Олег Маркеев - Неучтённый фактор
В жарко натопленном нутре уазика под гитарную сурдинку тянул душу какой-то лагерный бард. Радиостанция “Наше время”.
— Ужас какой, — выдохнула Марина. — Я его зналаю От него жена недавно ушла. Переехала в Домен.
— Отмучался мужик, — обронил Максимов.
«Хуже было бы, если бы он выпал из третьего подъезда. Квартира шестьдесят три», — подумал он.
Марина потянула его за рукав под козырек подъезда. Третьего.
— Зайди. У меня чай есть. Согреешься.
Серые глаза пробежали по его лицу, словно что-то отыскивая. Слабая улыбка тронула ее губы.
— Странно. Я тебя не боюсь.
Он решил промолчать.
Марина долго возилась с раздолбанным замком на стальной двери.
В подъезде пахло кошками. Лифт, само собой, не работал.
— Высоко идти? — спросил Максимов, поправляя рюкзак на плече.
— На пятый.
Она пошла первой. На лестничных клетках оглядывалсь. Каждый раз он ощущал кожей лица прикосновение ее взгляда.
«Шестьдесят первая, — загадал он. — Пусть она живет в шестьдесят первой. Так не хочеться подставляться!»
Предчувствие, почему-то, мочало. Будто смотрел на белый лист бумаги.
Марина свернула в узкий тамбур, заваленный всяким бытовым хламом. Подошла к первой слева двери.
«В сумме будет семерка. Счастливое число».
Пока она открывала дверь, Максимов покосился на квартиру номер шестьдесят три.
«Девятка тоже неплохо. Но сегодня невезучее число».
За дверью под номерем шестьдесят три послышался сдавленный астматический кашель.
Сосед проявил гражданскую бдительность и здоровое любопытство, проконтролировав, кого притащила молодая соседка.
Максимову до колючек под ноктями захотелось выхватить пистолет и вогнать пулю в дверной глазок.
* * *
Ретроспектива
Странник
Побродив по району, Максимов вышел к знаменитой “Луже”. Затхлый пруд на Академической дал имя пивняку, в котором похмелялось, напивалось и просто жило мужское населения Коптево. Сам пивняк представлял собой павильон, смастыренный из стальных щитов. Но питейное заведение “Лужа” включало в себя еще пляж и прилегающие к нему кусты. На бревнышках, строительном мусоре и трухлявых ящиках спитые компании собирались, как за столиками. Все знали друг друга, были насмерть спаянны декалитрами выпитого, неотданными долгами, пьяными откровениями и беззлобным мордобоем. Круговая порука, своеобразное понятие о чести и подозрительное отношение к чужакам делали “Лужу” идеальным местом для конспиративных встреч.
Полуразвалившийся пивняк, смердя на всю округу положенными ему ароматами, благополучно переживал очередной крутой исторический излом. Единственным темным пятном в памяти его обитателей был недолгий период сухого закона, когда пивняк, работавший по утрам в режиме реанимации, встречал страждущих человеконенавистнеческой объявой — "Пива нет и не будет".
Скажите, на кой простому человеку уперлась власть, от которой хлеба не допросишься и пива не дождешься? Короче, сковырнули, не без помощи тухлых интеллигентов и шахтеров, лысого с его трепотней о "человеческом факторе". Какой ты, на хрен с редькой, политик, если не понимаешь, что мужик свободу внутреннюю только после второго "ерша" в себе ощущать начинает, лелеет ее, отстакана до стакана, плавно поднимая градус, пока не превратиться она, согласно неведомым законам алкогольной алхимии, в исконно русскую волю. А тогда уж держись! Тут уж можно соседу по морде съездить от полноты чувств, но не до смерти, упаси бог, а потом, обнявшись и жахнув последний на последние, выть на пару от тоски, что вот она была и нету, вся выходит вместе с хмелем, воля-волюшка, и опять ты скотство и рабство свое на себя принимаешь, как грех неведения, и одна тогда отрада добраться до дома, свалиться в забытье, а наутро пусть Господь за все тяжкие пошлет стакашку на опохмел, чтобы под ломоту эту ненароком не удавиться. Вот такой "фактор", мужики, че-ло-ве-ки...
Максимов подождал, пока Юрка, пришедший со стороны Речного, не раствориться в пьяном сообществе “лужков”. Перешел через дорогу и вломился в чахлые кусты. Переступил через мужичка в линялой тельняшке, заляпанной желтыми подтеками, устало прикорнувшего на картонке. Счастливец уже не ощущал ни холода, ни сырости, ни вони. Он пребывал в алкогольной Вальгалле, героически пав со стаканом в крючковатых пальцах.
