Михель Гавен - «Роза» Исфахана
— Нет. Ни на что другое я уже не надеюсь, — хмуро ответил Лахути и с силой затушил сигарету в пепельнице.
— А зря, — осуждающе покачала головой Джин. — Ты не фанатик, ты не испытываешь восторга от режима, которому служишь. Он для тебя чужой. А значит, не будешь испытывать и большой скорби по нему. Ты не настолько стар, чтобы не попытаться начать жить с чистого листа. Например, исполнить мечту своей юности и стать архитектором. А главное — почувствовать себя наконец свободным человеком!..
Зазвонил телефон. От неожиданности Джин даже не сразу поняла, что это звонит не её телефон, а Шахриара. Она взглянула на часы: без четверти восемь утра. Что ж, «Министерство информации» работает без выходных и перерывов. Возможно, в связи со сложившейся в миссии не очень приятной для иранского правительства ситуацией некоторые высшие чины не покинули своих кабинетов даже этой ночью…
— Капитан Лахути слушает, — коснулся сенсорной кнопки Шахриар. — Здравствуйте, доктор. — (Так и есть: «сигнал» от аль-Балами. Джин напряженно вглядывалась в лицо Лахути, которое суровело с каждым мгновением.) Молча выслушав телефонного собеседника, на прощание Шахриар сказал: — Благодарю вас, доктор. Я передам жене, чтобы она заехала за лекарством на следующей неделе. До свидания. — Из телефона понеслись короткие гудки.
Словно очнувшись от оцепенения, Шахриар отключил кнопку вызова, машинально сунул телефон в нагрудный карман мундира.
— Что?! — нетерпеливо спросила его Джин. — Не томи, Шахриар! Я правильно поняла, что раз «лекарство для сына привезут на следующей неделе», значит, приказ о твоем аресте отдан и аль-Балами уже отправил сюда своих подчиненных?
— Не думаю, — задумчиво покачал головой Лахути. — Что-то мне подсказывает, что аль-Балами приедет арестовывать меня сам. Посуди сама, Джин: он ведь тоже так или иначе оказался замаран во всей этой истории, поскольку наша дружба с ним — давно ни для кого не секрет. Скорее всего, руководство захочет наказать и его, заставив арестовать меня, старого друга. И даже, возможно, поручит ему сначала допросить меня «с пристрастием», а потом и собственноручно пристрелить…
— Что ж, вполне предсказуемый и возможный вариант, — согласилась Джин. — Только с одной поправкой: ваши начальники хотят не столько наказать аль-Балами, сколько запугать еще больше остальных. Провести показательное мероприятие, так сказать, чтобы впредь никому больше не повадно было своевольничать и чтобы все всегда помнили о неминуемой расправе над отступниками. Однако что толку говорить теперь об этом? Приказ отдан, арестовывать тебя скоро прибудет друг, которому ты когда-то спас жизнь. Какие-то сомнения насчет необходимости срочного побега из страны еще остались?
— Нет, — решительно ответил Шахриар.
В этот момент раздался стук в окно, и оба синхронно повернулись на звук. На подоконнике сидела белая голубка и, постукивая клювом по стеклу, внимательно наблюдала за происходящим в комнате черными глазами-бусинками. Джин улыбнулась.
— Это знак свыше, Шахриар, — сказала она. — Значит, мы все делаем правильно, и удача не отвернется от нас. Поэтому заканчиваем с разговорами и приступаем к действиям, — добавила она твердо. — Немедленно позвони своим родным в Тегеран и скажи, чтобы они сегодня всей семьей явились к одиннадцати часам утра на проспект Фардуси: там, около Музея национальных сокровищ, их будет ждать черный «джип-мерседес» с французским национальным флажком на капоте. Объясни, что когда к ним подойдет иностранец и предложит совершить прогулку на его машине по городу, возражать они не должны: пусть тотчас садятся в машину. Водитель объяснит им всё по дороге. Предупреди также, что никаких вещей, кроме документов, брать с собой не надо — в музей с чемоданами не ходят. Да и на улицах излишнего внимания привлекать к себе тяжелой поклажей не стоит. В посольстве твоих родных обеспечат всем необходимым.
— Хорошо, я сейчас же позвоню им, — кивнул Лахути и полез в карман за телефоном.
Дождавшись, когда Шахриар закончит разговор с семьей, Джин продолжила:
— А теперь как можно подробнее опиши мне каждого из своих домочадцев: я должна передать эти сведения маме, а она — французам, чтобы не вышло какой-нибудь ошибки. О лекарствах для Амира я предупрежу маму отдельно, и она проинструктирует посольского врача.
— А какие распоряжения твой шеф отдал насчет моей персоны? — нарочито беспечно ухмыльнулся Лахути.
