Стиг Ларссон - Девушка, которая взрывала воздушные замки
Все промолчали.
— Логично. А когда компания «Нордик констракшн компани»[24] наскоро сооружает несколько блочных коробок в районе Госхага на острове Лидингё, она берет за трехкомнатную квартиру по десять или двенадцать тысяч крон в месяц. Многие ли из вас выкладывают такую сумму?
— Мне это не по средствам, — сказала Моника Нильссон.
— Да. Но ты уже проживаешь в двухкомнатной квартире, которую тебе двадцать лет назад купил отец, и если захочешь ее продать, то получишь около полутора миллионов. А что делать двадцатилетним, которые хотят съехать от родителей? Для них это слишком дорого. Следовательно, они снимают жилье или остаются сидеть с мамочкой до самого выхода на пенсию.
— При чем тут унитазы? — поинтересовался Кристер Мальм.
— Я сейчас к этому подойду. Вопрос в том, почему жилье так чертовски дорого стоит? Да потому, что те, кто заказывает дома, не знают, как это надо делать. Проще говоря, жилищно-коммунальное предприятие звонит в строительную компанию, типа «Сканска», сообщает, что хочет заказать сто квартир, и спрашивает, сколько это будет стоить. «Сканска» все обсчитывает и дает ответ, что это выльется, скажем, в пятьсот миллионов крон. Соответственно, цена квадратного метра окажется порядка икс крон, и въехать в квартиру будет стоить десять штук. В «Макдоналдс»-то можно не ходить, но жить где-то надо в любом случае, значит, тебе придется платить, сколько с тебя спросят.
— Хенри, дорогой… ближе к делу.
— Но ведь это и есть дело. Почему вселиться в страшенные дома в районе Хаммарбюхамнен стоит десять штук? Да потому, что строительные фирмы плюют на снижение себестоимости. Клиент все равно заплатит. Значительную часть стоимости составляют расходы на стройматериалы. Торговля стройматериалами осуществляется через оптовиков, которые назначают собственные цены. Поскольку никакой настоящей конкуренции нет, одна ванна стоит в Швеции пять тысяч крон. Та же ванна, от того же производителя стоит в Германии две тысячи крон. Никакой разумной дополнительной стоимостью разницу в цене не объяснить.
— О'кей.
— Кое-что об этом можно прочесть в отчете правительственной комиссии, занимавшейся вопросами стоимости строительства в конце девяностых годов. С тех пор мало что изменилось. Никаких переговоров о несоответствии ценообразования со строительными фирмами не проводится. Заказчики покорно оплачивают стоимость, и в конечном счете вся тяжесть расходов падает на плечи жильцов или налогоплательщиков.
— Хенри, унитазы?
— То немногое, что улучшилось со времен Комиссии по стоимости строительства, произошло на местном уровне, преимущественно за пределами Стокгольма. Существуют заказчики, которым надоели высокие цены на жилье. Типичный пример — компания «Карлскрунахем», которая строит дешевле всех остальных, просто закупая материалы самостоятельно. Кроме того, в дело вмешалась торговая компания «Свенск Хандель». Они считают цены на стройматериалы просто безумными и пытаются облегчить заказчикам получение аналогичной, но более дешевой продукции. Это привело к маленькому конфликту на строительной выставке в Эльвшё год назад. Компания «Свенск Хандель» привезла туда парня из Таиланда, который продавал унитазы примерно по пятьсот крон за штуку.
— Вот как? И?
— Ближайшим конкурентом оказалась оптовая компания под названием «Витавара АВ», продающая настоящие шведские унитазы по тысяче семьсот крон за штуку. И мудрые заказчики из муниципалитетов стали чесать в затылках, задаваясь вопросом, зачем им выкладывать тысячу семьсот крон, когда они могут купить аналогичный унитаз из Таиланда за пятьсот.
— Может, качество лучше? — спросила Лотта Карим.
— Нет-с. Равноценная продукция.
— Таиланд, — произнес Кристер Мальм. — Это попахивает детским трудом или чем-то подобным, что может объяснять низкую цену.
— Нет-с, — ответил Хенри Кортес. — Детский труд используется в Таиланде в основном в текстильной промышленности и в производстве сувениров. И разумеется, когда речь идет о поставке живого товара для педофилов. Это там сделалось настоящей отраслью экономики. ООН держит детский труд под контролем, и я проверил эту фирму. У них все в порядке. Это большое, современное и уважаемое предприятие по производству бытовой техники.
