Андрей Завадский - Вечер потрясения
Даже не верилось, что там, за окном, днем раскалится асфальт, и прохожие будут стараться добежать до островка тени, жадно лакая на бегу лимонад или пиво из купленных неподалеку жестянок. И точно так же не хотелось верить, что совсем рядом, буквально за стенкой, огромный зал, залитый ярким, не дающим тени, светом, заполнен мертвым, уже остывшим мясом, утратившим всякое сходство с людьми, которыми оно было еще не так давно.
Марк не знал, что именно произошло в том санатории на черноморском берегу, но последствия боя неизвестно кого неизвестно с кем он видел своими глазами. В покойницкой под простынями лежало три десятка тел, уже лишенных какой-либо одежды, зато получивших персональную бирку на большом пальце правой ноги. Никто из них не умер естественной смертью – не нужно быть дипломированным врачом, чтобы отличить входящие отверстия пулевых ранений от чего-то иного.
За стенкой в лучах люминесцентных ламп лежали далеко не все жертвы суматошного и кровавого боя. Многих его жертв удалось опознать быстро, буквально за считанные минуты, по солдатским ли жетонами, или просто по фотографии в личном деле, и кто-то уже готовил "похоронки" их родным и близким. Но были и безымянные покойники, делившиеся на две группы. Одни вполне сохранили человеческий облик, слови пару пуль или осколков, но никто, ни военное ведомство, ни спецслужбы, не были готовы признать, что эти люди принадлежали к их структурам. Марк Браиловский был уверен, что разведчики не лукавят – все же трудно представить негра или латиноамериканца легальными сотрудниками спецслужб или офицерами Российской Армии. Но самого медика интересовала как раз вторая категория безымянных жертв.
По долгу службы Марку довелось повидать многое, и теперь, созерцая обуглившиеся куски мяса с торчавшими из них обломками костей, он не испытывал особых чувств. Нужно было просто качественно выполнить свою работу, вернув тому, что сложно было представить живыми людьми, их имена, их семьи, чтобы, если не оставалось иного, хотя бы предать по-человечески земле.
Здесь было много такого, от чего у обычного, неподготовленного человека, враз отбило бы аппетит на всю оставшуюся жизнь, а иные вдобавок еще и мучились бы кошмарами, страшась уснуть. Большинство обгоревших кусков искореженной плоти, жуткие головешки, вполне соответствовали легенде – совершено смехотворной истории о крушении транспортного самолета едва не с целым батальоном на борту. Марк Браиловский видел тех, кому довелось погибнуть в пламени, охватившему разлившееся топливо, и не мог не признать правдоподобность объяснений. Но как быть с теми, из чьих тел извлекли пули и осколки, как быть с теми, кому просто одним махом перерезали горло, быстро и беспощадно? В прочем, те, кто пытался ввести доктора в курс дела, не особо старались. В конце концов, он был офицером, и понимал, что есть военная тайна. И потому сейчас Марк просто делал свою работу, делал то, ради чего и был допущен к этому скопищу секретов, суть которых лучше и вовсе не знать.
Браиловский терпеливо ждал, как ждали его ассистентки, сейчас вопреки обыкновению погрустневшие, переставшие без умолку щебетать обо всякой ерунде. Техника спокойно и размеренно делала свое дело, и ожидание, наконец, было вознаграждено.
– Готово, Марк Абрамович, – окликнула Браиловского лаборантка. – Есть результат.
Скорбный труд, хотя на установление личности каждого мертвеца и уходило лишь по несколько минут, был еще далек от завершения. Хорошо, если кто-то просто обгорел, тогда можно было выяснить личность, к примеру, по зубной карте. Но иной раз останки доставляли едва не ведрах, или уж, как минимум, собранные в плащ-палатки, так что сразу порой трудно было разобраться, все ли принадлежит одному человеку. Вот тогда уже без техники, к счастью, пока работавшей безотказно и быстро, точно было не обойтись.
– Получено совпадение? – переспросил врач. – Что ж, и то дело. И как же звали усопшего?
Девушка набрала воздуха в грудь, ткнула клавишу… и замерла, словно оцепенев.
– Что такое, Вера? – Марк подскочил, бросившись к своей ассистентке. Несмотря на нежный возраст, она тоже кое-что повидала, и отнюдь не была впечатлительной барышней. Тем более странной и жуткой казалась ее реакция на сообщение, выданное компьютером. – Что случилось?
– Это… – девушка говорила едва слышно, округлив глаза. – Марк Абрамович, это же… О, Господи!
