Виктор Сафронов - Пророки богов или Импотенты
— Не боись. Мы с тобой и не через такое проходили. Е…ть ту Люсю об гумно! Вспомни.
— Захват и передел колхозного рынка? Не такое и большое событие. — Она упрямо тряхнула головой, так что слетел парик. — Даже те жмурики, которых ты пожёг на мусоропереработке, это мелочи по сравнению с тем, что нас ожидает сейчас. Давай уедем. Капусты нарубили — не меряно. Чего тебе еще надо?
— Для того, чтобы ты меня правильно поняла, я хочу рассказать тебе как умирали мои деды.
Он тяжело поднялся с кровати, подошел к столику, налил стакан воды. Подумал. Выплеснул её в кадку с апельсиновым деревом. Налил полный стакан водки, половину выпил. Оттер тыльной стороной ладони губы.
* * *Он стоял задумавшись… Из оцепенения его вывела Зойка.
— Ну, давай, рассказывай.
— Я хочу рассказать тебе, как умер мой дед по линии матери. — После этих слов он побледнел, руки начали нервно подрагивать:
«В своё время, в начале 20-х годов прошлого века мои прадеды воспользовались заварухой и чтобы не сдохнуть от голода, сохранить жизнь себе и семерым детям, бежали из большевистского рая. Нашли прибежище у добрых людей в Западной Белоруссии, под Гродно, на хуторе Сикорица. Обосновались там основательно и на века, так им, по крайней мере казалось. Находясь на задворках советской империи, считали, что краснопузое быдло не дотянется к ним, а это дарило надежду и придавало уверенность в том, что результатами труда они смогут воспользоваться сами без продразверстки и продналога.
В 1939 году, после аннексии Советами западных областей (Сталин с Гитлером успешно поделили Польшу) волна быдлятских порядков вот-вот должна была докатиться до Сикорицы, но тут началась вторая мировая война. Комиссары в пыльных шлемах с развёрнутой агитацией на пулеметных тачанках, до них не добрались, хотя соседние хутора все поголовно были выселены.
Во время войны помогали и „русским“ партизанам, и литовским „зелёным братьям“, но в основном отрядам Армии Краёвой. С немцами, кроме обмена самогона на мыло, нитки, керосин — ни в какие контакты не входили.
Прадед в начале 30-х выделил деду кусок земли. Так как Кондрат был самый младший, ему достался песок да глина, то, что называют — неудобицей. Представь себе, как надо было на этой земле пахать в прямом, а не в переносном смысле, чтобы землица могла кормить семью, на тот момент из десяти человек, включая родившуюся на тот момент и мою мать.
Дед Кондрат работал по 16–18 часов в сутки, мать рассказывала, он до такой степени уставал, что не мог дойти до дома и спал прямо в поле в соломе или в телеге… Убирал камни, таскал чернозем, закапывал навоз, пахал, перепахивал, после в ручную серпами убирали урожай, молотили, складывали на просушку, но это только рожь, а ведь были еще и овощи, и фрукты, да все что мы едим сейчас, это все из земли или при помощи земли выращено. Короче грыз работу по-чёрному. Сорвал себе в организме все, что только мог. По ночам он не мог от боли уснуть, болело всё тело.
Через двенадцать лет, начало подступать более-менее сытое существование и нормальная жизнь. Однако, после войны, году в 1949, пришла эта краснопузая сволочь и забрала всё подчистую, включая семена, отложенные для посева и даже детские вещи. А деда с семьёй должны были сослать в Казахстан. Тогда это делалось очень просто и без затей, выбрасывали в голую степь, и, выживай, если сможешь. Подготавливали покорение комсомольцами Целины.
В этот же день он лёг на кровать, отвернулся к стене, пролежал так семь дней, а на восьмой умер, так не разу с кровати и не встав…»
Он устало махнул рукой и допил остатки водки.
Зойка слушая его захлюпала носом и казалось не замечает катящихся слёз, Борзой не замечал взволнованного состояния подруги.
— А сейчас скажи, — он не смотрел на подругу, — за что мне любить эту сволочь — детей и внуков тех, кто мучил, пытал, расстреливал и насиловал каждую минуту эту страну и её жителей? Поэтому власть нужна, чтобы и отыграться, это, во-первых, а во-вторых, хотя бы на пару поколений вперед, обеспечить родных людей, да тебя хотя бы с моими детьми, коли не врешь.
