Владимир Колотенко - Хромосома Христа
Можно было заметить, что ближе к полудню сюда потихонечку с просторов столицы стягивался ленивый молодой люд – Жорины ребята. В линялых джинсах, в летних штиблетах на босу ногу… Непосвященному наблюдателю могло показаться, что здесь по-прежнему обитают пациенты психушки, слабоумные – тихий, неопасный для общества народ. Так, на первый взгляд, они, ребята, были инертны и малоподвижны. На самом же деле здесь обитали творцы мировой науки! Индивидуумы и интеллектуалы, умники и умницы. Чего только стоили Рафик и Гоша, Юра Смолин и Вит! Один Аленков со своим Баренбоймом стоили сотни дутых член-корреспондентов и академиков.
Вскоре тут была установлена и отлажена нужная аппаратура, расставлены на столах необходимые принадлежности: баночки, скляночки, подложки и подставки – все-все, что требует современная научно-исследовательская мысль для своего самовыражения. А также были обмозгованы все вопросы и разложены по полочкам возможные ответы, призванные высветить содержимое генома Брежнева. Словом, полигон по изучению реакций клеток и их метаболитов, находящихся в биожидкостях изучаемого субъекта был готов к первому испытанию. Когда все произошло, Жора объявил боевую готовность. Это было, как спуск океанского лайнера на воду, как полёт Гагарина! В тертых джинсах, в кедах на босу ногу, подвязанный черным лабораторным халатом с завязанными на пояснице рукавами – капитан! – он произнес свою знаменитую речь. Дорогие мои, сказал он и не разбил бутылку шампанского о борт, а коротко объяснил задачи каждого члена команды, которая отправлялась в плавание по геному генсека. Нас ждут невиданные трудности, сказал он дальше, многие будут проявлять недовольство, большинство из вас столкнутся с непреодолимыми препятствиями, часть сойдет с корабля в первой же гавани, немногие дойдут до конца… Многие погибнут в пучине…
– Жор, ладно тебе… Хватит стращать-то.
– Да, – сказал Жора, – ладно-то ладно, но будет именно так. Это определенно!
И вскоре, буквально на днях, сбылось, сбылось-таки Жорино пророчество: я почувствовал на себе чей-то тяжелый пристальный взгляд.
Только этого мне недоставало: за мной слежка! Ага! Вы хотите знать, какие на мне сегодня кальсоны? Что ж, полюбопытствуйте! К этому я тоже готов.
Но я не был готов к тому, что случится потом!
Потом оказалось: Жора – пророк.
– Как Тина? – спрашивает Лена.
– Как Иоанн Креститель, – говорю я, – помнишь, чем он кончил?
Лена не отвечает – это знает каждый живущий…
ГЛАВА 8
Я радовался жизни, как школьник каникулам. Не нужно было никуда спешить, ни с кем встречаться, ни за кем гоняться. Все эти Фергюссоны меня больше не интересовали. Можно, наконец, заняться любимым делом. Впервые за долгие месяцы я здесь, в Москве, ощутил себя свободным и был по-настоящему счастлив. Теперь мы с Жорой сутками не выходили из лаборатории. И только проверив работу каждого модуля, надежность каждого прибора и даже каждого на нем винтика и убедившись, что мы готовы вступить на путь битвы за вечность не на жизнь, а на смерть, мы позволили себе передышку. Обуздать время по-прежнему оставалось одной из самых заветных наших мечт. Наш желтый домик превратился в логово, в котором уживались два медведя, впавших в зимнюю спячку. Ничто, никакие штормы и бури, никакие тревоги не могли теперь разбудить нас и заставить забыть то, о чем мы все эти годы мечтали. Конечно же, эта зимняя спячка была только видимостью безмятежного благополучия. Нам нужно было остановить бег собственных тел и мыслей, нужен был абсолютный покой, известная мера сосредоточенности и уверенности в своих силах перед стартом. Мы сделали все, чтобы наконец сказать себе твердо: мы готовы. И казалось, уснули, впали в эту самую спячку, чтобы вдруг проснуться. Затишье перед бурей. Перемирие перед атакой. Было позднее лето, август, кончились дожди и установилась городская липкая жара. В тот день жарко было и в прохладе нашего специального бокса. Мы приехали от Брежнева часам к семи вечера, у меня болела голова, жутко хотелось выпить.
– Пива хочешь?
Жора протянул мне банку «Heineken», откупорил свою и пил до тех пор, пока не опустошил.
– Ааа! – крякнул он, – есть хочешь?
– Коньячку я бы выпил.
– Ух, ты! Ну давай!
Он наполнил два граненых стакана до самого верха.
– За тебя, дорогой! – сказал он.
Мы отпили по глотку. И потом, добыв из холодильника кульки с какой-то едой, жадно ели.
– Пусть теперь твои клеточки подождут, – сказал Жора.
Это была шутка. Так рассуждать было просто преступно. Наши клеточки (эпителий мочеиспускательного канала Брежнева) уже часа полтора пребывали в состоянии стресса, они нуждались в нашей помощи, возможно, над ними нависла угроза гибели. Каждый из нас это прекрасно понимал, мы были предельно собраны и напряженно думали, с чего начать. А коньяк и пиво, и съестные припасы были лишь поводом для того, чтобы не выдать своей беспомощности при выборе правильного решения.
