Эдуард Тополь - Завтра в России
Завтра эти сорок свидетелей-стариков превратят эту короткую новость в легенду, которую будет рассказывать вся страна.
27
– …Ни с Израилем, ни с Японией у нас нет сухопутных границ, – говорил маршал Вязов, делая в слове «Израиль» ударение на втором «и». – Поэтому пограничный конфликт отпадает. Другим предлогом для войны могло бы быть убийство нашего посла или разгром нашего посольства. Но в Израиле у нас нет посольства, а спровоцировать японцев напасть на наше посольство в Токио – задача довольно трудная…
– Дело не в трудности! – пренебрежительно перебил новый председатель КГБ Алексей Зотов, бывший первый секретарь Московского горкома партии. – За деньги на Западе можно организовать все, вплоть до нападения на наших космонавтов в космосе…
Зотов умолк, он всего лишь подал реплику во время речи Вязова. А члены Политбюро смотрели теперь на него ожидающе, и Зотов продолжил почти нехотя:
– Я думаю, если мы всерьез нуждаемся в этих войнах, то нужно провести не одну акцию, а серию антисоветских акций как в Токио, так и в Израиле. Чтобы народ ясно увидел: войну провоцируют жиды и японцы. А потом – как последняя капля, которая переполнит чашу терпения, – разразится какой-нибудь вооруженный инцидент…
– С чего вы начнете? С каких акций? – спросил у Зотова Стриж. Вопрос о войне с Израилем или Японией он считал для себя решенным, но ему не понравилась эта словно бы вскользь оброненная Зотовым фраза «если мы всерьез нуждаемся в этих войнах». Она означала, что шеф КГБ оставляет за собой право на собственное мнение, которое, как обычно, совпадает с еще не высказанным мнением другого главы правительства, Павла Митрохина.
Зотов отпил чай из стакана в старинном подстаканнике и задумчиво глянул в окно, за которым стояли заснеженные ели кремлевского сквера. Вот уже год, как заседания Политбюро проходят в Грановитой палате, построенной еще в конце XV века при Иване Третьем. Огромный, около 500 квадратных метров, зал целиком декорирован старинной живописью, его сводчатые потолки и порталы – в каменной резьбе, а массивные квадратные колонны, поддерживающие потолок, украшены золотой лепниной и двуглавым орлом – символом российской державности. Начиная с пятнадцатого века в этой палате проходили приемы иностранных послов и праздничные торжества, государственные совещания и важнейшие царские дворцовые церемонии. В 1552 году здесь три дня пировал Иван Грозный, отмечая захват Казани. В 1653 году здесь, на Земском соборе, было принято решение о присоединении Украины к России, а в 1709 году Петр Первый праздновал в этой палате победу русского оружия над шведами в битве под Полтавой. Но после Октябрьской революции эта традиция была прервана, заседания Политбюро проходили в ЦК на Старой площади, и только Стриж и Митрохин возродили былой русский ритуал. Теперь древняя палата с ее старорусскими фресками и духом русских царей, витавшим под сводчатыми потолками, символизировала преемственность истинно русских традиций в управлении страной.
– Ситуация в мире сама подсказывает, с чего начать, – произнес Зотов. – Израиль хотел организовать нам экономическую блокаду, но эта блокада разваливается. Японцы хотели под шумок отхватить себе назад наши острова, но у них ничего не вышло. Будет вполне естественно, если израильские экстремисты начнут теперь нападать на наших дипломатов и на наши посольства в Европе и в США, а японские – в Токио. После каждого такого эпизода мы будем публиковать ноты протеста, и одновременно наша пресса и ряд газет на Западе начнут кампанию с призывом обуздать сионистов. Нужно раскалить антиизраильские и антияпонские настроения и у нашего населения, и за рубежом. Это не очень трудно – и тех, и других в мире любят почти одинаково. Но даже когда эти настроения приблизятся к критической точке, мы будем провозглашать сдержанность. Сдержанность до той минуты, пока какая-нибудь акция жидов или японцев уже как бы не оставит нам выбора…
– Сколько времени вам нужно на подготовку этих акций? – спросил Стриж. При всем том, что этот хитрец Зотов вроде бы не сторонник задуманных Стрижом блицвойн, нельзя не отметить его делового подхода к поставленной задаче.
Зотов пожал плечами и в очередной раз посмотрел на Митрохина.
– Павел Иванович лучше меня знает, что все зависит от бюджета. Если мы хотим, чтобы все было чисто, то нападения на наших дипломатов должны быть проведены действительно израильтянами и японцами. А им нужно платить валютой…
– Платить жидам, чтобы они нападали на наши посольства?! – воскликнул маршал Вязов.