— Вот оно что… Значит, мы говорим о странах с низким уровнем оплаты труда, и, следовательно, ты рискуешь написать статью, ратующую за вытеснение с рынка шведского предприятия таиландским. Гоните в шею шведских работников, закрывайте предприятия и импортируйте продукцию из Таиланда. Центральному объединению профсоюзов такое едва ли придется по душе.
Лицо Хенри Кортеса расплылось в улыбке. Он откинулся на спинку стула с нарочито самодовольным видом.
— Нет-с, — сказал он. — Угадайте, где «Витавара АВ» производит свои унитазы по тысяче семьсот крон за штуку?
В редакции воцарилось молчание.
— Во Вьетнаме, — произнес Хенри Кортес.
— Этого не может быть, — возразила главный редактор Малин Эрикссон.
— Угу, — сказал Хенри. — Они производят там унитазы по субподряду по крайней мере уже десять лет. Шведских работников погнали в шею еще в девяностых годах.
— Черт побери.
— Сейчас мы подойдем к главному. Если бы унитазы импортировали прямо из Вьетнама, цена оказалась бы около трехсот девяноста крон. Угадайте, чем объясняется разница в цене между Вьетнамом и Таиландом?
— Только не говори…
Хенри Кортес кивнул. Его улыбка стала шире лица.
— «Витавара АВ» размещает заказы на предприятии, которое называется «Фонг Су индастриз». А эта контора значится у ООН в перечне тех, которые, по крайней мере во время проверки две тысячи первого года, использовали детский труд. Но основную массу рабочих там составляют заключенные.
Малин Эрикссон вдруг улыбнулась.
— Это хорошо, — сказала она. — Просто здорово. Из тебя наверняка со временем вырастет журналист. Как скоро ты сможешь закончить работу над материалом?
— Через две недели. Мне надо проверить довольно многое из области международной торговли. И кроме того, для статьи нужен bad guy,[25] поэтому я хочу проверить, кто владеет «Витавара АВ».
— Значит, мы сможем дать статью в июньском номере? — с надеждой спросила Малин.
— Без проблем.
Инспектор уголовной полиции Ян Бублански с каменным лицом всматривался в прокурора Рихарда Экстрёма. Их встреча продолжалась уже сорок минут, и Бублански ощущал сильнейшее желание протянуть руку, схватить лежащий на столе Экстрёма экземпляр Свода законов Швеции и ударить им прокурора по голове. Он потихоньку обдумывал, что произойдет, если он так и поступит. Это, безусловно, наделает шума в вечерних газетах и, вероятно, выльется в судебное преследование за нанесение телесных повреждений. И он отбросил эту мысль. Главное отличие цивилизованного человека состоит в том, что он не поддается подобным импульсам, как бы вызывающе ни вела себя противоположная сторона. Ведь инспектора Бублански чаще всего вызывали именно в связи с тем, что кто-то поддавался необдуманным порывам.
— Ну, хорошо, — сказал Экстрём. — Я считаю, что мы пришли к согласию.
— Нет, к согласию мы не пришли, — ответил Бублански и встал. — Но руководителем предварительного следствия являешься ты.
Бормоча что-то себе под нос, он свернул в коридор, где находился его служебный кабинет, и вызвал к себе инспекторов Курта Свенссона и Соню Мудиг — всех имевшихся на тот момент в его распоряжении членов команды. Йеркер Хольмберг весьма несвоевременно решил взять двухнедельный отпуск.
— Ко мне в кабинет, — сказал Бублански. — Захватите кофе.
Когда они расселись, Бублански открыл блокнот с записями, сделанными во время встречи с Экстрёмом.
— На данный момент ситуация такова: наш руководитель предварительного следствия снял с Лисбет Саландер все обвинения, касающиеся тех убийств, за которые ее разыскивали. То есть ее больше не касается предварительное следствие, которым занимаемся мы.
— Это все-таки можно рассматривать как шаг вперед, — сказала Соня Мудиг.
Курт Свенссон, как всегда, промолчал.
— Я в этом не так уверен, — возразил Бублански. — Саландер по-прежнему подозревается в тяжких преступлениях в связи со Сталлархольмом и Госсебергой. Однако в наше расследование это больше не входит. Мы должны сосредоточиться на поисках Нидермана и разбирательстве с лесным кладбищем в Нюкварне.
— Понятно.
— Но совершенно ясно, что Экстрём будет возбуждать против Лисбет Саландер судебное преследование. Дело переведено в Стокгольм и выделено в отдельное производство.
— Вот как?
— И угадайте, кто будет проводить расследование?
— Я опасаюсь худшего.