– Ну, старик, – сказал Жора, – ты это хорошо придумал.
– Что именно?
Жора не ответил. Я посмотрел на него – он сидел в кресле и, как всегда казалось, спал. Он думал о чем-то своем и уже не слышал меня. А я был совершенно уверен, что сегодня, через час-другой, мы станем свидетелями потрясающих событий, может быть, откроем для человечества новый день. Новую эпоху, эру. Да-да! Если нам удастся осуществить задуманное… Содрогнутся устои мира! Наша идея работает на прогресс человечества, и я молил Небо, чтобы Оно не осталось безучастным к нашим потугам, освятило наши действия и оправдало наши надежды на прекрасное. Ведь все прекрасное приходит с Неба. Мы пили пиво, жевали ломтики холодной ветчины и плавленые сырки «Дружба» и молчали. Наши клеточки терпеливо ждали, когда Жора произнесет, наконец, свое «нам, апредиленно, пора». Стаканы с коньяком так и остались наполненными. Коньяк подождет. Так в полудреме и полужевании прошла ночь. Мы вздремнули вполглаза, и к шести уже были на ногах. Не помню, кто из нас прокричал тогда тихое: «Пора!». Это случилось под утро, когда мы увидели сквозь щелочку между тяжелыми желтыми шторами сиреневую полоску рассвета.
Итак, – началось…
– Есть, – сказал Жора, – кажется, есть. Смотри…
Он возился с клетками мочи Брежнева, выводя их из состояния стресса. Он ухаживал за ними, как за невестой, что-то приговаривая и припевая, подкармливая всякими высококалорийными препаратами и добавками, витаминами и микроэлементами…
А к девяти уже стянулись и наши ребята. Как только все были готовы к работе, раздались первые команды. Жорин голос был смел и звонок:
– Кака, стимуляторы фагоцитоза… Ты не забыла? И контактин!
Какушкина только всплеснула руками.
– Ах! Жорочка!.. Я сейчас…
– Побольше мелатонину! Лей стаканами! – орал Маковецкий, – гормон молодости ему не повредит!
Мелатонин в нанодозах и вправду омолаживал клетки.
– Жор, – Света Ильюшина просто прилипла к Жоре, – а мы клонируем Переметчика?
Жора улыбнулся:
– Какого Еремейчика?
– Ну, не сейчас, в будущем!
Жора улыбался:
– Какое будущее?!
Ему бы белый мундир, да чтобы на нем – звон медалей на груди! – подумалось мне. Роль капитана дальнего плавания была бы сыграна им безупречно. Наше море как раз штормило, но корабль победоносно разрубал носом волны жизни генсека. Капитан гремел:
– Тань, подкинь им еще АТФ и нашу гремучую смесь.
– Чего сколько?..
– Не жалей!… – просил Жора.
Нам помогала Танечка, жена Васи Сарбаша, молчаливая и серьезная, безропотно выполнявшая все наши просьбы и поручения. Я делал то же самое с лейкоцитами слюны Брежнева.
– Анюта, прибавь, пожалуйста, света, – просил я, – им темно.
– Ага, счас… Но я – Таня, Татьяна. Рест, ты бы привез всех их сюда.
– Хорошие люди должны быть вместе, – поддакнула Ирина.
– Ой, Тань, прости, пожалуйста…
Не первый раз я называл Жориных ребят привычными для меня именами. Они относились ко мне с пониманием.
– Ты опять ими бредишь, – сказал Жора.
Мне на это нечего было сказать.
– А что бы делала Тина, появись она здесь ненароком? – спрашивает Лена.
– Понятия не имею. Разве что…
– Что?..
– Понятия не имею!..
И наши подопечные не подвели – клетки ожили, откликнулись на наши усилия вернуть их к жизни и были благодарны за это. Они вырвались из плена тучного стареющего тела своего хозяина и обрели вторую молодость. Этому невозможно было не радоваться, и мы радовались вместе с ними. Это был безусловный успех! Мы ликовали! Но это еще не была победа над старостью. Главное же дело, конечно, было в том, что мы убедились в жизнеспособности клеток. А во-вторых, – нужно было ответить на вопрос, сколько в геноме нашего подопечного осталось активных генов, поддерживающих жизнь всего организма. Это была чрезвычайно трудная проблема. Мы понимали, что в течение ночи, как бы мы ни старались, ответы на эти вопросы нам получить не удастся. И готовы были работать денно и нощно, чтобы время от времени в тишине лаборатории раздавалось тихое «Есть!». Мы ликовали! Никто, разумеется, нас не тревожил. Теперь в помощи наших ребят мы не нуждались, и Жора запретил им приходить на работу. Телефоны были отключены, иногда наше одиночество нарушала Ирина, чтобы пополнить съестные запасы и забить холодильник пивом. Все. Больше никто живой не проникал в наше логово. Назойливо жужжал вентилятор, щелкали термодатчики, мигали разноцветные лампочки… Жизнь не замирала ни на секунду. Мы поочередно дежурили у камер, где роскошествовали наши питомцы, спали урывками на полу или на столах, или сидя в креслах, ели наспех и тянули из холодных запотевших жестянок ледяное пиво. Мы ликовали! Только коньяк оставался нетронутым. Когда стало ясно, что мы близки к цели (на пятый или седьмой день), Жора спросил, что же мы будем делать с нашим открытием.
