Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?
Ольга Ивановна осталась сидеть, она всегда глупела и тормозила, когда на нее наваливались так напористо и решительно.
– Я, вы знаете…
– Я вас слушаю.
– Я не понимаю…
– Все очень просто. Мы сейчас всех ваших детишек вместе с вами и оставшимися воспитателями отвезем в одно хорошее место. Там вы замечательно разместитесь. Там вас будут кормить, лечить, всячески ухаживать.
– Меня?
– И вас, но в основном детей. Вставайте, не тяните время!
– А Николай Николаевич в курсе?
– Да, да, все в курсе.
Ольга Ивановна встала, держа платок под носом и недоверчиво стреляя глазами в сторону решительной девушки. Ее очень мучило то, что она никак не может вспомнить, где ее видела – при крепнущей уверенности, что видела наверняка.
Они вышли на галерею, нависшую над вестибюлем. Внизу среди чахлых кадочных цветочных кустов были расставлены неровной шеренгой с десяток серых раскладушек. Дети бродили между ними кто вздыхая, кто ковыряясь в носу или в ухе. Привыкали к новым условиям своей жизни.
Сквозь стеклянную фасадную стену было видно, что у крыльца кинотеатра стоят два больших белых заграничных автобуса.
– Нам туда, – указала Нина на автобусы и побежала вниз по лестнице, отдавая команды своим помощникам.
Ольга Ивановна не умела ни жить, ни мыслить в таком темпе, но почему-то непонятность происходящего ее пугала не сильно. Она по неизвестной ей причине испытывала доверие к этой девушке и соглашалась считать, что все происходящее происходит правильно. Через двадцать минут она уже сидела в автобусе рядом с Ниной Андреевной, как ее называли хорошо одетые помощники, и слушала объяснения.
Оказалось вот что: всего в пятнадцати километрах отсюда находится один большой загородный особняк. Пустующий, но готовый к полноценной эксплуатации. В его многочисленные комнаты сейчас как раз завозится нужное количество диванов и постельных принадлежностей.
– Дом стоит в сосновой роще на берегу реки. Там тихо, белки из рук берут еду. Отличная большая кухня, рассчитанная на прием целой толпы гостей. Продукты тоже завозятся.
– А чей это дом?
– Не все ли равно? Там, поверьте, намного лучше жить, чем в вестибюле кинотеатра.
– Мне обещали, что на днях нас переведут в пансионат «Земляничка».
– На днях! А я вас привезу и поселю уже сегодня. На какой угодно срок. И о расходах на питание думать не надо.
Когда все складывается настолько хорошо, на дне души невольно начинает шевелиться червь сомнения, всплывают оттуда фразы типа: бесплатный сыр бывает только в мышеловке…
– А все-таки, чей это дом и кто вы? Извините, что спрашиваю, но надо было еще раньше спросить. Я думала, вы от Николая Николаевича.
– Нет, мы не от Николая Николаевича, мы от Андрея Андреевича Голодина.
Ольга Ивановна всплеснула руками:
– Я вас узнала.
– Я рада.
– Вы дочь.
– Дочь, дочь.
Автобус выехал на развилку и взял вправо по более узкой, но лучше асфальтированной дороге.
– Мы почти приехали.
В самом деле: еще два пологих виража – и показался высокий забор из кирпича песочного цвета, скопище машин и людей перед воротами.
– Что это?
– А это, Ольга Ивановна, вас встречают.
Автобусы солидно, как пара океанских лайнеров, развернулись дверями к собравшейся публике и заглушили моторы.
– Приехали! – крикнула Нина. – Можно выходить! Первыми выскочили наружу помощники и начали прокладывать в журналистской толпе дорогу к воротам.
Детишки, среди которых были и пятнадцатилетние увальни с растерянными взглядами и испуганные восьмилетние малыши, выбирались наружу осторожно, озираясь на воспитателей и Ольгу Ивановну. Треск фотовспышек и гул непонятных вопросов явно сбивал их с толку.
Нина двинулась во главе процессии, сама распахнула калитку в воротах, а потом, погремев засовами, и сами ворота.
– Идемте, дети, идемте.
Всеобщему обозрению открылся роскошный двухэтажный особняк с зеркальными окнами, тремя невысокими шпилями и мокрой от растаявшего снега крышей, чуть задрапированный хвоей молодых сосен. К нему вела мощенная фигурной плиткой дорожка, расчищенная в снежной толще. Февральское солнце старательно и охотно освещало эту сцену.
Дети, взявшись за руки, парами побрели к особняку. Некоторые несли узелки со спасенными от пожара пожитками.
