Юлиан Семенов - Экспансия – I
Вопрос. — А может быть, эта убежденность создалась не вопреки инциденту в Венло, а именно благодаря ему?
Ответ. — Вы хотите сказать, что британская секретная служба намеренно пошла на то, чтобы отдать нам Беста и Стевенса? Вы хотите сказать, что операция планировалась не только в Берлине, но и в Лондоне?
Вопрос. — Меня интересует ваша точка зрения.
Ответ. — Я не готов к тому, чтобы высказать мое мнение по такого рода допуску. Я должен подумать…
Вопрос. — Продолжайте ваши показания по делу о попытке похищения его высочества.
Ответ. — Назавтра я получил от Ошимы исчерпывающую информацию о замке Эсторил, о залах и апартаментах, занимаемых герцогом и его женой, слугами и охраной. Я организовал наблюдение за замком и получил информацию, что секретная служба Англии не спускает с него глаз. Затем поступили данные, что герцогу Виндзорскому было открыто не рекомендовано принимать приглашение на охоту, переданное ему моими испанскими знакомыми…
Вопрос. — Вы же сказали, что не помните имен тех испанских аристократов, которые устраивали охоту в честь герцога…
Ответ. — Кажется, среди них был потомок графа Оргаса… И еще отпрыск маркиза де ля Энсенада… Словом, я получил информацию, что герцогу не рекомендована охота, но что он по-прежнему не хочет ехать на Бермуды и с радостью остался бы в Европе. Однако герцог якобы сказал, что он не намерен навсегда поселяться ни во вражеской, ни в нейтральной стране… Его позиция показалась мне странной. Он хотел жить в Европе, но в Европе той поры было только две нейтральных страны — Швеция и Швейцария, поскольку и Испания и Португалия были значительно ближе Гитлеру, чем Черчиллю… Я обсудил создавшуюся ситуацию с моим португальским контактом…
Вопрос. — Его имя?
Ответ. — Антонио ду Сантуш, как мне кажется… Полковник ду Сантуш, из секретной полиции… Мы выработали план… Я попросил его сообщить герцогу Виндзорскому, что за ним усилено наблюдение со стороны английской секретной службы, а возможно, и немецкой, что он, ду Сантуш, поэтому должен усилить его охрану своими людьми, чинами португальской секретной полиции… Чтобы придать словам ду Сантуша больший вес, мои люди организовали инцидент в Эсториле и разбили ряд окон камнями… Это дало возможность людям ду Сантуша провести тщательный обыск в Эсториле под предлогом того, что под камни могли быть задекорированы бомбы или подслушивающие устройства. Это дало мне дополнительную порцию информации о герцоге Виндзорском, а также о том, что ситуация с его будущим отнюдь не проста. Я устроил еще один спектакль с битьем стекол. Я предпринял также очень простой, но действующий на нервы маневр: герцогу были привезены огромные букеты роз с запиской: «От ваших португальских друзей, которые делают все, чтобы спасти вас от британской секретной службы».
Вопрос. — Но если португальская секретная служба, по вашим словам, оттеснила британскую охрану, отчего вы не осуществили похищение? Вы же имели право на «любой поступок»?
Ответ. — Дело в том, что мои наблюдатели сообщили: после того как португальцы провели нужную работу, сразу же активизировалась британская секретная служба; из Лондона прибыло более двадцати человек из специального подразделения, они блокировали входы и выходы из Эсторила.[34] Я встретился с моим японским другом. Он выслушал меня и задал один лишь вопрос: «Что может спасти вас от наказания, если вы не выполните приказ фюрера?» Я ответил, что мне трудно представить себе, что со мной случится, если я не вывезу герцога Виндзорского. Японский друг сказал, что он может помочь мне в организации «спектакля со стрельбой» и устроить утечку информации об этом в бразильскую прессу. «У вас будет оправдание в глазах фюрера, вы сделали все, что могли, и не ваша вина, если похищение сорвалось». В тот же вечер я встретил ду Сантуша и, желая проверить самого себя, сказал, что завтрашней ночью вместе с моими людьми, несмотря на опасность перестрелки, буду похищать герцога. При этом я спросил, чем он может мне помочь и сколько это будет стоить. Ду Сантуш ответил, что ситуация такова, что он не берется оказать мне помощь, потому что много людей могут быть убиты и этого Салазар ему не простит. И еще он сказал, что если обо всем этом узнают, то престижу рейха будет нанесен непоправимый удар. «Это, конечно, лишит вас поддержки в моем учреждении, у нас не любят тех, кто слишком громко и рискованно работает. Я могу обещать вам только одну форму помощи: из моих источников Берлин узнает, что похищение практически невозможно»… А через несколько дней герцог был вывезен на корабле к месту его почетной ссылки на Бермуды… Когда я вернулся в Берлин, Гейдрих, выслушав мой рапорт, заметил: «Никогда больше не позволяйте Риббентропу втягивать себя в авантюры, подобные этой». Именно эта его позиция спасла меня от наказания…
Вопрос. — Гейдрих мог пойти на то, чтобы по своим каналам проинформировать секретную службу Британии о готовящейся операции с тем, чтобы скомпрометировать Риббентропа как инициатора этого дела?