— Сразу, как только покончим с описанием твоих родственников, — спокойно ответила Джин, — ты покинешь миссию и поедешь в Шираз, к мастеру аль-Махри. Но сначала, на выезде из миссии, поставишь своего заместителя в известность, что якобы по вызову начальства выезжаешь в Тегеран. То же самое я скажу и аль-Балами, когда он сюда прибудет.
— Он не поверит тебе, — с сомнением покачал головой Шахриар.
— Пусть так. Главное, чтобы мои слова и слова твоего заместителя не разнились между собой. Тогда у аль-Балами не возникнет поначалу повода для недоверия, а мы тем самым выиграем время. Надеюсь, мне удастся задержать его здесь, чтобы вы с мастером успели покинуть Шираз. Адрес мастера тебе известен, но я на всякий случай повторю: улица Талекани, 15, вход со стороны базара Вакиль. По утрам он всегда находится на базаре в своей лавке, лавке литейщика аль-Махри. Сразу отправляйся туда, там ты точно его застанешь. Запомни пароль: «Не знаете ли вы, где можно купить красные исфаханские розы? Я хотел бы посадить их в своем саду». Тарани должен ответить тебе так: «Исфаханские розы здесь редки, но наш ширазский сорт ничуть не хуже». Всё запомнил?
— Да. Я же офицер контрразведки.
— Отлично. Дальше во всем положись на аль-Махри — он надежный и очень опытный человек. Если тебе удастся беспрепятственно до него добраться, скоро ты будешь уже в Ираке. Так что поторопись: тебе пора выезжать. Прихвати с собой комплект гражданской одежды, в форме офицера исламской стражи тебя быстро обнаружат.
— Мы еще увидимся с тобой?
Белая голубка всё ещё сидела на подоконнике, обиженно нахохлившись. Джин бросила ей крошки от печенья, оставленного, как всегда, Марьям, и голубка, встрепенувшись, принялась благодарно клевать их.
— Конечно, увидимся, — ответила Джин после паузы. — Причем увидимся уже на свободе. Поторопись хотя бы ради этого, Шахриар. И знай: я буду ждать нашей с тобой встречи ничуть не меньше, чем ты, — призналась она, понизив голос. — Буду ждать и скучать. Я и сама не ожидала, что чувства к тебе станут для меня столь важными. Береги себя, Шахриар!..
* * *Джин смотрела в окно: Шахриар отдавал приказания своему заместителю, молодому лейтенанту исламской стражи аль-Кариму. Тот слушал внимательно и, похоже, совсем не догадывался, что никогда более не увидит своего начальника. Козырнув капитану на прощание, аль-Карим поспешил к солдатам.
Лахути подошел к машине, запрокинул голову. Джин приподняла занавеску. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. От щемящего и горького чувства расставания у Джин комок подкатил к горлу. Она до сих пор ощущала жаркий прощальный поцелуй Шахриара на своих губах, а её тело хранило его горячие ночные объятия. Ей вдруг невыносимо захотелось, чтобы он хоть на минуту вернулся, сдернул платок с её головы, нежно прикоснулся пальцами к волосам…
Но Джин продолжала стоять, не шелохнувшись. Она даже не подняла руки в знак прощания, не помахала Шахриару напоследок. Он тоже не сделал прощального жеста. Просто отвернулся, сел в машину, включил стартер. Когда машина медленно тронулась к воротам, Джин прижала ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть, не разрыдаться, не выдать обуревающих её чувств. Напротив, мысленно начала убеждать себя, что всё закончится благополучно и что скоро они снова встретятся. Взглянула на часы: времени для ухода из страны оставалось катастрофически мало. Что, если она провожает сейчас Лахути на смерть и не увидит его больше никогда?! «Нет, нельзя даже допускать подобных мыслей!» — устыдила себя Джин и, бросив последний взгляд на покинувшую пределы миссии машину, отошла от окна. Она всегда старалась не думать о плохом, чтобы не притягивать его, но не всякий раз ей это удавалось. Счастливая американская привычка — всегда ориентироваться на позитив, — прочно укоренилась в ней благодаря воспитанию бабушки, тети Джилл и отца, однако русские корни матери с годами всё чаще располагали к рефлексии.
Скорая встреча с аль-Балами и разговор с ним не пугали Джин. Больше пугала неизвестность. Ведь мастер Тарани не сможет сообщить ей, добрался ли до него Шахриар или нет, а самой ей связываться с ним нельзя: это было бы грубейшим нарушением конспирации. О возможном пересечении обоими границы она узнает только из сообщения Дэвида, которое скорее всего придет ночью, не раньше. А одновременно нужно еще ждать сообщения от матери о семействе Лахути: смогли ли его дети и родители беспрепятственно добраться до посольства Франции? Да, всё, что ей сейчас оставалось, — это только ждать. Ждать и надеяться на благополучный исход задуманного. А попутно еще и выполнять свою работу, которую, несмотря на все её личные переживания, никто не отменял.
