Александр Чагай - Каро-Кари
– Храпел так, что в трубке было слышно.
С Бахытом по городскому телефону сначала пытался связаться Мичко, но городской аппарат офицер безопасности не брал никогда, опасаясь ненужных просьб, предложений и контактов. Зная об этом, Ксан позвонил ему по мобильному, который был выдан посольством и всегда должен был быть включен. За «симку» платила администрация, рассчитывая, что офицер безопасности будет на связи в любое время дня и ночи, на случай нештатных ситуаций. Однако на звонок Ксана ответила супруга Бахыта, не осмелившаяся разбудить Талдашева. Ксан был взбешен, но делать было нечего. Нельзя было допустить, чтобы Мичко обиделся. Пришлось вылезать из теплой постели, заводить машину, ехать через весь город. Путь до дипломатического анклава занимал не меньше получаса. Даже по пустевшим ночью улицам.
* * *Они подошли к высоким стальным воротам. Охранник-пакистанец, завидев русских, вскочил, отдал честь. Ксан нажал кнопку вызова. Ничего не произошло. Нажал снова. Никакого эффекта. Что за черт! Что могло случиться? Прошла минута, другая… Положение самое что ни на есть глупое: сотрудники посольства не могут попасть к себе домой! Середина ночи, фонари по периметру компаунда освещали стены и ворота, а в остальном – тьма кромешная.
Караваев и охранник принялись стучать в ворота, в примыкавшую к ним калитку и выкрикивать имя коменданта Андрея Лосева, который, как предполагалось, должен был «сидеть на кнопке». Этот посольский жаргонизм означал дежурство в контрольной комнате, откуда осуществлялось управление всеми воротами посольства (помимо центральных, к которым подошли Ксан и Караваев, были еще хозяйственные – главные и вспомогательные), наблюдение за территорией компаунда и прилегавшими к ней участками. Пятнадцать видеокамер, расположенных в узловых точках – на подходах к административному корпусу, у жилых домиков, в гараже, на всех въездах – давали «картинку» на мониторы, за которыми следил дежурный комендант. Точнее, обязан был следить.
Караваев продемонстрировал необыкновенное рвение. Сообразив, что звуковой резонанс от ударов кулаками по стальной поверхности невелик, прижался к ней задом и принялся колотить по толстым металлическим листам каблуками. Все бестолку. «Андрюха! Андрюха!» – истошно вопил Караваев, прыгая перед воротами. Вероятно, думал, что в прыжке его голос становится особенно сильным и звучным. Пакистанец ассистировал, получая несомненное удовольствие от представления.
В отличие от этой «сладкой парочки» Ксан молча стоял, курил и все больше мрачнел.
Комендант и охранник окончательно разошлись. Вызывая «Андрюху», Караваев не скупился на сочные матерные словечки, а в какой-то момент гневно проорал «Аллах акбар»! Возможно, подумал, что упоминание о величии Аллаха должно обязательно подействовать на Андрюху. Но, возможно, ни о чем не подумал, просто резвился – обстановка располагала.
Охраннику этот новый ход пришелся по душе, и он с энтузиазмом поддержал Караваева. Крики «Аллах Акбар», казалось, всех перебудят. Не иначе как террористы-исламисты собрались штурмовать посольство, что еще могло прийти в голову людям в такой стране, как Пакистан? Но посольство не пробудилось. Его обитатели привыкли к звукам, нарушавшим ночную тишину в дипломатическом анклаве – тявканью шакалов, выстрелам из автоматов (охранники отстреливали диких кабанов или от избытка чувств палили в небо), усиленному мощными динамиками пению муэдзинов. Выкрики «Аллах акбар» неплохо вписывались в эту аудиопалитру.
Наконец, дежурного проняло. Стальная створка со скрежетом поползла в сторону, освобождая проход на территорию посольства. Ксан тут же направился в административный корпус, где на первом этаже находилась дежурка. За широким пуленепробиваемым стеклом маячила физиономия Андрея Лосева, уставившегося в экраны мониторов, показывавших все, что происходило у центрального входа, у хозяйственных ворот, на автостоянке, аллеях, ведущих к резиденции посла, к жилому городку, и на прочих жизненно важных участках посольства. Ксан рванул дверь, влетел внутрь и в бешенстве схватил Андрея за плечо. Тот замычал, обратив на дипломата мутный, невидящий взор, упал головой на стол. На полу красовались батарея пустых пивных бутылок и допитая бутылка водки.
– Сволочи, – проговорил Ксан. Повторил несколько раз: «Сволочи». Глянул на Караваева с такой ненавистью, что тот испугался.
– Живо замену! Пусть сидит до утра! Этого оттащишь домой. Дежурные, мать вашу.