Одного взгляда на монитор хватило Браиловскому, чтобы понять причину такого шока. И сам он, что скрывать, оказался в схожем состоянии, поняв, наконец, что произошло.
– Не может быть! – Марк крепко зажмурился, помотал головой, но когда он вновь открыл глаза, текс на экране не изменился, наваждение никуда не исчезло. – Как же так? Мой пациент… Господи, как же это?!
В эти мгновения уложилось слишком много такого, что разум упорно не хотел принимать. Рухнуло все и сразу. И все-таки доктор не стал бы классным хирургом, не имей он железной воли. Первое впечатление быстро прошло.
– Надя, – обратился Марк ко второй своей помощнице. – Надя, быстренько звони в Москву, министру обороны. Как хочешь, но звони лично ему! Плевать, что еще раннее утро!
Имея доступ ко всем возможным базам данных, группа медиков, доставленная в окружной военный госпиталь едва не под конвоем, была лишена почти любой связи с внешним миром – режим секретности не есть пустой звук. Но сейчас был особый случай, случай, которого Марк Браиловский, полковник медицинской службы, не мог прежде и представить. Приходилось ломать границы, идти против правил.
– Как дозвонишься, дай мне трубку, – настойчиво потребовал доктор. – У нас срочные новости!
Браиловский уже представлял, какую бурю поднимет там, в столице, его звонок. Он и сам не хотел верить в то, что видел своими глазами. Но утешать себя, убеждать в том, что это ошибка, компьютерный сбой, было верхом глупости. Оставалось только принять случившееся, как данность. А ломать головы над тем, что делать дальше – забота обитателей кремлевских кабинетов.
Привыкнуть к новой роли было нелегко, тем более, когда никак не могла успокоиться слишком честная совесть. Все здесь будто бы кричало, что он здесь чужой, все было непривычным, и это кресло, кожаная обивка которого так противно скрипела, и портрет президента Швецова, до сих пор не снятый, и неудобно разложенные письменные принадлежности. Что ж, все верно, и глупо спорить, ведь он и был здесь чужим.
И все же за суетой Василий Строгов как-то свыкся с тем, что отныне он один – если, конечно, не считать временного главу государства – отвечает за сложный механизм под названием армия. И это оказалось отнюдь не так просто, как могло показаться.
Сейчас российская военная машина будто впала в спячку, и прекратилась почти всякая деятельность, по крайней мере, различимая внешне. Солдаты безвылазно сидели в казармах, самолеты не отрывались от взлетной полосы, и корабли, намертво пришвартованные, стояли в базах, а флаги на их гафелях понуро обвисли, как будто выражая настроение тысяч людей, для которых синий косой крест на белом поле не был просто одним из множества малопонятных символов.
Лишь одно не давало покоя Строгову, и не только ему. Невзирая на приказы, все более строгие, рассекали воды Баренцева моря корабли мятежного адмирала Макарова. Авианосная группа под Андреевским флагом упорна шла на сближение с американской армадой. Там, на борту "Адмирала Кузнецова", не слышали суровые окрики с суши, из самого Кремля, словно вся Россия для моряков сжалась до Кольского полуострова, превратившегося вдруг в готовый к осаде и штурму неприступный бастион. С минуты на минуту флот должен был сойтись со звездно-полосатыми эскадрами на расстояние удара, то есть дальность пуска ракет и тогда… генерал, вернее, уже министр Строгов, боялся даже гадать, что случится в следующий миг. И резала по живому мысль о том, что теперь он бессилен остановить безумцев.
Все, что было еще возможно – следить за действиями мятежников, отдалявшихся от родных берегов… зачем? Не хотелось верить, что для боя, исход которого был вполне предсказуем уже сейчас.
– Они вступят в столкновение с американцами, и проиграют, – с мрачной уверенностью произнес Строгов, связавшись с Аркадием Самойловым. – Возможно, североморцы и нанесут противнику ощутимый ущерб, но все равно это – пустой звук. Лишившись нескольких кораблей, янки только рассвирепеют, и тогда уже не будет места компромиссам. Макаров спровоцирует врага, с которым мы так усердно пытаемся помириться.
Для моряков-североморцев учения, начавшиеся еще первого мая, не закончились, готовые перерасти в нечто большее и более жестокое. Отказавшись выполнять приказы нового верховного главнокомандующего, флот остался на занимаемых рубежах, готовый вступить в бой. Сами себя они считали патриотами, а для тех, кто следил за всем из-за стен Кремля, превратились в кость в горле, бельмо на глазу… и тлеющий фитиль.
