, — начал он медленно. — Но я за то, чтобы никто не пытался совать нос в наши внутренние дела.
Голос его набирал силу. Он встал, как привык стоять на трибунах митингов, заученным ораторским жестом поднял руку.
— Под предлогом поисков переписки лорда Дункана с султаном Каруны мистер Николаев поехал на Север, чтобы помочь в организации забастовки. Он пытался установить связи с местными коммунистами. Он был в доме, где они обычно собираются.
— Джим Харрисон, «Голос Америки»! — вскочил с места высокий человек с темной кожей. — Являетесь ли вы агентом контрразведки Гвиании?
— Американский негр, — кивнул на него Прайс.
— Нет, — решительно ответил Гоке и покосился на сидящего рядом с ним чиновника.
Тот одобрительно кивнул.
— Что же заставило вас пойти на...
Американец не договорил.
— Политические убеждения, — так же решительно отчеканил Гоке.
В зале кто-то издевательски захохотал. Это был Бора.
Чиновник тревожно вскинул голову.
— А были они у тебя когда-нибудь, политические убеждения? — насмешливо крикнул Бора. — Или именно они и заставили тебя стать агентом-провокатором?
— Я прикажу удалить вас из зала! — вскочил чиновник.
Зал взорвался. Профсоюзники с грохотом повскакивали с мест.
— Долой! Долой! — яростно кричали они и махали тяжелыми кулаками в сторону эстрады.
Но весь этот шум перекрыл тренированный голос Гоке.
— Если хотите — да! — зло выкрикнул он. — Белые есть белые. Они всегда эксплуатировали и черных, и желтых, и цветных. И чем больше они будут грызть друг другу глотки, тем лучше будет для нас, африканцев!
— Демагогия! И вы верите, что этот оборотень действительно печется о нас, африканцах?
Бора уже стоял и, показывая пальцем на Гоке, обращался к затихшему залу.
— Я не верю. Даже этот паршивый расизм, которым он хочет сейчас прикрыться, присоветован ему хозяевами. Только которыми — англичанами или американцами? Он ведь служил и тем и другим!
— Ты ответишь мне за это! — почти прошипел Гоке, стискивая кулаки.
Бора иронически улыбнулся:
— Я готов. А ты?
Чиновник нервно расстегнул воротничок своей туго накрахмаленной рубашки:
— Господа! Дайте слово журналистам!
— Рональд Мёрфи. «Гардиан», — встал молодой человек в светлом костюме. — Не связывается ли смерть американского ученого Смита с поездкой мистера Николаева на Север?
Уже овладевший собою Гоке быстро глянул на чиновника. Тот чуть заметно кивнул.
— Мистер Николаев был в лагере доктора Смита, — твердо сказал Гоке. — Он...
Экран телевизора внезапно погас.
— Вечно у них что-нибудь ломается! — голос Прайса был пьяно-благодушен. Стакан в его руке был почти пуст. — Без нас, европейцев, они беспомощнее детей. Впрочем...
Прайс усмехнулся.
— Без мистера Роджерса не было бы и всей этой комедии. «Операция «Хамелеон»» — пышное название для пошленькой провокации. Такое может пройти сейчас разве что только в Африке. Находят человека из России, устраивают ему знакомство с местными «красными», а потом — хлоп! И в который раз поднимается шум о все той же «руке Москвы»!
Он поднес стакан к глазам и посмотрел сквозь него на Петра:
— Не расстраивайтесь, сынок! В этой игре нет правил. Вы бы должны это знать.
«Только бы не сорваться», — подумал Петр и заставил себя улыбнуться. Его буквально трясло от ярости: так вот, значит, в чем дело! Его приезд в Гвианию, знакомство со Стивом, поездку на Север — все это хотят использовать для разгрома левых профсоюзов! Операция «Хамелеон»! И название-то какое!
Прайс опустил стакан:
— И все-таки вы нервничаете.
Он допил виски. Его лошадиное лицо становилось все более благодушным. Прищурился, положил руку на колено Петра.
— А вы мне нравитесь. Люблю решительных людей. И кроме того... (он сделал паузу) я обязан вам жизнью.
Петр резко обернулся:
— Ну и что же дальше?
Прайс пожал плечами:
— Ничего. Но поверьте мне, сынок, если бы мы вас не арестовали, кое-кто до вас бы все равно добрался. Дело неожиданно осложнилось. Ведь письмо доктора Смита для американцев сейчас куда дороже вашей жизни. Откровенно говоря, я охотно поддержал требование вашего друга, когда узнал, как за вами охотятся. Он просил, чтобы вас арестовали немедленно. И я тоже не люблю, когда черные убивают белых!
— Друга? — невольно вырвалось у Петра.
— Не врага же, — добродушно проворчал Прайс. — Я говорю о Роберте Рекорде.
В душе у Петра словно что-то оборвалось. Значит, это был он, Роберт, тот человек, кого Элинор видела с Роджерсом. Она видела Роберта, разговаривающего с английским полковником! И промолчала, когда Петр спрашивал ее. Ему показалось, что все вокруг рушится, что он сейчас один на целом свете, что вокруг одни враги.
Прайс смотрел на него с пьяным добродушием, но Петру на мгновение показалось, что из-под дряблых опухших век этого старого колониального чиновника на него вдруг взглянули трезвые, холодные, внимательные глаза. И тогда Петр, собрав всю волю, взял себя в руки.
— Меня это не интересует, — сказал он англичанину и отвернулся к засветившемуся опять телеэкрану.
Прайс молча взял бутылку виски, стоявшую на полу возле его кресла, и вылил все, что там еще осталось, себе в стакан.
Гоке продолжал отвечать на вопросы. Он рассказывал о поездке в долину Ива Велли, о том, как Петр пытался встретиться с известным коммунистом Данбатой, как приехал на заседание забастовочного комитета Каруны. Говорил он с недомолвками, с полунамеками. А когда журналисты начинали его припирать, чиновник постукивал по микрофону и объявлял, что точнее на данный вопрос отвечать нельзя в интересах следствия и государственной безопасности.