* * *Перед тем, как вернуться к машине, Ксан решил прогуляться по ночному посольству. Иначе не уснуть. Миновал бассейн, спортплощадку. Обойдя жилой городок, устремился вперед по узкой тропинке, вившейся между высоких эвкалиптов, баньянов и гималайских сосен. Совсем рядом – бетонная стена, усыпанная битым стеклом. Для пущей надежности поверху протянута колючая проволока. Через каждые десять метров – мраморные скамейки, на которых днем сплетничают посольские дамочки. Одна занята и сейчас. Впрочем, не женщиной, а мужчиной, в котором Ксан узнал Леонида Шантарского, заведовавшего консульским отделом. Эту должность традиционно отдавали кому-то из «ближних соседей» – так на профессиональном дипломатическом жаргоне именовались сотрудники Службы внешней разведки. Прозвище это родилось еще в первые годы советской власти, когда Министерство иностранных дел на Кузнецком мосту располагалось почти встык со зданием госбезопасности на Лубянке.
Ксан тоже принадлежал к семейству «ближних» и с Шантарским поддерживал деловые и дружеские отношения. Леонид был единственным человеком в посольстве, с которым он мог поговорить по душам, поделиться чем-то личным, не думая, что откровенность может быть использована ему во вред.
Шантарскому не было еще и тридцати. Красивый, обаятельный, с открытым лицом. Он был энергичен, порывист и свою работу в разведке воспринимал как захватывающее приключение. Пакистан был первой его командировкой, и опасности, связанные с пребыванием в этой стране, Леонида ничуть не пугали. Ему нравилось рисковать, это его подстегивало, он рвался выполнять самые сложные задания, и нередко начальство было вынуждено осаживать этого чересчур ретивого сотрудника.
С Ксаном они сдружились, несмотря на разницу в возрасте. Ксан передавал приятелю свой немалый опыт, время от времени одергивал его, приучая следовать жестким правилам спецслужбы. При этом сам заряжался от Шантарского драйвом и втайне завидовал его юношеской лихости.
Его не коробила любвеобильность Леонида, хотя он пенял ему за неразборчивость в отношениях с дамами. Но, в конце концов, эта черта свидетельствовала о том, что жизненная энергия у парня била через край. Оставив в Москве жену с двумя дочерьми, он «отрывался по полной» и успел заработать устойчивую репутацию бабника, перед которым ни одна не устоит. Брал не только внешностью, но и умением обольщать. Женщины любят ушами, а заговаривать зубы Шантарский умел.
Однако в последнее время он отдался во власть романтического чувства, что внушало Ксану гораздо больше беспокойства, чем тривиальное волокитство. Дело было не в том, что он не приветствовал «большой и чистой любви» – ради бога, пусть каждый сходит с ума по-своему. Проблема заключалась в том, что влюбленность Шантарского мешала работе, и здорово мешала. Молодой удалец преображался, причем не в лучшую сторону. Становился угрюмым, неразговорчивым, и все у него валилось из рук. Вот и сейчас Шантарский был хмур и насуплен. Лицо бескровное, в углу рта – сигарета. Ксан почувствовал запах перегара.
– Полуночничаешь?
Шантарский вопреки обыкновению не улыбнулся. Видно, появление Ксана его не обрадовало. Во всяком случае, он не был настроен на беседу. Глаза у него были черные, ввалившиеся.
– Слушай, хватит романтических страданий. До добра это не доведет. – Ксан говорил грубовато и фамильярно. Леонид этого тона не принял и метнул на друга злобный взгляд.
– Тебе, – отчеканил он, – романтические страдания не понять. Ты черствая и бездушная скотина. Тебе на все начхать, кроме твоей работы. Поэтому Наташа и не выдержала. И послала тебя ко всем чертям. Ты – живой труп. А я живой человек…
Наташа была бывшей женой Ксана, с которой они расстались три года назад.
– Сейчас живой труп – это ты, – рассерженно возразил Ксан, который ужасно устал и уже не мог и не хотел сдерживаться. Слишком много для одной ночи. Сначала один комендант вламывается к иностранному послу в поисках выпивки. Потом их не пускают в свое посольство, потому что другой комендант назюзюкался в хлам. А теперь лучший друг, тоже основательно набравшийся, говорит ему гадости. И все это вместо того, чтобы спокойно спать в своей постели.
– Ты сдохнешь от своей неразделенной любви, которая тебя убивает, от которой ты мучаешься и ничего не можешь нормально делать. И некому тебе вправить мозги, кроме меня. И если ты не возьмешься за ум, я это сделаю. А насчет меня и Наташки не тебе рассуждать, не твое это собачье дело. Она ревновала меня ко всему, что для меня имеет огромное значение. Ко всему, что вокруг. К Пакистану, Индии, Афганистану, ко всей Азии. Потому что ей тошно здесь было, потому что она хотела комфорта и цивилизации. И не суй свой нос в чужую жизнь. Разберись со своей.