Он подошел к столику и налил себе еще один стакан водяры. Заплетающимся языком, не глядя на собеседницу, сказал:
— Это был рассказ об отце моей матери, а сейчас послушай историю про деда моего отца:
«Мой прадед — один из тех, кого называли гордостью и надеждой Российской империи, входил в плеяду тех, кого называли „блестящими морскими офицерами“. Когда быдло, возглавляемое и направляемое Израилем Гельфандом да Лейбой Бронштейном в результате государственного переворота захватило власть, его должны были убить одним из первых. В принципе и убивали.
На требование прокакоиненной матросни покинуть капитанский мостик, сдать оружие, спустить флаг и идти к немцам в плен, он ответил отказом, они достали оружие. Тогда прадед подкрепил свой отказ тем, что достал револьвер и в упор застрелил трёх из четверых членов революционного совета крейсера. Револьвер из-за того, что им долго не пользовались, дал осечку, поэтому, четвертого, который стал стрелять в него, он заколол ударом бутафорского кортика, точно в горло — в яремную впадину.
Он остался на капитанском мостике и продолжал командовать кораблём.
Большевики оправились, нюхнули еще кокаина, навалились всей кодлой и застрелили его прямо на капитанском мостике. Потом ещё долго кололи штыками. Этого им показалось мало, и они пожарными топорами разрубили труп и изуродованные части выбросили за борт.
Уж как прабабка узнала о смерти мужа, я не знаю. Однако, трое дочерей оставшихся у баронессы на руках, заставляли принимать неординарные решения. Ради спасения жизни детей, ей пришлось пожертвовать старшей дочерью, моей двоюродной бабкой Ольгой, или, как её всю жизнь называли Ольгой-Великомученицей.
Во время очередного обыска у них в квартире и ареста баронессы, молодой чекист, из бывших уголовников, урод — метр с кепкой, как сейчас сказали бы, вошел в половую связь с Ольгой, т. е. со своим классовым врагом. Ольга, помня об арестованной матери и молоденьких сестрах, постаралась, чтобы внебрачная связь обмылку с гнилыми зубами понравилось. Ему понравилось очень. Он стал являться почти каждый вечер с ночевкой.
Ольга смогла убедить чекиста совершить определённые действия, результатом которых, было то, что в логове антихриста и патологического маньяка Моисе́я Соломо́новича Ури́цкого, кое-какие расстрельные документы были утеряны и в списки контрреволюционеров внесены серьёзные изменения. Семью оставили в покое. После этого чекист Манкевич в 1919 году стал официально мужем моей двоюродной бабки Ольги. Хорошо, что у них детей не было… Вот такая жизнь у родни со стороны моего бравого истерика папаши…».
Последние слова пьяненький Борзой говорил еле слышно. Сказал и тут же уснул, уже до утра.
ПЕРСОНАЖ ХАОСА Эпизод № 17
Если к матери тебя не посылают, а в башке засела мысль, что ты можешь оказывать влияние на весь мир и управлять человеческими страстями — сходи до ветру и проветрись, после холодными руками посчитай свой IQ (ай кью). Если проскочит за двести единиц — всё управление миром в твоих руках. Ты способен не только влиять, но и вливать, плевать, стонать и даже сдавать анализы. Расстояние от «сейчас» до «к светлому будущему» — на протяжении многих веков, величина постоянная.
Вся эта маскировка[6] навеяна пролистыванием научной фантастики, там, где очередной неуч или, что гораздо хуже — несостоявшийся гений, совершает какую-нибудь дурь несусветную, и называет эту вялотекущую шизофрению, отношением индивидуума к окружающему его веку и обществу.
Для себя Дельта-Л твёрдо решил, не надо искать истину в помоях. Даже если она там и отыщется, вони будет на весь белый свет, тем более, что даже если она там и была, то давно растворилась в нечистотах.
А сейчас, для тех кто не жалеет, что в человека превратился из обезьяны, исполняется этот тост: «Жизнь такая короткая, надо успеть быть в ней добрым и научиться прощать. Молодых годов вам для здоровья и уверенного либидо для полного счастья!»
ГЛАВА 44 Гусаров. Север. Доктор Жибуль
Доктор Жибуль после наших посиделок, вроде, как очухался. Правда пить дальше отказался наотрез, говорит это вредно. Ага, а мы, вроде как пьём исключительно исходя из улучшения здоровья. Кроме того, что сэкономил алкогольный паёк, он ещё оказался не только биологом, но и умницей.
Пытаясь не очень сильно Жибуля расстраивать, говорю: «Ты, сперва, забей, а когда головой перестанешь трястись, внимательно послушай».