Надо объясниться. Имение принадлежало Голодину и было куплено им у Управления делами президента в бытность Андрея Андреевича одним из руководителей правительства. Этот здоровенный – пять гектаров – кусок собственности стал лакомым куском компромата для журналистской толпы, дружно взъевшейся на кандидата. Видел ли кто-нибудь более явное доказательство коррупционности вице-премьера Голодина, чем этот домик, стоимость которого в десятки раз превосходила министерскую зарплату за много лет беспорочной службы?
– Теперь здесь будут жить дети с дефектами развития. У них только что сгорел дом в Старой даче, – сказала Нина, выйдя к прессе. – Они немного обустроятся, и вы сможете зайти и посмотреть, что там и как. Немного терпения.
Камеры работали, перья скрипели, иронические улыбки гуляли по устам.
– А нам показалось, что это просто экскурсия: смотрите, дети, как вы не будете жить никогда.
– Ваша шутка отражает всего лишь состояние вашего внутреннего мира.
– Не хотите ли вы сказать, что отдаете погорельцам этот особняк навсегда!
– Я хочу сказать, что погорельцы будут жить здесь столько, сколько им понадобится.
– Разве на это имущество не наложен арест?
– Если б на него был наложен арест, я бы не смогла привезти сюда детей. Только в воображении некоторых журналистов дом является национализированным имуществом. Мы решили, что лучше сделать из него не предмет бесконечных судебных споров, а хороший интернат.
– Вы говорите – «мы». А ваш отец в курсе происходящих сейчас здесь событий?
– Разумеется. Скажу больше, это была его идея. Хотя принято считать моего отца накопителем богатств, он, в сущности, совсем не такой человек. Как только он узнал там, у себя в Елизово – это на Камчатке, – о случившемся, он тут же перезвонил мне. В течение двух минут мы все обговорили, а еще через пятнадцать минут все было готово для проведения этой акции.
– Но если Минимущества не признает ваши действия законными? Ведь нет еще судебного решения по данному вопросу.
Нина грустно улыбнулась:
– Если указанное ведомство признает наши действия незаконными, пусть оно занимается выселением отсюда этих бедных детей. Я лично заниматься подобными вещами не стану. Кто бы мне что ни приказал.
После импровизированной пресс-конференции большая группа снимающей и пишущей братии была допущена внутрь дома – запечатлеть детишек, резвящихся на прекрасных финских матрасах в обществе роскошных мягких игрушек.
– Здесь будет столовая, – сказала Нина. – Придется поставить еще два стола, я прикидывала – места хватит. Обед уже готовится. Всех выписавшихся из больницы тоже доставят сюда. Тут предусмотрен медицинский пост, с педиатром из местной больницы уже есть договоренность о консультациях. Воспитатели смогут жить здесь в номерах на втором этаже, а желающих будут развозить по домам на микроавтобусе. Мы не собираемся прерывать процесс обучения. Имеется возможность оборудовать несколько помещений под классы. Хотите снять пробу, господа журналисты? – спросила Нина, приглашая пройти на кухню.
Желающие нашлись, и не в малом числе.
– Ну что ж, Ольга Ивановна, принимайте командование, – улыбнулась все еще ошеломленной директрисе Нина.
– А что будет со всем этим начинанием, если Андрей Андреевич Голодин президентом все же не станет? Ведь шансы у него так себе.
– Что ж, тогда он по крайней мере сможет сказать, что принес хоть эту малую пользу своему народу.
Когда журналисты разъезжались, в их среде бродили разные разговоры. Скептиков было много. Раздавались даже ехидные голоса. Почти никто не поверил в искренность этой попытки помочь погорелому детскому интернату. Но все сходились на том, что выходка получилась яркой, неординарной и вполне может иметь далеко идущие рейтинговые последствия.
Глава сороковая
Мотивированный подполковник
г. Калинов, районное УВД
Подполковник Шинкарь получил задание из Москвы. Задание не такое уж и простое, но находился он в приподнятом настроении. Сергей Янович позвонил ему сам, минуя уровень Тимченко, что можно было счесть признаком особого доверия. И Шинкарь счел. Он не уставал хвалить себя за решительность, проявленную в выборе хозяина. Блага начали сыпаться на него почти сразу. Во-первых, он тут же пересел с отечественной развалюхи на «Ауди» седьмого года. Таких машин в городе насчитывалось всего две. Кроме того, из кадров областного управления пришел неофициальный сигнал, что его досье испрошено для ознакомления в один весьма значительный кабинет. Нет, пока от букв ИО отделаться не удается, но дело по крайней мере сдвинулось с мертвой точки.
