Дэвид Моррелл - Первая Кровь
Рэмбо сказал, что нет.
– Тогда ничего не поделаешь, сынок. Ты бродяга. За это полагается пять суток тюрьмы или пятьдесят долларов штрафа. Что выберешь?
– Я только что сказал, что у меня нет десяти, где же черт возьми, я возьму пятьдесят?
– Ты находишься в зале суда, – сказал Добзин, резко наклонившись вперед. – Не потерплю бранных выражений в моем суде. Еще одно нарушение, и я накажу тебя за неуважение к суду. – Он умолк и принялся с задумчивым видом жевать табак. – Мне так будет трудно сохранить беспристрастность, когда придется выносить приговор по второму обвинению. Я имею в виду сопротивление аресту.
– Невиновен.
– Я тебя еще не спрашивал. Подожди, когда спрошу. Что там с сопротивлением аресту, Уилл?
– Я его подобрал, когда он пытался сесть в попутную машину, и сделал одолжение, вывезя за город. Я подумал, для всех будет лучше, если он у нас не задержится. – Тисл помолчал. – Но он вернулся.
– У меня на то есть право.
– Я опять увез его из города, а он снова вернулся, а когда велел ему сесть в мою машину, он отказался. И подчинился только под угрозой применения силы.
– Думаете, я сел в машину, потому что испугался вас?
– Он не хочет назвать свое имя.
– А зачем оно вам?
– Говорит, что у него нет документов.
– За каким чертом они мне нужны?
– Хватит, хватит, я не могу сидеть тут вечно и слушать, как вы препираетесь, – прервал их Добзин. – Моя жена больна, и я должен был в пять уже быть дома и готовить детям обед. Тридцать суток тюрьмы или штраф двести долларов. Что выбираешь, сынок?
– Две сотни? Господи, я же только что сказал, что у меня и десяти нет.
– Тогда тридцать пять суток тюрьмы, – объявил Добзин, поднимаясь и расстегивая свитер. – Я хотел отменить пять суток за бродяжничество, но ты ведешь себя хуже некуда. Мне пора. Я опаздываю.
Кондиционер зажужжал и загрохотал пуще прежнего, и Рэмбо теперь не знал, отчего он дрожит – от голода или от ярости.
– Эй, Добзин, – вы еще не спросили, виновен ли я в сопротивлении аресту, – сказал он.
Глава 9
Рэмбо направился было обратно в кабинет Тисла.
– Ну, нет, теперь сюда, – сказал Тисл и указал на последнюю дверь справа, с решеткой в маленьком окне вверху. Он хотел отпереть ее ключом, но тут заметил, что дверь приоткрыта на четверть дюйма. Недовольно покачав головой, Тисл распахнул дверь, Рэмбо увидел лестницу с железными перилами и цементными ступенями. На потолке горели люминесцентные лампы. Рэмбо вошел, Тисл тут же последовал за ним и запер дверь. Они стали спускаться, сопровождаемые двойным эхом.
Рэмбо издали услышал шум льющейся воды. Цементный пол был мокрый и отражал флюоресцентные огни, у дальней стены тощий полицейский поливал из шланга пол камеры. Увидев Тисла и Рэмбо, он перекрыл воду.
– Голт. – Голос Тисла отозвался гулким эхом. – Почему верхняя дверь опять отперта?
– Разве я?… Но ведь у нас нет сейчас заключенных. Последний недавно проснулся, и я его выпустил.
– Не имеет значения, есть у нас заключенные или нет.
Стоит тебе привыкнуть оставлять дверь незапертой, когда у нас никого нет, и ты можешь забыть запереть ее, когда у нас кто-то будет. Так что изволь запирать дверь всегда.
Рэмбо было здесь также холодно, как и в кабинете Добзина, он дрожал. Ему казалось, что лампы на потолке чуть ли не касаются его головы, но все равно было слишком темно. Железо и цемент. О Господи, напрасно он позволил Тислу привести его сюда. Когда они шли от судьи, надо было вломить Тислу и убежать. Уж лучше спастись бегством, чем провести здесь тридцать пять дней.
Но, сказал он себе, какого же черта ты ожидал? Сам напросился, разве нет? Не захотел уступить.
Вот именно – не захотел. И сейчас не хочу. Если меня запрут, это еще не значит, что мне конец. Буду сопротивляться. Чтобы когда придет время отпустить меня на свободу, Тисл вздохнул бы с облегчением.
