Станислав Рем - Переведи меня через Майдан...
Избиение продолжалось не более двух — трёх минут. Никто не успел понять, что, в общем-то, происходит, как бандиты, подобрав своих пострадавших от действий оборонявшихся людей, быстро погрузились в транспорт, и покинули место побоища. На площади остался растерянный народ.
Над площадью стояли ругань, стоны, плач. Тяжело раненых подхватили под руки и внесли в здание ЦИКа. Кто-то из митингующих принялся обвинять милицию в бездеятельности. Те, в свою очередь, осматривали товарища, того, что спас студента. Лицо у паренька окрасилось кровью, милицейский бушлат кусками свисал с худого тела. Милиционер стирал кровь с лица и, непонятно чему, улыбался. Улыбка выходила жуткой, неестественной.
— Ты как? — Володя наклонился над Михаилом.
— Давненько меня так не припечатывали. — Самойлов с трудом поднялся на ноги. Боль в животе слегка притупилась, но стоять прямо журналист не мог.
— А я говорил, не нравится мне всё это. — Володя похлопал себя по карманам и выругался, — Вот, гадство, бутылка пропала! Видно в драке выпала. И мобильный.
Михаил присел, стало немного легче. Голоса несколько отвлекли его. Возле дверей в ЦИК шёл скандал. Оставшийся в одиночестве страж порядка перекрыл собой двери и не пускал во внутрь помещения окровавленных людей. Дурачок, — подумал Самойлов, — вызови по рации медиков. Они же должны дежурить там, в здании.
Через минуту Самойлов услышал отборный классический мат: оператор нашёл свой телефон, но полностью в разбитом состоянии.
— Вот…., карман распанахали,……, мобилу угробили…., Да их порвать мало!
Самойлов попытался вдохнуть глубже. Получилось.
— Может поехали домой? — произнёс Самойлов.
— Никуда я не поеду. — оператор сплюнул на каменную кладку площади. — И тебе не советую. Сейчас будет продолжение.
— Какое продолжение? — не понял Самойлов.
— А такое! — Володя зло рванул купленную вместе с пивом запечатанную пачку сигарет, с трудом зажёг огонёк зажигалки, прикурил, сделал первую, сильную затяжку. — Мишка, ты что, до сих пор не понял? Здесь всё — театр! Всё! Весь Киев — сплошная театральная сцена! А мы одновременно и зрители, и актёры. Не дошло? Да ты посмотри вокруг! Только что перед нами прошла сцена трагическая. Кровавая. По концепции театрального искусства, следом должна последовать сцена патетическая, либо патетически — патриотическая. Сколько на твоём будильнике? Без двадцати восемь? Смотри. Минут через десять должны появиться новые актёры. Они только что получили информацию, о произошедшем внизу. Для видимости, минут пять дадут себе на обсуждение и гневное осуждение. А после выйдут сюда. В массы. О, видишь, — Володя указал на припарковывавшийся микроавтобус с надписью «Телеканал «Свобода» по борту, — Вот и телевидение пожаловало. Теперь жди депутатов. Для привселюдного обсуждения. И телевизионного осуждения. И такого, чтобы те, точнее, в первую очередь те, кто на шестом этаже должен принять решение о злополучных двухстах избирательных участках в России, увидели и услышали. Но, самое главное: сделали соответствующие выводы. Ну, а следующие действия будут происходить в зависимости от того, кто к нам спустится.
— Что ты несёшь? — боль несколько отпустила и Самойлов, наконец, смог выпрямиться.
— Ну, Михайло, ты даёшь! — оператор глубоко затягивался дымом, будто курил в последний раз в своей жизни. — Мы только что участвовали в трагефарсе. Ребятки подготовились заранее, разыграли спектакль, как по нотам. Причём, всё данное сценическое действие выгодно и той, и другой сторонам. Только победит тот, кто схватит инициативу за горло. Я так предполагаю, большинство членов избиркома решили всё-таки проголосовать за открытие участков. Но самого голосования ещё не было. Иначе, мы бы о нём знали. Так что, драка состоялась во время. Просто тютелька в тютельку. Прямо в ладошечку ложится. Нет, Миша, данная ситуация выгодна всем.
— Ладно, согласен. Но в одном моменте. Оппозиции понятно, выгодно. А Яценко зачем?
— А ты подумай. — Володя выхватил из пачки вторую сигарету. — Что сейчас делают люди Козаченко? Блокируют здание ЦИК. И милиция ничего не в состоянии сделать, потому, как против них депутаты, «неприкасаемые». А так, после мочилова, у власти руки развязаны. Вяжи всех подряд, разбираться после будем. А к тому времени решение и примут. Как тебе моя версия?
— Не нравится. Впрочем, имеет под собой подтверждение. — и Михаил кивнул в сторону дороги.