Лицо Зотова посерело и превратилось в сухую маску. Он терпеть не мог министра обороны Вязова, единственного из горячевцев, оставленного Стрижом и Митрохиным в Новом Патриотическом правительстве. Конечно, они оставили Вязова вовсе не потому, что во время августовского переворота Вязов легко переметнулся на их сторону. Просто, когда во главе армии стоит старик, больше трясущийся за сохранение должности, чем за все остальное, невозможен никакой альянс между армией и КГБ, а значит, невозможны и никакие посягательства двух этих сил на реальную власть в Кремле. И именно то, что Зотов и Вязов ненавидели друг друга, как раз больше всего устраивало Стрижа и Митрохина.
– Речь идет, Дмитрий Матвеевич, не просто о нападениях евреев на наши посольства, – мягко сказал Вязову Митрохин. – Насколько я понимаю Алексея Федоровича, речь идет о ЗВЕРСКИХ нападениях. – И он взглянул на Зотова: – Да?
– Ну-у-у… конкретный характер акций еще нуждается в разработке… – уклончиво протянул Зотов, так и не поняв по реплике Митрохина, какую же позицию он занимает по отношению к идее Стрижа о разгроме Израиля и Японии.
Стриж тоже в упор посмотрел на Митрохина. В конце концов, именно от Митрохина зависит окончательное решение. И как это Митрохин всегда умеет оставить за собой последнее слово! Казалось бы, все идеи и вся инициатива Стрижа, но каждый раз получается так, что решающее слово – за Митрохиным…
Между тем Митрохин, убедившись, что все члены Политбюро смотрят теперь на него, сказал не спеша, с раздумчивыми, почти актерскими паузами:
– Я думаю, что в обычных условиях… ну, то есть при условиях внутренней стабильности в стране… на разработку этих акций Комитету понадобилось бы… ну, скажем… от шести до десяти месяцев. И конечно, не меньше двухсот миллионов долларов…
Бешенство отразилось на лице Стрижа – Митрохин явно торпедировал его предложение. «При условии внутренней стабильности!» В условиях стабильности на хер нужны эти войны!..
– Но! – повысил голос Митрохин. – Мы находимся в необычных условиях. Народ никак не хочет вернуться к былой дисциплине. Тысячи каких-то кликуш и пророков заполняют поезда, рынки, вокзалы и предсказывают черт-те что – Страшный Суд и Конец Света в двухтысячном году… – Митрохин встал и не спеша, воистину державным шагом прошелся по Грановитой палате: – В Воронеже, Полтаве, Хабаровске, Херсоне, Мурманске какие-то бабьи бунты, стычки «афганцев» с милицией. Час назад мне позвонили из вашего Свердловска, Роман Борисович. Из Екатеринбурга по-новому. Вы, наверное, еще и не знаете, что там рабочие атаковали сегодня управление милиции, сожгли милицейские машины, ранили с десяток милиционеров. Это, конечно, мелкий инцидент, но и он показателен. Народ дошел до какой-то черты, за которой он может стать неуправляемым, если его раздражение не направить вовремя в новое русло…
«Опять подковырка, – подумал Стриж. – «Ваш Свердловск!» Выходит, я оставил там очаг диссидентства и народной смуты!»
– Я полагаю… – Митрохин остановился на фоне иконописной настенной фрески так, что золотой нимб святого оказался точно над его, Павла Митрохина, головой. – Я полагаю, что в сегодняшних экстремальных условиях у нас нет не только десяти месяцев для подготовки к войне, но даже и пяти! Войну надо бы начать вчера, сегодня, максимум завтра. Помимо морального фактора победы, нам позарез нужна израильская и японская техника. Поэтому я предлагаю: к следующему четвергу КГБ подготовить план операций, которые обеспечат нам возможность начать войну с Израилем не позже, чем в марте. Второе: Генштаб разрабатывает несколько моделей военных акций, которые до марта должны быть полностью отработаны на армейских учениях и в штабных играх. В марте мы должны быть в Тель-Авиве, в апреле – в Токио. У кого есть возражения? – И Митрохин своими спокойными глазами обвел лица членов Политбюро и остановил свой пытливый взгляд на Стриже.
Стриж усмехнулся. Из этой речи он понял значительно больше, чем многие из присутствующих. Может быть, только Зотов понял столько же. Например, что именно себя видит Митрохин во главе победоносных военных действий…
– Я не думаю, что кто-нибудь против захвата в марте и Тель-Авива, и Токио, – сказал Стриж, пытаясь хотя бы этой иронией взять реванш за то, что Митрохин уже присвоил себе его, Стрижа, идею. – Но осилим ли мы войну на два фронта? Я-то имел в виду, чтобы наши военные просчитали альтернативу – Израиль или Япония?