Ответ. — Не знаю.
Гелен — II (апрель сорок шестого)
Когда Гелену передали копию стенограммы допросов Шелленберга, он поинтересовался, кто еще имел к ним доступ, удовлетворенно кивнул, когда ответили, что никто, кроме того человека, которому их удалось сфотографировать, попросил помощника не соединять его ни с кем, отменил встречу со Степаном Бандерой, назначенную на конспиративной квартире в доме на Луизенштрассе, и занялся скрупулезным изучением полученного материала.
Стенограммы были документом бесценным, ибо позволяли понять, что известно победителям о самых сокровенных тайнах разведки рейха, а что осталось неизвестным. В свое время именно он дал устное указание по своему отделу «иностранные армии Востока», начавшему готовиться к поражению рейха, сразу же после покушения на Гитлера, далеко не все документы заносить в регистрационные книги. Именно летом сорок четвертого Гелен приказал своим помощникам поднять архивы, начиная с кампании в Польше, и представить ему все без исключения документы, на которых были его подписи или резолюции. Именно тогда он уничтожил около сорока своих приказов и инструкций, в которых речь шла о принципах обращения с пленными, о методах допросов колеблющихся, об отношении к диверсантам и командос (расстрел на месте, без суда), а также два письма Гиммлеру, носившие характер неприкрытого (но, увы, столь типичного для тоталитаризма) подобострастия. Вместо этих документов, под теми же номерами, он заложил в архив совершенно другие тексты, отличавшиеся сдержанностью, достоинством и содержавшие ряд возражений рейхсфюреру по тем именно вопросам, о которых Рузвельт, Сталин и Черчилль впоследствии заявили в своей Декларации как о военных преступлениях, подлежащих суду Международного трибунала. Это неважно, что в архиве Гиммлера останутся подлинники настоящих документов; во-первых, можно надеяться, что их уничтожат; а если нет, то он отныне получил возможность шельмовать их подлинность, доказывая, что это есть не что иное, как работа гестапо, которое хотело скомпрометировать — накануне краха рейха — всех тех патриотов Германии, сторонников истинно европейской идеи, борцов против всех форм тоталитаризма, которые решили стать на путь скрытого неповиновения безумному фюреру; два документа — не один; пусть победители решат, какой им выгоднее посчитать подлинным…
Гелен знал, что Шелленбергу было значительно труднее уничтожить компрометирующие его документы, — попробуй решись на такое, когда сидишь в одном здании с Кальтенбруннером и Мюллером; Гелена поэтому мучительно интересовало, как ведет себя Шелленберг в заключении; ведь он знал о нем все, он знал ту правду, которая не имела права попасть в руки англо-американцев; это бы дало право Даллесу относиться к нему, Гелену, не как к соратнику по борьбе с Гитлером, не как к тому рыцарю, который возглавляет тайный форпост борьбы против большевистского проникновения на Запад, но как к своему агенту, сломанному на уликах, который, следовательно, обязан работать по приказу, а не так, как он работает сейчас, набирая день ото дня все больший вес в глазах коллег из Вашингтона.
Он страшился показаний Шелленберга потому еще, что в Лондоне к власти пришло рабочее правительство Эттли; да, конечно, лейбористам приходится следовать в фарватере американского курса, им просто-напросто некуда деться, но ведь какая-то часть показаний Шелленберга может просочиться в прессу, начнется скандал, который есть крах предприятия.
Гелен понимал, сколько ума, такта и напора проявил Даллес, чтобы спасти его от Нюрнбергского процесса; пока его имя даже и не упоминалось там ни разу, тогда как даже генерал Хойзингер был вызван на допросы; лишь вмешательство того же Даллеса, представившего хорошо сработанные документы о том, что Хойзингер примыкал к оппозиции, вывели коллегу Гитлера и Кейтеля из-под ареста и отдачи под трибунал.