К этому времени к ЦИК подъехал ещё один микроавтобус, из которого выгрузилось с десяток «омоновцев» в полном снаряжении. Они заменили у входа в здание милицию, встав на их место у дверей.
— Оперативно ребятки появились. — Володя кивнул на вновь прибывших. — Интересно, у них всё МВД так шустро работает?
Спецназовцы попросили протестующий народ отойти метра на два от дверей. После долгих пререканий, те послушно отступили.
Дмитриев чертыхнулся:
— И почему так всегда: как что-то интересное, у меня проблемы с камерой. Опачки, а я таки ошибся во времени. — Володя кивнул на двери.
Стильные, тяжёлые створки дверей Центризбиркома распахнулись. Из них вышли все лидеры оппозиции. Легко одетые, видимо, только что из зала заседаний. Пиджаки, рубашки, галстуки, жёлтые повязки на рукавах. Несколько человек отделились от команды и бегом направились к машинам журналистов. Вскоре микроавтобус телевизионщиков и два депутатских «мерседеса» скрылись в том же направлении, что и микроавтобусы с вооружёнными бандитами.
Олег Круглый принялся опрашивать людей. Журналисты стояли метрах в десяти от места событий, и не слышали, о чём говорят с людьми политики, но неожиданно людская масса всколыхнулась и устремилась к дверям. Самойлов с Володей последовали вслед за ними.
Политики к тому моменту вплотную общались с «омоном». Впрочем, общением данные действия депутатов назвать можно было с трудом. Круглый, Самойлов узнал его по крупной фигуре и своеобразной короткой причёске «под братка», хватал за грудки одного за другим милиционеров, вытаскивая их из оборонительного каре, в которое те встали. Козаченко, окружённый охраной, пытался что-то говорить, но его никто не слушал. Слова кандидата в президенты перебивались криками, руганью. Богдан Васильевич Петренко кричал: «Прикройте Андрея Николаевича! Прикройте Андрея Николаевича!» И бестолково метушился перед лидером. Степан Григорьевич Тарасюк прикрывал собой Козаченко от предполагаемого врага. Но откуда тот должен был появиться, он предположить не мог, и потому полный, невысокого роста политик вертелся вокруг своей оси, бестолково размахивая руками. Все его действия отмечались безграмотностью и бестолковостью: явно не хватало опыта для подобного рода деятельности.
«Идеальная ситуация для ликвидации» — промелькнула мысль в голове Самойлова.
Сергей Кривошеенко, кум Козаченко, вытащил одного из бойцов «Омона» к ногам Андрея Николаевича, и принялся срывать с головы милиционера защитный шлем. Солдат не сопротивлялся, только защищал лицо от, по бабьи слабых ударов политика… Круглый, видимо понимая, что бессилен вытащить ещё одного «омоновца» из каре, подобно Кривошеенко, принялся пинать стражей правопорядка ногами. Те, молча, не оказывая никакого сопротивления, сносили позорную ситуацию.
Народ вокруг кричал, захлёбываясь в восторге.
Сергей Александрович Лузгин, народный депутат и бывший гбешник, «чекист», как его втихомолку называли в Верховоной Раде, сразу же определил, кто у спецназовцев командир, схватил за грудки, приступил к допросу:
— Кто вас прислал? Почему не появились раньше? Говори. Кто были те люди? Вы же, суки, против своего народа идёте!
Командир пытался что-то отвечать, но его никто и не собирался слушать. Все в упоении играли свою роль.
Телекамеры снимали происходящее, выбирая наиболее острые моменты. Вот в кадр попал Круглый, бьющий молоденького милиционера. Лузгин съездил по уху капитану «омоновцев». Тот молча снёс физическое оскорбление. Кто-то из толпы закричал: «А их то за что бьёте?» Однако, депутат не расслышал вопля, и продолжил избиение милиционера.
Страсти закипали, и вот-вот могли перерасти в нечто большее и страшное. Петренко, моментально просчитав ситуацию, тут же оттёр Андрея Николаевича к дверям, и завёл того в здание Центризбиркома.
Круглый бросил бесперспективное занятие размахивания ногами перед, казалось, не чувствующими боли солдатами, чтобы присоединиться к допросу капитана. Но Лузгин несколько отрезвел, и, понимая, что на улице подобными делами, да ещё на глазах многих свидетелей и журналистов, заниматься не положено, потащил командира внутрь помещения. Там он милиционера сбил с ног, обыскал, забрал табельное оружие, пистолет «Макаров», и приказал лежать, раскинув ноги, заломив руки на затылок..
Вскоре в коридор втащили ещё двоих военных, но не из «Омона». Их так же уложили на пол, с силой раздвинув ноги в армейских сапогах, и, скрутив руки за спиной, обыскали, забрали документы охранной части и табельное оружие.