Конечно, ты будешь сопротивляться. Смех да и только. Посмотри на себя. Ты уже дрожишь. Ты же знаешь, что тебе никак нельзя сидеть в камере. Двое суток в тесной камере – и ты свихнешься.
– Вы должны понять, что мне здесь нельзя оставаться. – Это сорвалось с языка против его воли. – Сырость. Я не выдержу пребывания в сыром месте.
Когда Рэмбо попал в плен, его долго держали в камере, где земляной пол был вечно сырой.
Вот и расскажи ему об этом, черт возьми.
Но он еще решит, будто я его умоляю.
Ну вот, подумал Тисл, сейчас, когда уже поздно, парень пришел в чувство и пытается выкрутиться. Тисла ужасно раздражала такая непутевость – ведь парень фактически сам запрятал себя сюда.
– Скажи спасибо, что здесь влажно. Что мы все моем из шлангов. По уик-эндам здесь сидят пьяные, и когда мы в понедельник их вышвыриваем, со всех сторон свисает блевотина.
Тисл окинул взглядом камеры, блестевшие лужицами воды.
– Хоть ты, Голт, и оставляешь ту дверь наверху открытой, моешь ты прекрасно, – заметил он. – Немедленно принеси парню все, что полагается. – Эй, ты, – повернулся он к Рэмбо, – думаю, средняя камера тебе подойдет. Иди туда, снимай сапоги, брюки, куртку. Оставь на себе носки, трусы, свитер. Сними все украшения, цепочки, если есть, часы… Голт, на что ты там уставился?
– Ни на что.
я ж вроде бы послал тебя за постелью и всем остальным.
– Я просто смотрел. Сейчас принесу.
Он поспешил наверх.
– Может, напомните, чтобы он запер дверь? – поинтересовался Рэмбо.
– Нет надобности.
Тисл прислушивался к звяканью отпираемой двери. Потом стало слышно, как Полт ее запер.
– Начинай с сапог.
Интересно, чего он ждет? Парень снял куртку.
– Ну вот, опять за старое. Я же велел начать с сапог.
– Пол мокрый.
– А я тебе сказал войти туда.
– Я войду туда не раньше, чем это будет необходимо. – Рэмбо сложил куртку, покосился на лужицы воды на полу и положил куртку на ступеньках. Сапоги он поставил рядом, снял джинсы, сложил их и аккуратно пристроил поверх куртки.
– Что это у тебя за шрам над левым коленом? – спросил Тисл. – Что с тобой случилось?
Рэмбо молчал.
– Похоже на пулевое ранение, – не унимался Тисл. – Где ты его получил?
– У меня носки промокли на этом полу.
– Тогда сними их.
Тислу пришлось отойти в сторону, чтобы в него не попали летящие носки.
– Теперь снимай свитер.
– Зачем? Только не говорите, что все еще ищете мои документы.
– Я произвожу тщательный обыск, чтоб убедиться в том, что ты ничего не спрятал подмышками.
– Что? Наркотики что ли?
– Кто знает? Все может быть.
– Ну, только не я. Я давно с этим завязал. Черт возьми, это же противозаконно.
– Очень смешно. Снимай свитер.
В порядке исключения парень сделал то, что ему было сказано. Как можно медленнее, разумеется. У него на груди было три прямых шрама.
– А это откуда? – удивился Тисл. – Ножевые ранения. Чем ты вообще занимался?
Парень щурился на лампы у потолка и молчал. Посреди груди у него был большой треугольник черных волос. Два из трех шрамов пересекали его наискосок.
– Подними руки и повернись, – велел Тисл.
– Это не обязательно.
– Если бы существовал более быстрый способ тебя обыскать, я бы его нашел. Повернись.
На спине у парня был небольшой, но глубокий шрам.
– Чем тебя протыкали?
Штыком, подумал Рэмбо, штыком.
– Ладно, теперь опусти трусы.
Парень повернулся и измерил Тисла долгим взглядом.
– Спокойно. Я должен проверить, нет ли у тебя скрытого оружия. Мало ли что…
Рэмбо медленно приспустил трусы. Голт отпер верхнюю дверь и вошел.
– Окей, ты чистый, – сказал Тисл.
Тисл слушал, как Голт запирает дверь, потом по цементу зашаркали его шаги. Он нес выцветший хлопчатобумажный комбинезон, тонкий матрас, прорезиненную простыню и серое одеяло.