Компания, расположившаяся на двух бревнышках, настороженно уставилась на Максимова. Мужики варганили горячую закуску на чадящем костерке. Судя по литражу бутылок, банок и кружек, напиться собирались качественно.
— Бог в помощь, славяне! — находу приветствовал их Максимов.
Чистокровных славян в компании было меньше половины. Но все дружно закивали. Заулыбались, выставив плохе зубы.
— И тебе, браток! — подбросил мужик, ковырявший прутиком в углях.
Произнес в меру приветливо, но ровно настолько, чтобы не заманить чужака к столу.
Максимов по тропинке, петлявшей вдоль обрыва, вышел на пляжик. На мокром песке мужики накрыли с десяток “полян”. Каждая компания пила свое и на соседей пока не бросалась.
«Еще не вечер», — улыбнулся Максимов.
Он с наслаждением вдохнул сырой озерный воздух. Близость воды и леса не могли перебить миазмы загаженных кустов, кислый пивной дух и плотная кисея табачного дыма, висевшая над гомонящей сворой “лужков”.
Подумал, что все, кто пожил на воле, подсознательно тянется к малейшим кусочкам дикой природы, чудом сохранившихся в бетонных катакомбах города.
«Надо быть осторожнее. По этому признаку можно спалиться по счету раз».
Юрка уже успел отовариться в баре. Вышел из павильончика с двумя литровой фляжкой “Клина”. Осмотрелся и направился к компании “лужков”, облепивших шаткий столик.
Максимов подошел к столику. Встретился с Юркой взглядом. Достал из кармана плоскую фляжку. Юрка, подумав, кивнул.
Компания к их переглядкам отнеслась с равнодушием. Решили, что эти двое скоперировались на “пиво с прицепом”. Ничего необычного. А фляжка крохотная, чтобы делить водку больше, чем на двоих.
Они отошли в сторонку, присели на котрочки, как сидят зеки и спецназовцы. По разу отхлебнули из фляги. Поморщились. Пиво и без них разбавили спиртиком.
Максимов вытер губы.
— За тобой “хвост”. Темно-синий “фольксваген”. Работают одной бригадой. Мужик, с меня ростом, плотный, обут в коричневые ботинки. Пацан, выше тебя, худой, чуть сутулиться, при ходьбе загребает правой ногой, в армейских бутсах. В машине был еще кто-то, очевидно, резервный. Разглядеть не мог.
Юрка улыбнулся.
— Еще с ними тетка. Ехала со мной в автобусе. Тридцать с гаком. Ходит, как утка. Сапоги черные, подошва сплошная.
Максимов удовлетворенно кивнул. Это он научил Юрку запоминать не одежду “наружки”, а манеру ходьбы и обувь. Одежду можно быстро поменять, походку и обувь — гораздо труднее.
— Что скажешь?
Юрка пожал плечами.
— Стремно, конечно. Но...
— Где тебе навесили “хвоста”?
— У явки.
— Вот тебе и “но”.
Юрка отхлебнул из фляги. Прополоскал рот пивом, выплюнул пенной струей.
— Дай водки, Макс.
— Потом. Как было на явке? Кваритира его?
— Да. Подходит, как нож к ножнам. Кстати, у Бетховена астма. Или типа того. Сипит и кашляет, почти задыхясь. С баллончиком постоянно ходит.
— В том же кармане держит стрелялку.
— Возможно.
— Трюк старый.
Максимов прикрыл веки.
Очетливо представил себе перегруженную мебелью квартирку. Плотные гардины на окнах. Затхлый запах болезни. Концентрированный запах менола. Полки с книгами. Книги стопками на полу. Лежащие в самых неподходящих местах. Кухня, в которой нехотя и неумело готовит хозяин.
Облысевший до неопрятных клочков волос над ушами, крупный пожилой мужчина шаркает по квартире на отекших ногах. Подолгу неподвижно сидит в кресле. Положив листок бумаги на колено, задумавшись, чертит какие-то одному ему понятные знаки. Никто не знал, откуда он черпает информацию, загруженную в крупную породистую голову. Никто не мог представить, какая адова работа мысли кипела под черепной коробкой.
Бетховен был мифом незаконных вооруженных формирований. Считалось, что его наводки безупречны. Потери списывали на неизбежный процент неудачи. В которых никто и никогда не винил Бетховена. Прямого выхода на Бетховена не было. Исключение составляли только “исполнители приговора”. Только им, и то, прошедшим сито контрразведывательного прикрытия, позволялось войти в личный контакт с Бетховеном. Приговор Трибунала только указывал цель. Бетховен рассчитывал выход на выстрел и пути отхода.
— Макс, может, мы зря мандражируем? Мы же не знаем, чей “хвост”!
— Сейчас свинтят, все разом узнаешь, — ровным голосом произнес Максимов, но Юрка замер, как от окрика.
